Одинокий волк - Гэфни Патриция - Страница 18

• Предыдущая
• 18/89
• Следующая

– Не может быть!

– У него есть имя – Майкл Макнейл. Он пережил какое-то кораблекрушение, когда был не старше Сэма. Это случилось где-то в Канаде, и все, кроме него, погибли. С тех пор он был предоставлен самому себе.

– Но каким образом? Как мог ребенок выжить в дикой глуши? Да он просто замерз бы до смерти в лесу! Или умер бы с голоду!

– Да, я понимаю. Это кажется невероятным.

– Ну ладно, а все-таки как он выглядит? Ты можешь с ним разговаривать или только твой отец?

– Нет, почему же. Я с ним разговариваю, Сэм с ним разговаривает, и Филип, и Чарльз – все мы. Только он… скрытный. Мне кажется, ему легче всего общаться с Сэмом. И со мной.

Во всяком случае, ей хотелось так думать.

– И что он говорит? Он помнит свое прошлое?

– Он не говорит об этом. По-моему, прошлое расплылось у него в памяти.

– А можно мне с ним познакомиться? Ой, Сид, мне ужасно хочется на него взглянуть, я просто умираю!

– Ну я не знаю. Спрошу отца, – отделалась Сидни ничего не значащим обещанием.

Она и сама не смогла бы объяснить, почему мысль о возможном знакомстве Камиллы с Майклом так ее встревожила. Дело было не в самой Камилле; просто Сидни не хотелось, чтобы кто бы то ни было из посторонних, находящихся вне тесного семейного кружка, встречался с ним. Им удалось завоевать доверие Майкла, но прошло слишком мало времени, и, если бы его так скоро начали знакомить с чужими людьми, он мог бы испугаться. И вообще это было слишком рискованно. Сидни уже научилась смотреть на мир его глазами, угадывать его настроение, его страх перед всем новым и неизведанным. Ей хотелось защитить его.

А может быть, ей просто хотелось сохранить его для себя?

Позже, когда настала пора уходить, она на прощание обещала вскоре пригласить Камиллу к себе на целый день, чтобы вместе поплавать и поиграть в теннис. Но они так и не удосужились условиться о точной дате.

«22 июня 1893 года.

Личные заметки.

Человек с Онтарио утверждает, что его имя – Майкл Макнейл. Добиться от него достоверной информации нелегко: он дает лишь один-два ответа на десять вопросов. Не знает, сколько ему лет. Утверждает, что выжил, питаясь мышами, белками, рыбой,.жуками, ягодами, орехами, иногда мясом, если одному из его друзей-волков удавалось задрать оленя. Всю пищу ел в сыром виде. Охотой добывал пропитание и шкуры, разводил костры, чтобы согреться, но не для того, чтобы поджарить мясо. Кто научил его разводить огонь? «Трое темнокожих», – отвечает он. Вероятно, кочующие индейцы, скорее всего гуроны или оджибвеи. «Летом умерла старая женщина», – говорит он. После этого он остался один – двое мужчин бросили его. Сколько лет ему было, когда это случилось ? Он не уверен. Говорит, что был старше Сэма, но не намного.

Ориентировка во времени сбивчива и ненадежна. Утверждает, что жил в пещере с волками. Но не может сказать с уверенностью, как долго это продолжалось. Его единственное уточнение: «До тех пор, как нам в первый раз пришлось голодать; тогда многие из нас спустились вниз, ближе к воде». Полагаю, они пошли на юг, к озеру Гурон.

Очень кратко рассказывает о времени, проведенном в обществе белого браконьера, имени которого он так и не узнал. Никаких деталей. Его нежелание говорить о данном эпизоде наводит на мысль, что он мог подвергнуться насилию. Говорит, что «сбежал» и после этого случая старался держаться подальше от белых людей.

Остальное покрыто мраком неизвестности. То ли он не желает говорить о годах, проведенных в дикости, то ли не располагает словарным запасом, чтобы о них рассказать. Полагаю, имеет место и то, и другое, но нежелание, несомненно, доминирует над неумением. Категорически отказывается что-либо объяснить относительно своей книги, имеющей для него чуть ли не магическое значение. Попытки выяснить, что представляла собой его жизнь до «лодки на воде», тоже ни к чему не привели. Утверждает, что не помнит.

