Никогда не занимайтесь сексом со своим эксом (СИ) - Френч Китти - Страница 2

Но каждый вечер работать рядом с Рубеном? Серьезно?

Я роюсь в шкафчике в поисках бренди, который по сценарию хранит там персонаж Стэнли. На самом деле в этой бутылочке не должно быть крепкого алкоголя, но Стэнли продолжает заменять холодный чай на спиртное, и сейчас я очень этому рада.

Эта пьеса… невероятно интимная. Всего два героя, только я и Стэнли. Хотя, теперь, кажется, только я и Рубен.

Я не видела его более пяти лет, но помню свои последние слова, сказанные ему, так ясно, словно это было вчера.

– Вали отсюда, Кот в сапогах. Иди по своему золотому пути, который ты выбрал и посмотри, куда он тебя приведет. Только не возвращайся сюда снова, поджав свой старый, огромный хвост, потому что я повешу большой чертов знак «проход запрещен» и буду сначала стрелять, а потом уже спрашивать.

Этот разговор нам не помог, так как Рубен на самом деле был одет в костюм Кота в сапогах. Или возможно он был Д’Артаньяном или кем-то в этом роде, но на мой взгляд, он выглядел для всего окружающего мира так, словно отчаянно собирался попасть на сцену детского спектакля. О да, он выглядел именно так. И как вы думаете, он хоть раз пришел, чтобы испытать мой дробовик после того дня? Нет, конечно. Ни разу.

Рубен исчез из моей жизни, больше похожий на джинна из бутылки, чем на Кота в сапогах, чтобы больше никогда не возвращаться. До сегодняшнего дня. Именно в тот момент, когда я собираюсь сыграть самую сложную и самую важную роль в своей жизни. Боже, я уже нервничаю. У меня практически истерика, и я прикладываюсь к бренди прямо из бутылки, что, с какой стороны не посмотри, не очень хороший способ взбодриться.

Следующим утром я специально медленно иду на работу. Не хочу встретиться с Рубеном перед спектаклем в своей гримерной для откровенного разговора или бездушного рукопожатия. Дело в том, что я все еще на него обижена. Очень сильно обижена в основном потому, что после его ухода никто так и не сумел сделать меня счастливой, никто не смог возбудить меня так, как он, и никто, кроме Рубена, не доводил меня до бешенства.

А знаете, что? Мне нравится моя нынешняя жизнь. Мне не нужна драма, и мой «парень» на батарейках не вынуждает меня вопить от разочарования. Он никогда не заставляет меня выкрикивать его имя от обжигающего удовольствия или горько плакать, хотя слез счастья тоже не бывает, но хватит об этом.

Не поймите меня неправильно, я хочу быть профессионалом, но единственное, что я планирую сказать ему на протяжении всей этой постановки – это слова из сценария. Чьи-то слова. Не мои. И уж точно не хочу услышать ничего от него.

Вообще-то, у меня есть план. После бессонной ночи, доедая тост с джемом этим утром, я пришла к заключению, что лучший способ пережить сложившуюся ситуацию – представить, что он – Стэнли.

Здорово. Я справлюсь.

Черт. Но Рубен не Стэнли, и мне будет тяжело.

Он только что вышел на сцену и ни за что в жизни я не смогу представить вместо него кого-то, кроме Рубена-Секса-На-Палочке-Тернера – моего бывшего мужа, любимца миллионов женщин и даже нескольких мужчин за его сексуальное тело и убийственную улыбку. Я не могу дышать. Никто не заметил? Позовите врача, позвоните в скорую, вызовите священника! Я, черт побери, не могу дышать, люди! Я что, умираю? Поворачиваюсь и стараюсь выровнять свое дыхание, поскольку Арт представляет Рубена всей группе. Он подходит к каждому, пожимая руку или целуя в щеку, и обменивается с ними улыбками. Рубен всегда такой. Всегда легко сходится с людьми, заставляя их чувствовать себя, словно каждый из них особенный, хотя в комнате полно людей.

Рубен приближается ко мне.

«О Боже, только не подходи».

К сожалению, он не слышит мой внутренний монолог и направляется в мою сторону. Может убежать со сцены? Я могла бы, но тогда я привлеку внимание к себе, к нам, а я не хочу, чтобы это произошло. О, я в курсе, что все знают о нашей с Рубеном истории. Конечно же, знают. Несомненно, это были самые обсуждаемые сплетни в кафетерии сегодня, и я уверена, что не схожу с ума, когда говорю, что этим утром в театре персонала намного больше, чем должно было быть. Господи Боже, да здесь практически столько же народа, как в ночь премьеры спектакля.

