Венок Альянса (СИ) - "Allmark" - Страница 32

– То есть, получается, вторжение в частную жизнь, которого так боятся земляне, вас не пугает?

– У нас свободная конкуренция, - усмехнулся центаврианин, - разумеется, никому не хочется, чтобы его секреты были раскрыты. Но хочешь защититься — умей избегать встреч с телепатами враждебных тебе родов. Да лишний раз и с телепатами родов дружественных. Либо ходи в сопровождении собственного телепата, чтобы он мог засечь и заблокировать вторжение. Владеющий информацией владеет миром, это понимаем мы и понимают земляне. Разница в том, что мы делаем это открыто.

Дэвид прикрыл глаза. Нет, это не прошло, думал Винтари, глядя на скорбную складку между бесцветными бровями. Разве что - он смог обуздать эту боль, но едва ли излечить. Обида за отца разделяет его с отцом же, остающимся патриотом Земли. «Это… как «любить родителей такими, какие они есть»! Я не мог бы любить недостойных родителей, не представляю этого, мои родители - идеальны!». Обида за телепатов… Если честно, непостижима разуму. Сколько людей узнал он на Минбаре? Ни в ком больше он не встретил такого надлома, они могли вспоминать о телепатах, о связанных с ними моментах истории спокойно. Разве что - Иванова… Но ведь у неё особый случай. А у Дэвида даже нет близких друзей-телепатов, если не считать таковыми девочек Коул! В этот момент Диусу абсурдно захотелось подобный дар, чтобы заглянуть в мысли Дэвида. Он никогда не лгал, но не говорить - это не то же, что лгать.

– На Минбаре телепатия считается великим даром… На Земле — великим проклятьем… По большому счёту, Пси-Корпус ведь расформировали не из-за сочувствия к телепатам, а из-за всё возрастающих властных амбиций, из-за нехорошей роли на политической арене. Хотя наверное, просто надо верить — что люди научатся бок о бок с телепатами работать, жить, идти к общему будущему. Что хотя бы по малой капле в день, но преодолеют это параноидальное недоверие. В конце концов, за эту веру родители Андо отдали жизнь.

Винтари покачал головой.

– Ничего не скажешь, повезло парню. Вырасти в мире, где он — единственный телепат… Как он вообще выжил там?

– Интересно, каково это — после стольких лет встретить наконец себе подобных…

– «Себе подобных»… Мне вот интересно, почему он для обучения отправился не на Землю, а сюда, и почему только сейчас?

– Это было завещание Г’Кара. Г’Кар, выполняя волю Литы, сделал всё, чтоб об Андо не знали как можно дольше. Но теперь развитие его способностей больше не позволяет ему жить, как жил. Однако на Землю… Думаю, это можно понять. Пси-Корпуса больше, конечно, нет, но память, для него — ещё жива, он пока не готов к встрече с родиной родителей — потому что это родина и тех, кто оставил его сиротой.

– Хорошо, что он был так мал, когда это случилось, а отца и вовсе не знал. Боль его была бы сильнее. Я вообще не хочу представлять, что чувствуют телепаты, теряя друг друга — это ведь потеря целого мира, для них… Мы теряем лицо, голос, сказанные слова. Они – весь внутренний мир, который они знали. Сейчас он словно изучает само понятие семьи, ищет в чужих сознаниях, на что похожи чувства к родителям.

– Он проник туда, куда не следовало бы, задел струны, больнее которых нет… но я не в силах обижаться на него за это. Он искал не только определения чувств, но и определения потери. И напомнил мне о потере, которая и меня ждёт.

– Ему больно. Его родители покинули его раньше, чем он мог их хотя бы запомнить, а ваши родители живы и проживут ещё много лет…

Лицо Дэвида помрачнело, и у Винтари кольнуло оба сердца. И ему даже, кажется, смутно хотелось, чтоб Дэвид не продолжал, сдержал эту откровенность, оставил его в счастливом неведенье…

– Вы не всё знаете, Диус. Это мало кто знает… Но от меня не скрывали, не смогли скрыть. Тогда, на За‘Ха’Думе, когда мой отец взорвал цитадель Теней… Он погиб. Погиб по-настоящему. Лориен, один из Изначальных, задержал и продлил уходящую жизнь, но лишь на время. Он не отменил его смерть, он только дал ему отсрочку. Жизненной силы, которую он ему передал, было лишь на двадцать лет.

– Что?!

– И когда это время пройдёт… «Он просто остановится».

В глазах Винтари стоял физически, им самим ощущаемый, ужас.

– Но… Это было в 2261 году… Значит… Дэвид, почему вы сказали мне об этом только теперь?

