Дух мщения - Макнилл Грэм - Страница 14

Это была его мать.

Маллагра с яростным ревом прыгнула на него. Удар лапы врезался в кабину «Бича погибели». Стекло раскололось, и Рэвен вдохнул лютую стужу. Столкновение было чудовищным, а тварь замахнулась снова. Рэвен качнулся вбок, заслоняя неприкрытую кабину ионным щитом, чтобы отвести удар. Почерневшие когти маллагры просвистели мимо него. На ладонь ближе — и они бы содрали ему лицо.

Рэвен выдвинул руку-орудие, и каньон залило пульсирующим светом дульных вспышек шквального огня из стаббера. Трассерные заряды ударили в плечо маллагры, воспламенив ее шерсть и оттеснив назад. Рэвен продолжил щелчком энергетического бича, пропахавшего на груди зверя кровавую борозду.

Маллагра взревела от боли, и Рэвен не дал ей возможности прийти в себя. Он подступил вплотную и впечатал ей в морду жесткую кромку своего ионного щита. Клыки сломались, и из изуродованной пасти хлынула маслянистая кровь. Кнут щелкнул еще раз, содрав мышцу с бедра монстра.

Когтистая лапа вцепилась в нагрудную броню, но Рэвен отбил ее в сторону стволами стабберной пушки. Он развернул руку обратно и вогнал полдюжины зарядов в морду, раздробив кость и взорвав глаз на боку черепа.

Маллагра рванулась к нему, и не успели среагировать даже генетически улучшенные рефлексы Рэвена. Жилистые лапы обхватили «Бич погибели» и начали выдавливать из него жизнь.

Зверь жарко дышал, обдавая его тухлой слюной и смрадом гнилого мяса. Рэвен давился рвотой, вызываемой вонью, и пытался вырваться из хватки монстра. Они шатались взад-вперед по пещере, будто пьяные танцоры на Змеином пиру, врезаясь в стены и обрушивая сверху обломки. Каменная глыба ударила Рэвену в плечо, погнув наплечники и разбив фонари на панцире. В раскуроченную кабину хлынул поток битого стекла, и Рэвен дергался от того, что бритвенно-острые осколки секли ему щеки.

На поврежденном сенсориуме вспыхнули предупреждающие огни. Броня скрипела, дойдя до предела прочности. Рэвен ударил маллагру коленом в бок, куда перед этим нанес рану кнутом. Зверь взревел, чуть не оглушив Рэвена, и боль чудовища дала тому необходимый шанс.

Он ударил ионным щитом в окровавленный, оплавленный от нагрева край черепа маллагры. Хватка монстра ослабла, и Рэвен вырвался из сокрушительного объятия, выпуская в грудь и голову шквальный поток огня.

За каждым залпом следовали повторяющиеся взмахи энергетического кнута, и скулящий зверь отшатнулся прочь. От жгучего жара выстрелов его кровь мгновенно превращалась в красную дымку.

Рэвен расхохотался, тесня чудовище назад.

Он не заметил, как позади маллагры рванулся вверх на уцелевшей ноге «Адский клинок». Все, что он увидел — фонтан липкой крови, когда крутящийся клинок отцовского цепного меча вырвался из грудной клетки маллагры.

Жизнь покидала глаза зверя, и Рэвен почувствовал, как от гибели монстра у него в груди зашевелилось нечто, сдерживаемое на протяжении четырех десятилетий: нечто колючее, полное ненависти и враждебности. Вибрирующий цепной меч налетел на ребра маллагры. Та забилась в конвульсиях ложной жизни, пока Киприан не выдернул клинок через бок вместе с потоком зловонных внутренностей. Выпотрошенный зверь завалился в разлом, и с его падением Рэвена наполнила злоба.

Он развернул «Бич погибели» к раненому рыцарю отца.

«Адский клинок» присел на краю разлома, одна из его ног была погнута так, что не могла держать нагрузку. Рыцарь получил ужасные повреждения, однако после обслуживания механикумами и сакристанцами смог бы пойти вновь.

— Она умерла славной смертью, — выговорил Киприан в промежутке между тяжелыми вдохами, поддерживая себя в вертикальном положении при помощи неподвижного клинка. — Хотя и чертовски жаль, что голова пропала. Никто не поверит, какого размера была эта тварь.