«Давай, возьми себя в руки, Лиззи», – настраиваюсь я и заставляю себя расправить плечи и не обращать внимания на перешептывания.

Рубен по-прежнему приближается. Между нами остается три человека. Два человека. Один человек. Это похоже на самый мучительный процесс подсчета овечек перед сном. Черт, сейчас я бы предпочла оказаться в постели, проваливаясь в сон, чем быть здесь на сцене, собираясь встретиться со своим бывшим мужем в первый раз за несколько лет.

– И ты, конечно же, знаком с Лизетт, – громко кричит Арт и практически толкает Рубена на меня, пока я не делаю шаг назад, чтобы не столкнуться со своим бывшим мужем.

Я поднимаю взгляд на его лицо. Он опускает свой – на мое.

«Не смотри на меня так, словно я особенная и единственный человек в комнате, я на это не поведусь».

О, Боже. Я что, единственный человек в комнате?

– Да, – говорит Рубен. – Мы с Лиззи давно знакомы.

Киваю и стараюсь слегка улыбнуться, но на самом деле это больше вызывает боль, так как я очень сильно сжимаю челюсть. Я ничего не отвечаю, потому что это будут слова не из сценария.

Такое чувство, что каждый в этой комнате смотрит на нас с некоторой заинтересованностью, и я отказываюсь плодить еще больше сплетен.

– Тогда, знакомство окончено, – громко и весело произношу я, хлопнув в ладоши для пущего эффекта, и отступаю вглубь сцены. – Давайте перейдем сразу к делу, у нас много работы и очень мало времени. Начнем с самого начала?

Арт прищурившись смотрит на меня, будучи в замешательстве, ведь режиссер – он, и я вроде как выполняю сейчас его работу, но слава Богу он ничего не говорит, а берет дело в свои руки и расставляет каждого по местам.

Я в постели со своим бывшим мужем. Вот уж не думала, что такое скажу. Но, черт возьми, это странно, не правда ли?

Спектакль начинается с того, что мы находимся в кровати, и я должна проснуться первой. Приглушенный свет предназначен имитировать рассвет осеннего лондонского утра. Я должна смотреть на партнера с обожанием. Изучать его спящее лицо. Я стараюсь представить, что Рубен – это Стэнли.

А кто такой Стэнли? Похоже, все без толку, потому что я смотрю на Рубена, и моя голова забита только мыслями о нем. Он спит, вернее должен притвориться спящим перед зрителями. Белые простыни на кровати скомканы, и Рубен с обнаженным торсом лежит слегка на боку лицом ко мне, одна рука небрежно закинута за голову.

Простынь прикрывает его бедро, и понимаю, что не имеет значения, как я выгляжу в этот момент, потому что все взгляды в этой комнате устремлены на его великолепную, загорелую грудь. Без сомнения, так будет продолжаться постоянно, начиная с этого момента пьесы и до ее конца. Я решаю слегка что-нибудь изменять каждый раз после премьеры, делать что-нибудь произвольное, чтобы посмотреть, заметит ли кто-нибудь разницу. Я бы поставила хорошие деньги на то, что никто не обратит внимание.

Итак, Рубен спит, и я изучаю его спящее лицо. В пьесе моя героиня очень сильно влюблена в этого мужчину, и так как я чертовски хорошая актриса, то тоже позволяю себе снова влюбиться в него в этой постели.

Не разрешаю себе вспоминать ничего хорошего о Рубене с тех пор, как угрожала подстрелить его жалкую задницу, если он вернется. Но ради своей карьеры и этой постановки, я вспомню все хорошее, что было связано с ним.

Такое чувство, словно кто-то ударяет меня в грудь.

Эмоции выливаются, словно из ниоткуда, и слепят меня. Я рада, что в этой сцене нет слов, потому что просто не смогла бы произнести их сейчас.

Мне нужно к нему прикоснуться. По сценарию я должна протянуть руку и провести пальцами по его телу. О Боже, на самом деле я и не задумывалась об этом.

Когда тянусь к нему рукой, она дрожит, и я уверена, что Рубен почти незаметно вздрагивает, почувствовав нежное прикосновение моих пальцев к его скуле. Интересно, размышлял ли он обо всем этом, и не кажется ли ему происходящее странным и сложным, как и мне. Уже почти десять утра, мы расстались крайне неудачно и ни разу за все эти годы не разговаривали, а теперь же мы здесь, в кровати, на виду у трех десятков человек.