Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" - Страница 40

Он встречал девушек, которые были похожи на дорогих фарфоровых кукол. Единственное, что они могли делать, — это украшать жизнь до тех пор, пока красота не покидала их. Эпоха требовала, чтобы они были прелестны, хрупки и беспомощны. Возможно, притягательность Иды исходила из того, что она была этаким волком в овечьей шкуре. В каком-то смысле она была его отражением, женским эквивалентом его натуры. И столкнувшись с ней, Эдмон осознал собственное уродство и собственное бессилие. Ожидая, пусть не лёгкой, но всё же победы, он надеялся на то, что рано или поздно Ида де Воле-Берг принесёт ему ключ от своего сердца. Вышло так, что он готов был нести ей свой. И, Эдмон уже не раз говорил себе это, отнес бы, если бы она хотела его, а не его состояние. Впрочем, трудно сказать, от чего испытывала бы большее удовлетворение эта женщина: от того, что богата, как царица Савская, или от того, что ей принадлежит мужчина, о котором мечтала половина Франции.

Несмотря на всю вольность своих взглядов и так внезапно возникшую любовь, герцог Дюран очень хорошо понимал, что не сможет жить с женщиной, которая будет к нему равнодушна. Ему было бы мало иметь в своём распоряжении физическую оболочку своей потенциальной супруги — её сердце и её душа должны были тоже принадлежать ему. Так же как и его — ей. Эта навязчивая идея взаимной любви между мужем и женой была в его голове столько, сколько он себя помнил и, как бы не трепало его в водовороте жизни, не собиралась покидать своего места. Впрочем, со временем герцог Дюран начал извлекать из неё пользу, объясняя ею своё нежелание вступать в брак и добавляя несколько слов о своей неспособности любить.

Оторвавшись от созерцания вида города, Эдмон обратил свой взгляд на тонкий слой снега у себя под ногами и, печально улыбнувшись всем своим принципам, вывел концом трости несколько геометрических фигур. Затем попытался изобразить свой герб, но, не удовлетворившись результатом, снова вернулся к любованию спящей природой.

Сбоку легко хрустнула ветка под чьей-то неосторожной ногой, и Дюран, вздрогнув, резко повернулся, уже засовывая руку в карман пальто: там он всегда носил револьвер. На всякий случай. И чтобы лучше доверять людям.

Но на тропинке, робко сложив на животе руки, стояла Жозефина де Лондор и смотрела на него большими карими глазами, которые сейчас стали ещё больше. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, словно давая понять, что ни один не собирается менять своих намерений ради другого. Наконец, девушка медленно приблизилась к дереву и оперлась на него.

— Я знала, что вы будете здесь, — негромко произнесла она, глядя прямо перед собой.

— Вы полагаете, маркиза, что нам с вами ещё есть о чём поговорить? — Эдмон поднял одну бровь, быстро взглянув на девушку.

— Я полагаю, что да, — Жозефина продолжала смотреть перед собой, что придавало ей нарочито отстранённый вид. —Знаете, эти сплетни, которые бродят про вас в последние дни… Я бы ни за что не поверила в них, если бы…

Она осеклась, видимо, не зная как продолжить, и беспечность безвозвратно улетучилась из её облика. Дюран криво усмехнулся. Теперь она смотрела в землю, закусив губу и краснея от своих же собственных слов.

— Если бы я был с вами несколько мягче? Если бы солгал и ответил на ваши чувства или принял их? — спросил он, вставая с дерева, и обходя Жозефину так, чтобы видеть её лицо. — Когда бросаются такими обвинениями, принято смотреть в глаза, мадемуазель де Лондор.

Девушка обратила к нему лицо, но тут же снова отвернулась, устремляя взгляд в хмурое небо, и проговорила почти плачущим голосом:

— Вы думаете, я смогу посмотреть вам в глаза после того унизительного разговора?

— Можете не стараться, мадемуазель, заплакать вам не удастся, — холодно отозвался Эдмон. — А даже если и сможете выдавить из себя несколько слёз, то вряд ли сможете меня этим смягчить.

— Мне действительно трудно говорить с вами! — оскорблённо воскликнула Жозефина, но слёз в её голосе и правда не было. — И вы знаете это, но продолжаете издеваться надо мной. Вам ведь просто доставляет удовольствие издеваться над теми, кто вас любит.

