Яркими красками по небу (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo" - Страница 23

- Что случилось? – растерянное, взволнованное. – Я могу чем-то помочь?

Пристыжено смеюсь:

- Нет, благодарю. Всем, чем могли, уже помогли – а там дело уже… за вашим мужем. А не поможет – то тоже в обиде не буду. Всё понимаю… поди, не первый день живу.

(и не первый отвернулся – хотела, было, добавить, но сдержалась)

- Но с тобой всё в порядке?

Еще больше рдею от смущения:

- Да всё зае**сь, теть Том! Все в порядке… Не у меня залет, но я… к тому причастна. Другу хочу помочь. Вляпался… Не переживайте, всё пучком. Я сама за всех всё попереживаю, - идиотическая шутка, идиотически и ржу. – Ладно, буду прощаться, а то еще нужно успеть вовремя доехать, пока не свалил никуда. Понимаю же – весь в делах, занятой человек.

- Ну, да, конечно. Беги. Звони, как будет время, желание… или нужда. Всегда тебе рада.

- Спасибо огромное. Непременно! Спасибо за всё… До свидания.

***

- Чай? Кофе?

- Нет, спасибо. Давайте сразу к делу…

- Ну, к делу, так к делу…

…

- Пойми меня правильно, Лесь… Это уже давно не мой огород, а – Кузнецова. И я в него не лезу. Решил Борян за твоего Киселя не вступаться – значит тому есть причины… И так тому и быть.

Обмерла, я, переваривая услышанное…

Долгие, нудящие, полные сомнений минуты тишины, моего молчания, и наконец-то осмеливаюсь на дерзкое предположение:

- А если… тому причиной – я?

- В смысле? – нервически заржал; нахмурился. Вдруг закачал головой, машинально поправил бумаги на столе, взгляд около: - Пойми… Лесь, он не такой человек, - пристальный, с вызовом, пронзающий взор мне в глаза, выдерживаю напор. – Да, деспотичен местами, черств, властен… Но и принципиален вместе с тем. Очень принципиален. Я его еще малолеткой помню… С*ка, зверь, а не человек: за своих всегда рвал и метал. Да даже меня… с того света вытащил: не забздел, пошел против всех. А бабу, - вдруг рассмеялся. Вновь качает отрицательно головой, - нет. Он никогда крысить или чужую бабу отбивать не станет, особенно у друзей. И особенно – в такой мерзкий, подлый, низкий способ. Я бы еще поверил в драку… в дуэль, с*ка, в конце концов, - ржет пристыжено. – Но не так… Что-то там другое… А вот что – х** его знает.

- А если… не отбить? А уничтожить. Обоих. И что… если я его до этого довела? – виновато прячу очи. Страшно даже дышать, дрожу от признания, стыда и откровенного покаяния, словно перед судьей у плахи.

Нервически цыкнул вдруг. Шумный вздох:

- Ну… - взгляд около, - если ты так сильно в этом уверенна. Максимум – помутнение, дурман. И то, я в это не верю. Баба?.. – от удивления дрогнул голос. И снова звонкий вздох. - Но если да, то всё это скоро пройдет. Само пройдет… - немая, тягучая, жуткая пауза. - Или ему надо помочь,… - внезапно, словно гром среди ясного неба, - коль делу не терпится, - вдруг Еремова тон сменился. Отчего тотчас уставила я на него свои глаза. Коварно прищурился: – Но не я это должен сделать. Если… реально дело в тебе, как ты тут утверждаешь, кровь из носа, то тебе его и душить. Только аккуратно: перегнешь палку – и пи**ец всему. И никто тебя уже не спасет: ни ты, ни Макс, ни я, ни даже сам Боря… если захочет. Кузнецов – это вулкан, и будить его, ой, как опасно. А раз уже начался внутри накал, бурление – то рванет за**ись как. Смотри сама… кто, что тебе дороже: этот твой Киселёв… или твоя шкура. Короче… думай, решай… ОЧЕНЬ хорошо думай. Оч-чень. И дай Бог тебе мудрости… нащупать правильно грань, а ему – сил сдержаться.

***

Ну, что ж… Душить, так душить. Причем обоих гадов: и Кузнецова, и Фирсова заодно.

…

- Выпусти его хотя бы до суда…

- Зачем? – ржет Фирсов, наконец-то отрывает взгляд от своих бумаг и устремляет очи на меня. Кривится, как всегда, в свей е**чей ухмылке: – Чтоб сбежал?

