Нулевая борьба. Пролог (СИ) - Косачев Александр Викторович - Страница 14

Меня удивляло, что Ромеро так любил свою семью. Это было чем-то потрясающим. Откуда всё это в нём? В моей жизни такого никогда не было. Я прошел довольно стандартный путь: мать влюбилась в одного из мастеров, появился я, прошло время, отец ушел в регион и не вернулся. Что с ним стало, я не знаю. Возможно, умер, возможно, другая семья, может, стал одним из тех, кто оставляет подписи, а может, что-то еще. Мать грустила, рассказывала про него, когда я был маленьким, восхищалась, ждала. В общем, типичные романтичные сопли. А он всё не появлялся и не появлялся... В школу я не пошел, поскольку она была нам не по карману, сидел дома с матерью на самообучении. Начал интересоваться химерами, боями, это меня затянуло, и в итоге однажды принял участие со своей. Когда умерла мать, я не испытал особой грусти. Словно потерял чужого человека. Мне говорили утешающие слова, твердили, мол, что это такая реакция на стресс, а мне и правда не было больно. Разве что многие бытовые вещи с того момента пришлось делать самостоятельно. Но зато появилась полная свобода действий. Не нужно было больше спрашивать разрешения, договариваться, выслушивать ругань и упреки, отчитываться, говорить на не интересующие меня темы. Если вдуматься, стало даже лучше. Прозвучит, наверное, ужасно, но это было приятное изменение в жизни.

Судя по всему, качество семьи зависит от того, как старшие относятся к детям. Какой пример подают. В моей семье хорошего примера не было, и потому, видимо, я так относился к матери. Семья же Ромеро была совершенно другой, и потому всё было иначе. Может, мы просто грустим только по счастливым семьям? А может, только по людям, которые имели в нашей жизни определенное значение? Родство — это ведь лишь кровные узы, и, если не наделить эти узы значением, то и переживаний особых не будет. Иначе из-за чего переживать? Ну, кровь и кровь, общие гены, но других каких-то вещей здесь совсем нет. Значит, не всех родственников можно отнести к семье, даже если они очень близки генетически.

На этой лирической волне я вспомнил Молли. Наверное, она была моей семьей. Жаль, что нельзя отмотать прошлое, чтобы побыть хотя бы еще минуту вместе. Чертовых шестьдесят секунд, чтобы обнять. Чертовых шестьдесят секунд, чтобы попрощаться навсегда... Наверное, было бы здорово знать, когда всё исчезнет, чтобы можно было, пусть и не вмешиваясь в неизбежное, хотя бы просто попрощаться, побыть рядом последнее мгновение до того, как всё навсегда изменится.

Понимая, что прошлое в прошлом, я отвлекся от мыслей и вспомнил, что в закрытой комнате сидит маленькая химера. Подумал, почему бы не приручить её, не натренировать, хотя бы для того, чтобы она могла выжить, если вдруг на неё нападут, когда она выберется из лаборатории. Я ведь не могу её бесконечно держать взаперти. Да и мне нужно какое-то существо, чтобы о нём заботиться, поскольку, в общем-то, всю жизнь так прожил и уже привык к заботе.

Подойдя к стеклянной комнате с химерой, я начал наблюдать за ней, чтобы понять, какой подход использовать. Уж не знаю, плохо это или хорошо, но каждое существо, особенно если оно обладает высшей нервной деятельностью, требует к себе определенного подхода, и если в сближении выбрать не тот, то всё может быть потеряно. Не навсегда, конечно, но надолго. Наблюдая, я припоминал базовые правила. Главное — доброжелательность: потому что всё, что несет угрозу, отвращает, и поэтому ни о каком контакте речи быть не может. Следующее правило — сила, которая есть сама по себе, но не несет беспричинной угрозы, поскольку слабое всегда подавляется и потому такой контакт будет только во вред. Затем — авторитет: боевые химеры в процессе роста становятся значительно сильнее, и потому очень важно закрепить своё лидерство, поскольку сила перестанет быть аргументом и потому нужно выработать механизм контроля, который достигается авторитетом мастера: нельзя потакать, уступать или гнаться за химерой, требования должны быть четкими, а авторитет — безоговорочным. И последнее — преемственность: нельзя требовать невозможного и ставить химеру в такие условия, от которых она просто сбежит.