— Что ж, здесь вы правы, любезная Жозефина, — герцог Дюран гордо приподнял голову и цинично улыбнулся. — И, честно говоря, мне всё равно, верите вы в эти сплетни или нет. Вы — не тот человек, ради которого я стал бы трястись над осколками своей репутации, пытаясь её спасти.

— Я не тот человек… — тихо повторила мадемуазель Лондор. — Неужели, вас совсем не заботит то, какого я о вас мнения?

— Нисколько, мадемуазель, — голос Эдмона звучал холодно и жестко.

— И вас совершенно не трогает моя любовь? — с ноткой надежды в голосе спросила Жозефина, решаясь наконец посмотреть в глаза собеседника. Взгляд Дюрана был как всегда непроницаем и пуст.

— Совершенно. Разве что даёт пищу самолюбию, но я привык к тому, что в меня влюблены, — его голос тоже ничуть не изменился и был под стать взгляду.

— Я наблюдала за вами. Просто потому, что вы нравились мне, — произнесла девушка после короткого молчания, вновь устремив взгляд вдаль, чтобы хотя бы немного унять своё волнение, раз не получалось скрыть его. — Сначала я, как и все здесь, думала, что вы просто избалованы вниманием. Затем, что вы просто не любите общество…

— Пока вы не ошиблись в выводах.

— Теперь же я просто задумалась о том, что вы отвергали внимание всякой девушки, — продолжала юная маркиза, не обращая внимания на вставленную собеседником фразу. — Разве не подтверждение ли это того, что о вас теперь говорят?

— Вы рассчитываете загнать меня в угол, мадемуазель Лондор? — засмеялся Эдмон. — Не получится, смею вас разочаровать. Всего вам хорошего.

Произнеся последние слова, он медленным прогулочным шагом, направился по тропинке вниз с холма.

— Когда-нибудь все должны были узнать правду о том, что вы принадлежите к числу… — крикнула ему вслед разозлившаяся Жозефина, но осеклась, когда Эдмон остановился и, медленно повернувшись, посмотрел на неё. Этот взгляд не выражал ничего, кроме совершеннейшего равнодушия, но от него всё равно становилось не по себе.

— Вы не подумали о том, что я могу рассказать об этом разговоре всем? — уже не так уверенно продолжила девушка. — Вы же ведь, к слову, не отрицали мои обвинения и даже не попытались возразить мне.

— Господь всемогущий, какая ужасная месть, — скептически произнес Эдмон. — Это самое худшее, что вы могли придумать, Жозефина. Я готов поставить десять тысяч франков, что вы не расскажете об этом разговоре даже на исповеди.

— Вы бросаете мне вызов, герцог? — попыталась усмехнуться Жозефина.

Несколько мгновений Эдмон молча смотрел на неё, затем с печальным вздохом, полным сострадания, негромко ответил:

— Какое же вы ещё дитя, Жозефина.

Юная маркиза вспыхнула до корней волос и оскорблённо вскрикнула, наблюдая за тем, как её собеседник удаляется прочь, постепенно ускоряя шаг.

***

Ида молча сидела в глубоком кресле перед письменным столом и, подперев голову рукой, задумчиво смотрела в пространство. По подсчётам, а она пересчитала всё уже не один раз, денег хватало чтобы заплатить налог только за февраль. Помимо этого нужно было снова усмирять кредиторов, которым она не заплатила ни сантима после смерти отца и теперь даже боялась лишний раз взглянуть на приходившие от них счета. А потом, через месяц, нужно будет повторить всё это снова.

О том, что ей придётся делать теперь, когда почти все драгоценности матери заложены без надежды когда-нибудь выкупить их, Ида даже не хотела думать. «Вилла Роз» была дорога ей во всех смыслах этого слова, но эти попытки сохранить её больше напоминали ей попытки продлить жизнь умирающему. Украшения покойной виконтессы стоили немало, но расставаться с тем немногим осязаемым, что осталось после неё, было невыносимо. Просить денег у дядей или деда она больше не хотела: не позволяла присущая всем Воле гордость. Не позволяла эта гордость и нежелание унижаться перед Жюли, в который раз рассказывая о своём бедственном положении, смиренно глядя в пол.