К чёрту всё… И гордость, и комплексы, и всё, как ещё это может называться. Пусть он не может выразить свои чувства – он не может их не чувствовать, не может не погибать сейчас в их пучине. Пусть он не может прямо сейчас закричать от ожидания грядущей боли, броситься прочь, по коридору дальше – найти, припасть к дорогим рукам, поклясться, что каждый день, каждую минуту будет рядом, что сделает всё… Но сдержаться сейчас, перед Дэвидом, он не может тоже.

«Сколько, сколько у меня осталось на то, чтоб бороться с единственным настоящим желанием – обнять своего отца и сказать, как сильно я его люблю? Я думал, что у меня на это вся жизнь, что я могу позволить себе роскошь всю жизнь бежать, как маленький глупый ребёнок, от правды, что привязался… Что у этой привязанности есть имя. Что мне должно быть безумно стыдно… И мне стыдно… Я должен был принимать свою жизнь, свою судьбу такой, какая она есть – но я захотел другой судьбы… Я захотел присвоить то, что не моё. Как мне пережить, когда его не станет, как напомнить, что он мне вовсе не отец? И как ещё оставить сил на то, чтоб бороться с желанием обнять и утешить свою мать в этой потере?»

– Диус, - руки Дэвида легли на сотрясаемые рыданьями плечи, - Диус, это…

– То, чего не изменишь, да? – Винтари вытирал злые и отчаянные слёзы, а они всё набегали и набегали, - сколько в жизни того, чего не изменишь… Я ничего не могу изменить. Ничего по-настоящему важного. Я всю жизнь желал только одного – сделать что-то по-настоящему важное, прожить жизнь не зря… Но я проживу её зря, потому что напишу сколько-то книг, займу какое-то место в истории и может быть, даже стану императором Центавра… но не смогу защитить единственное, что для меня по-настоящему значимо. Вашу семью, Дэвид.

Мальчик смотрел на него потрясённо, этими огромными материнскими глазами. Он потрясён этим откровением? Наверное, он и не предполагал, что загостившийся у них гость настолько отчаянно не хочет уезжать?

– Какого чёрта, Дэвид, какого чёрта? Он сделал так много… Он сделал столько, что уже бы хватило… Почему он должен был сделать ещё и это? Неужели победить Теней нельзя было без этой жертвы?

– Этого уже не узнать. Он только говорил, что видел будущее… Будущее, в котором флот Теней всё-таки достаточно силён, чтобы, отступая под натиском сил Света, причинить ещё много зла. Он видел разрушенный Центавр…

– Центавр?

– Да. В том варианте будущего они, уже проиграв, отыгрались на Центавре.

– Так он это… он это сделал ради Центавра?

– Ради Центавра в том числе, но и в целом… Это ведь было поворотным моментом – ударом в самое сердце тьмы, взрыв цитадели, считавшейся неприступной. До этого немногие верили, что Теней можно победить. Теперь уже – мир знал.

– Какая ирония… Что ж, хотя бы так… он подарил жизнь и мне…

Совместные завтраки и ужины в те дни дали Винтари неплохое представление о том, что такое чувство неловкости, при том коллективное. Андо оказался… довольно тяжёлой и бестактной в общении личностью. Попросту говоря, для него за столом существовали только трое - Шеридан, Деленн и Дэвид. Прочих будто и не было здесь, он не обращал на них никакого внимания, мог не отвечать на их вопросы. Винтари вполне понял бы такое отношение к себе - пора вспомнить, в конце концов, что не все нарны рейнджеры, но не более тёплого обращения удостаивалась и Райелл, которая, как минбарка, может, и казалась холодной и отстранённой, но точно не была невежлива и невнимательна, и присутствовавшие иногда Маркус и Зак Аллан. Зака Аллана Винтари до этого видел раз или два и не имел о нём ровно никакого представления как о человеке, разве что он казался несколько мрачноватым и нервным, но это тоже не казалось поводом вести себя с ним так пренебрежительно и даже резко. Порой казалось, что, по земному выражению, между ним и Андо успела пробежать какая-то кошка, и это было удивительно - разве они не познакомились только на Вавилоне? Но по-видимому, Андо тот человек, что может испортить ещё не начавшиеся отношения. Глубоко потрясло Винтари, когда он, на брошенную Шериданом фразу «Ваш друг» спокойно ответил: «У меня нет друзей». И это при сидевшем там же К’Лане! Среди не приходившего в голову абсурда было и такое, чтоб когда-нибудь ему захотелось вступиться за нарна, но в этот момент ему захотелось ударить Андо. Но он так долго учил себя не делать скоропалительных выводов, не поддаваться первым импульсам, и решил просто послушать дальше.