Путешествие в Россию - Альгаротти Франческо - Страница 5

Несмотря на присутствие военных кораблей, наличие Адмиралтейства, военного гарнизона, укреплений и пушек, здешний народ благословляет правительство, являясь, возможно, единственным народом, который поступает таким образом. Но, по правде говоря, основания для этого есть. Все привилегии, которые здешний край имел, когда во времена Карла XII перешел в подчинение России[87] не только были ею подтверждены, но соблюдаются и в настоящее время. Да, те ливонские литераты,[88] которые в прошлом отнюдь не сочиняли панегириков русским, теперь должны были бы их воспевать на все лады. Русские здесь, можно сказать, никому не в тягость. Главные свои доходы империя извлекает из земель, называемых «коронными»,[89] — тех, которые в прошлом принадлежали Швеции. Здесь существует самоуправление, и законы те же, что в Любеке, ведь Ревель одно время тоже состоял в Ганзейском союзе.[90] Город до сих пор держит роту собственных солдат, которые по ночам вместе с русскими солдатами обходят улицы дозором. Местные жители едва знают, что Российская империя ведет войну с турками,[91] никакого вклада в эту войну не вносят и насчет государственных дел хранят полное молчание. Тот, кто станет искать, как в Лондоне, в ревельских кафе газеты и политические бюллетени, будет сильно разочарован. Если какие-нибудь новости о войне сюда и приходят, то только через купцов, прибывающих из Гамбурга. Однако, милорд, утверждая, будто этот народ счастлив, я вовсе не хотел бы, чтобы Вы к счастливцам причислили ту часть населения, все остальные превышающую, которая работает на земле и которая еще Вергилием была объявлена счастливой. Крестьяне здесь — рабы, как в Польше и в России. Хозяин продает их, словно скотину. Здесь вовсе не принято говорить: такой-то имеет столько-то дохода; здесь, как и в России, говорят: такой-то владеет столькими-то тысячами крестьян, подразумевая, что помещик получает рубль в год с каждой крестьянской головы. И на самом деле: даже при беглом взгляде на этих людей никому не придет в голову сказать, будто они счастливы. Ужасный вид: «dira illuvies, immissaque barba».[92] Женщины, как только молодость отцветает, теряют женственный облик и как повадками, так и одеждой становятся похожими на пол мужской.

Характеру большей части жителей этой страны отвечает и сам город Ревель. Дома в нем похожи, скорее, на амбары — может быть, оттого, что зерно является основным товаром, производимым в этих краях. Зерна здесь великое изобилие, и оно превосходного качества. За ним сюда приезжают шведы, датчане и голландцы; эти последние взамен привозят помимо всего прочего большие количества соли — иногда даже из Средиземноморья. Много соли потребляет Россия: обычная еда большинства ее жителей, и солдат тоже, — это хлеб и соль. С первого взгляда и не поверишь, что в таком товаре может нуждаться страна, имеющая столько выходов к морю. Правда, соленость моря зависит от теплоты климата, а воды Балтики в сравнении с водами морей итальянских можно было бы назвать почти пресными. В южных частях России, от Каспия до Москвы, и даже на севере, люди довольствуются солью, которая доставляется из Астрахани, но в самые северные области ее из теплых краев привозят иностранцы. Ввозят они и табак, эту американскую причуду, которая в последнее время составляет изрядную долю доходов европейских стран, а вывозят кроме зерна пеньку, лен и древесину.

Самый большой торговый оборот в этих краях совершается в Риге, куда в некоторые годы заходит более двухсот одних только голландских кораблей. Много судов приходит и из Швеции. Эти провинции, Эстляндия и Лифляндия, для шведов всегда были, да и поныне остаются, Сицилией и Египтом.[93] Без них шведы не смогли бы обойтись; по Аландскому мирному договору, подписанному с Россией,[94] они ежегодно могут вывозить оттуда столько-то тысяч модиев[95] зерна, не платя за это никакой пошлины.

Среди всех этих похожих на амбары домов Ревеля немало удивила меня триумфальная арка[96] из резного дерева; ее воздвигли в честь той самой Екатерины, которая на Пруте спасла и царя, и самую империю и была удостоена чести наследовать Петру Великому.[97] Очертания этой арки и со вкусом составленные надписи, которые я на ней прочел, заставили меня здесь, на севере, вспомнить юг Европы.

Немало удивил меня и один сорт чая, который я тут попробовал, — на стебельках еще сохранились цветы, и аромат пренежнейший, a delicious flavours[98] Мне он показался чем-то невиданным на этой земле, едва освободившейся от снега, где в середине июня деревья только еще начинают оживать и наливаться соком. Этот чай привозят в Петербург по суше караванами из самого Китая. Утверждают, что именно поэтому он сохраняет свой естественный аромат. Это очень нежное растение, и запахи корабельного трюма ему несколько вредят: так же испанский табак легко портится из-за любого запаха, который он впитает. Вам, милорд, как большому любителю и почти профессору чайных наук, я посылаю образчик этого чая. И снова усаживаюсь в шлюпку — море стало спокойнее, можно вернуться на корабль и продолжить плавание.

Ему же.

Кронштадт,[99] 21 июня 1739 г.

Ну вот, милорд, проведя в море почти целый месяц, мы наконец-то достигли той земли, к которой стремились всеми своими помыслами. Чтобы поставить точку в отчете о нашем плавании — поскольку я, сам того не желая, все-таки завел дневник, — извещаю Вас, что в семнадцатый день июня месяца в одиннадцать часов утра мы подняли якорь с ревельского рейда «et velorum pandimus alas»:[100]

Подгоняемые не слишком сильным зюйд-вестом, мы прошли мимо ревельского утеса, Чертова глаза,[102] и прочих ужасов этого берега, «lethi discrimine parvoa». [103] Наставления мистера Оливера были нам вместо лоцмана.

В поле нашего зрения то и дело попадали какие-то развевавшиеся на ветру флаги, то желтые, то красные, то какого-то другого цвета — сигналы проходящим кораблям вместо бакенов, как это мы привыкли видеть у английских и голландских берегов. Флаги покачиваются над волнами, вдетые в деревянные крестовины, заякоренные прямо за подводные камни. Два русских галиота[105] постоянно патрулируют эти воды, следя, чтобы вымпела были на своих местах, а также промеряют глубину, отыскивая подводные рифы, и почти каждый год находят новые. В 1515 году один обнаружили прямо посреди залива, вследствие случая весьма трагического. Наскочив на сей риф, потерпел крушение голландский военный корабль, шедший в составе эскадры на всех парусах при малом волнении и свежем ветре. С корабля спаслись всего лишь пять человек, которые, к счастью, успели сесть в шлюпку. Риф скрывался под водой на глубине пяти или шести футов: он, словно бритва, распорол днище корабля вдоль киля от носа до кормы.[106]