Правила были условные, рассчитанные на гуманное отношение, поскольку запуганные или забитые химеры, как правило, были слабее своих противников на арене, поскольку вели себя хоть и агрессивно, но не так уверенно, привыкнув к постоянному насилию над собой. Но самым забавным и интересным было то, что все эти правила были актуальны и для людей. Человек, в общем-то, тоже животное и также нуждается в правильном отношении. База homo sapiens зиждется на тех же законах. Разве что есть свои какие-то характерные особенности, но они есть и у тех же собак, кошек или пингвинов. У человека просто коммуникация немного вариативнее, только и всего.

Возле комнаты я просидел минут пятнадцать. Химера спала. Время шло, а желание сблизиться лишь подогревалось нетерпением. В итоге, не выдержав, я открыл дверь, зашел внутрь, присел и протянул левую руку открытой ладонью, идя на риск. Химера напряглась, хотела убежать на стену, но увидев, что я сижу, не угрожаю ей и не выражаю никакой агрессии, остановилась. Я чуть приподнял руку. Химера приблизилась, глядя на неё. Почувствовалось волнение, я начал медленнее дышать, и, когда она уже почти подошла, щупая воздух змеиным языком, я увидел, что она перевела взгляд на дверь. Я обернулся, чтобы проверить, открыта ли она, но химера зашипела, я дернулся, и она выскользнула прочь из комнаты. Сердце заколотилось. Я выдохнул с облегчением, лежа на полу, поскольку боялся, что она может меня убить, но и испытал разочарование от того, что ничего не вышло.

Полежав на полу, я решил, что, рано или поздно, мы всё равно сблизимся, поскольку у нас одни и те же стены. Вопрос заключался лишь во времени. Успокоившись, я налил себе чаю. Уселся с горячей кружкой в коридоре на пол, оперся спиной о стену и начал читать дневник дальше, вслух.

Запись 31. «Нашел заброшенные лаборатории. Рассматриваю варианты. Думаю, в одной из них можно будет попробовать напечатать Гемеллу».

Запись 32. «Проверил две лаборатории, находящиеся в Горгороде. Они оказались не совсем заброшенные. Думаю о регионе».

Запись 33. «Осмотрел лаборатории, находящиеся за пределами полиса. Какие-то не подходят, потому что очень старые, какие-то — потому что специфика совсем другая и нет необходимого оборудования, а до каких-то просто невозможно добраться».

Запись 34. «Нашел! Одна проблема: в ней есть другие люди. Но это единственный вариант. Полису она не принадлежит. Можно попробовать купить... Сомневаюсь, конечно, но вдруг».

Запись 35. «Отказали...».

Запись 36. «Добрым и воспитанным людям очень трудно в этом мире. Он явно не для них задумывался. Начинаю терять веру в людей».

Запись 37. «Рассказал работникам лаборатории свою идею. Назвали психом. Пообещал денег — отказали. Рассказал им, кто я, сказал, что готов ради Гемеллы работать на них бесплатно — назвали психом и отказали».

Запись 38. «Бесит!»

Запись 39. «Глядя на людей, как на популяцию, без всего этого гуманистического дерьма и вечно меняющихся культурных ценностей, замечаешь, что счастливы лишь те, кто одиозен этике. Все эти правила... Для кого они на самом деле? Просто цирк! Эти идеологи рисуют в облаках идеальный мир, а сами шарят по карманам, отбирая последнее. Людей отправляют к солнцу, пусть мечтами будут сыты, а сами жрут с корыта, похрюкивая. Вбивают в голову мысль, что без них мир рухнет и всё закончится войной, насилием и издевательствами, но, в целом, они никому не нужны, паразиты. Люди не способны организоваться для большой войны, если довольны жизнью и не видят для себя угрозы, и потому тварям приходится выдумывать врага, находить его в других, живущих за рекой. И не дай бог ты думаешь иначе: отправят в ссылку, расстреляют, назовут предателем и врагом народа. А народ сожрет эту чушь и будет кидаться камнями, истекая слюной и пеной. И не будет этому конца, потому что людей слишком много, чтобы отделять зерна от плевел. Люди будут грызть друг другу глотки по мелочам, подчиняться, примыкая к более влиятельным тварям, и кричать, что счастье в подчинении их взглядам. Другие к ним потянутся, будут прыгать по команде и радоваться, что они теперь часть чего-то большого, важного. А я так больше не могу. Не могу! У меня свои идеалы и цели. И я сожру любого, кто встанет у меня на пути. Хватит считаться с мыслью, что другой тоже что-то чувствует и что я могу его обидеть или расстроить — вдруг подумает обо мне плохо? В жопу! В ЖОПУ ЧУЖОЕ МНЕНИЕ! В первую очередь, есть я и мои интересы».