- Этот трус? – вполне искренне. Подступаю ближе. Руками упереться в столешницу: лицом к лицу, отчего вынужденно отодвигается, откидывается на спинку кресла. Барский, выжидающий взгляд. Веду дальше: - Он же и так сознался во всем: явка с повинной, помогал в раскрытии преступления. Готовый зек, - язвлю, - что тебе еще надо? Будь человеком… хоть последние дни дай догулять – неизвестно, что там его ждет дальше, когда закроют.

- Перед смертью – не надышишься, - саркастически сплюнул мне в глаза и еще сильнее заухмылялся, наслаждаясь своим полным превосходством и моей позорной, подобной скулению загнанного в угол щенка, капитуляцией. – И потом, если не он накосячит, то это может сделать Кузнецов, - дерзко цыкнул зубом. Закачал головой: – Нет, не отпущу…

Еще ближе к нему подаюсь, с напором:

- Кузнецов твой… от него отказался.

Удивленно вздрогнули брови:

- Мой? Он уже мой? Я думал, твой… - ехидно скалится.

Ведусь на брошенное:

- Больше… не мой, - резво (позорно) отстраняюсь, выровнялась. Взгляд сверху вниз.

Не выдерживает. Мигом вскакивает. Шаги по кабинету. Замер около меня. Пристальный, изучающий взор в очи. Тягучая, жуткая, режущая тишина, молчаливые его рассуждения, игра чувств, эмоций, мыслей на его лице… и наконец-то губы дрогнули, послышались слова:

- Только если пообещаешь, - на мгновение закусил губу, словно желая себя остановить, да тщетно: - Никаких свиданок: ни с одним, ни с другим, ни с третьим…

- А третий – это кто? – отчасти иронически, с опаской, тихо.

- Еремов, - гаркнул. Шумный вздох: – Я выпущу твоего Киселева, до суда, под подписку. И, возможно, даже… дело пересмотрю. Только… уймись, и возьмись за ум.

- И ты его не посадишь? – ошарашенная, но еще изо всех сил пытаюсь скрыть удивление и радость.

- Сажаю не я, а суд.

- Ну да… - язвлю, раздраженно скривившись. Взгляд около…

- Да! - жестко, черство. – А чуток отдохнуть ему – не помешает. Поди, ума наберется.

«Еще один…»

- Идет, - шумный вздох и киваю одобрительно.

***

Но, с*ка, я больше тебе не верю. И пусть отпустил Киселева, отпустил под вечер из-под стражи, но я тебе больше не верю. А потому и лечу темными дворами и косыми дорожками сейчас к нему домой.

- Опа! Какие люди! – радостно вскрикнул Артем, увидев меня на пороге. Видно, только после душа, голову полотенцем вытирает. Счастливый, улыбается: – Проходи, - отступает пару шагов назад. – Не знаю, как у тебя это получилось… Но Фирсов пасонул… немного, но все же… Че, чай, кофе?

- Водка есть? – метаю уверенный взгляд.

Обмер в растерянности:

- К-коньяк.

- Сойдет, тащи…

…

Еще даже бутыль не выглушили, а этот гад принялся ныть о жизни тяжелой… об обреченности его положения, и о том, что я его не дождусь, что всему конец, и что будь проклят тот день вместе с той с*кой, за которую заступились.

- Артем, - ржу уже истерически, не выдерживая этого бреда и негативизма, - знала бы, не дала тебе пить.

- Да ты мне и так ниче не даешь… - хохочет идиотически. – А тут бы еще… и последнюю стопку отобрала…

Шумно вздохнуть и потянуться, растянуться на полу. Взгляд вбок, на сидящего рядом со мной Киселева. Оперся спиной на кровать. Взор устремил бесцельно в стену… и сосет дальше потихоньку ядреного из горла.

Еще один вдох глубокий и решаюсь:

- Презики есть?

- Че? – нервно дернулся, метнул взгляд в мою сторону. Нахмурился, не веря своим ушам, разуму.

Лукаво ухмыляясь, потешаясь над его честностью, добротой… наивностью… все то, что столько времени держало меня рядом с ним. Ведь не просто игра. Человек-то он хороший… и если бы не мое больное сознание… может, чего когда и вышло доброе у нас.

Столько терпел, столько ждал, ни разу не пытался взять силой, или надавить морально.

А потому вздох и решаюсь повторить, только уже громче и четче:

- Презик, говорю, есть?

Даже рот от удивления у него приоткрылся. Испуганный, мечущийся взор – и вдруг словно очнулся, встрепенулся.