— Это была моя добыча, — с холодной яростью произнес Рэвен.

— А сейчас ты смешон, — отозвался Киприан. — Я рыцарь-сенешаль, и право Первого Убийства всегда было моим. Мальчишка, не нужно мочить портки, я отмечу, что ты помог мне. Заслужишь часть славы.

— Помог? Если бы не я, ты был бы мертв.

— Но кто прервал ее жизнь? Я или ты?

Клетка в груди Рэвена раскрылась, и колючая ненависть и честолюбие, которые пыталась сдержать печать Механикум Трона, оказались на воле, вновь уязвив его душу.

— А кто — как скажут люди — прервал твою? — прошипел Рэвен. — Я или маллагра?

Киприан Девайн слишком поздно увидел бездонный кладезь злобы в сердце сына, но никак уже не мог помешать тому, что произошло дальше.

Отступив назад и ударив когтистой лапой «Бича погибели» в середину груди «Адского клинка», Рэвен столкнул рыцаря в разлом. Раздался яростный вопль отца, и Рэвен проследил, как древняя машина переворачивается на лету. Она врезалась в острый выступ скалы и разлетелась на части, словно конфискованный автомат из Заводного города под кузнечным молотом сакристанца.

Останки «Адского клинка» исчезли в сернистой дымке, и Рэвен отвернулся. С каждым решительным шагом прочь от разлома пагубное честолюбие внутри него приобретало все более определенные очертания.

Теперь Рэвен был имперским командующим Молеха. Как расценит его продвижение Ликс?

Рэвен ухмыльнулся, точно зная, что она скажет.

— Змеиные боги помогают, — произнес он.

Когда магистр войны желал вызвать у просителей подавленность или благоговение, он принимал их во Дворе Луперкаля — с высоким сводчатым потолком, бормочущими тенями, черными боевыми знаменами, блестящими стрельчатыми окнами и базальтовым троном. Когда же ему хотелось просто общения, он звал в личные покои.

За прошедшие годы Аксиманд много раз приходил сюда, однако обычно это случалось в компании братьев по Морнивалю. В своих покоях магистр войны мог на несколько бесценных мгновений отложить тяжеловесный титул и побыть просто Хорусом.

Как и большинство мест на борту «Духа мщения», они заметно изменились за последние несколько лет. Исчезли безделушки из первых лет Великого крестового похода, многие из картин закрывала мешковина. Давно уже не было громадной звездной карты с Императором в середине, ранее закрывавшей целую стену. Ее место заняли бесчисленные страницы, исписанные плотным почерком, а также причудливые рисунки, описывающие космологические связи, диаграммы точек омега, алхимические символы, тройные узлы. В центре располагалась картина, изображающая закованного в броню воителя, держащего золотой меч и блестящий серебряный кубок.

Скорее всего, эти страницы были выдраны из сотен астрологических учебников, хроник Крестового похода, летописей Единения и мифологических текстов, которые были разбросаны по полу, словно осенние листья.

Аксиманд наклонил голову и прочел несколько заглавий: «Узревший Бездну», «Нефийский триптих», «Монархия Алигьери», «Либри Каролини». Были и другие — как с обыденными, так и с эзотерическими названиями. Часть, как отметил Аксиманд, была исписана золотой колхидской клинописью. Прежде чем он успел прочесть еще, его окликнул громовой голос.

— Аксиманд, — позвал Хорус. — У тебя же хватает ума не стоять там, будто дрянной посол? Заходи!

Аксиманд повиновался, прохромав мимо небрежно сваленных куч книг и инфопланшетов в святая святых примарха. Как и всегда, он ощутил трепет гордости от того, что находится здесь, что генетический отец счел его достойным этой чести. Разумеется, Хорус всегда отмахивался от подобной высокомерной ерунды, однако от этого такие моменты становились только ценнее.

Даже сидя и без панциря доспехов Хорус был огромен: героический Акиллиус или Гектор, проклятый Гильгамеш или Шалбатана Багрянорукий. Его кожа была розовой и шершавой от пересадки лоскутов и регенерации, особенно вокруг левого глаза, где раньше обнажился изуродованный обугленный череп. Волосы отрастали щетиной. И было похоже, что после атаки на купол Возрождения не осталось постоянных шрамов. По крайней мере, Аксиманд их не видел.