Говорит медленно и запинаясь, запас слов ограничен (как и следовало ожидать), но вот что любопытно: похоже, у него есть акцент. Легкий, но все-таки заметный. Не индейский, не французский (хотя логично было бы предположить, что он родом из франкоговорящих провинций Канады). Не могу его определить.

Все это замечательно, но я в растерянности. Что нам теперь с ним делать, ума не приложу. Он явно не тот, кого мы предполагали изучать. Какая бессмысленная трата времени и труда, если окажется, что он человек, всего лишь на время отлученный от цивилизации». Майкл спал, как волк.

Не часами, подобно человеку, спящему так, будто он умер. Нет, он засыпал на несколько минут, свернувшись на одеяле, брошенном на пол, потом просыпался вставал, обнюхивал воздух, чтобы убедиться, что опасности нет. Потом делал пару сторожевых кругов по комнате, снова ложился, сворачивался клубком и опять засыпал на несколько минут. Раньше он предпочитал спать днем, потому что охотиться легче было в темноте; но с тех пор, как он попал в мир людей, его вынуждали спать ночью.

Однако порой он по привычке ненадолго засыпал днем, в предвечернюю пору. На этот раз его разбудил шум: шелест травы. А потом тихий шорох шагов за окном. Он вскочил с одеяла и подошел к открытому окну. Запах Сидни донесся до него задолго до того, как она показалась из-за деревьев. Ее белое платье – вот и все, что он увидел. Сердце у него бурно забилось.

Она не ходила, а как будто плыла, скользила, а не подскакивала вверх-вниз при ходьбе, как другие люди. Словно птица, медленно летящая над водой. Она что-то держала в руке, но не ту раскрывающуюся и складывающуюся штуку с длинной ручкой; солнце стояло низко, значит, эта штука не нужна ей. Она помахала рукой, завидев его в окне. Майкл махнул ей в ответ. А потом она сошла с дорожки и подошла к окну прямо по траве. Он оказался немного выше, чем она, ей пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть его лицо. Ее шляпа, пахнущая сухой травой, съехала на затылок, и она сняла ее.

– У вас волосы лисицы, – сказал Майкл. – Красные и желтые. Все вместе.

Потом он закрыл глаза и прижал стиснутый кулак ко лбу. Это было неправильно. Сначала ему полагалось сказать что-то другое: «Привет» или «Как поживаете?» Только после этого можно было говорить.

Но она не рассердилась. Она засмеялась. Негромкий смех вырвался из ее рта, как музыка.

– Спасибо. Я воспринимаю это как комплимент. А ваши волосы… – Сидни пристально посмотрела на него, приложив палец к губам. – Ваши волосы напоминают воронье крыло. Только эта ворона пролетела слишком близко от садовых ножниц, которыми орудовал какой-то очень неуклюжий садовник.

Майкл растерянно провел рукой по волосам, взъерошил их. Но, наверное, это был «комплимент», потому что глаза у нее ярко блестели и она улыбалась.

– Спасибо, – сказал он. Она опять засмеялась.

– Не за что. Я вчера была в Чикаго, навещала подругу и привезла вам вот это.

Он взял то, что она ему протягивала. Две вещи. Одна – это была бумага, белая и толстая, как книга, но на ней ничего не было написано. А вторая – много тонких деревянных палочек-карандашей, – перевязанных ленточкой.

– Сэм говорил, что вы хотите рисовать. Майкл посмотрел на нее.

– Вы даете все это мне?

–Да.

– Это подарок?

–Да.

Он начал рассматривать подарок. Бумага была плотная, аккуратно сложенная уголок к уголку, а карандаши – всех цветов и все остро заточенные. Майкл пытался удержать лицо в неподвижности, но он был слишком счастлив. Он улыбнулся во весь рот и сказал:

– Спасибо.

Но что-то его тревожило. «За подарки – даже от близких друзей – полагается благодарить в письменном виде. Записку с выражением признательности следует посылать не позже, чем через три дня после получения подарка».

– Пожалуйста.

Опять между ними наступило молчание. Майкл ненавидел доску на окне. Из-за нее ему становилось стыдно.

– Чем вы сегодня занимались? – спросила она.

– Я разговаривал.

– С моим отцом?

• Предыдущая
• 18/89
• Следующая