Путешествие в Россию - Альгаротти Франческо - Страница 2

Ветер задувал то с одной, то с другой стороны, и море обступало нас. Одна из железных болванок, составлявших балласт, из-за качки съехала на левый борт. Водворить ее на место никак не получалось, корабль непрестанно кренило, воды он черпал больше, чем удавалось откачать. Было уже решено наполовину обрубить грот-мачту, которая чрезмерной своей высотой лишала судно маневренности, — но тут море стало успокаиваться и четвертого числа сделалось почти гладким. Пятого задул попутный ветер; шестого, взяв высоту солнца, не слишком, впрочем, точно, мы заключили, что находимся на пятьдесят восьмом градусе широты, и к вечеру на юго-востоке увидели Ютландию,[31] но не смогли разглядеть из-за тумана Ша-Риф.[32] Этот самый Ша-Риф, являющийся оконечностью Ютландии и отделяющий воды океана от вод Каттегата,[33] мы, должен признаться, с трепетом душевным отыскивали и глазами, и помыслами. Наконец после промера глубины нам стало ясно, что мы его миновали. Вчера мы оставили по левую руку — точнее, на востоке — горы и побережье Халланда,[34] столь грозного для мореходов, ибо его берег весь состоит из отвесных скал, там нет взморья и нет прибрежной полосы; а в четыре часа пополудни бросили якорь здесь, в Эльсингёре.

Вот что, милорд, я мог бы Вам рассказать, если бы вздумал вести дневник нашего путешествия; этот дневник украсили бы при случае и ученые витиеватости. Я мог бы поведать, к примеру, что двадцать третьего числа прошлого месяца около полуночи явилось нам северное сияние в виде некоей арки, вершина которой смотрела на запад, и эту вершину, насколько я могу судить, как раз пересекал азимут компасного склонения,[35] проходящий в десяти или двенадцати градусах от направления на запад. И это согласуется с тем, что я слышал уже в Гринвиче[36] от тамошнего престарелого Эвдокса[37] — от Галлея, [38] который устанавливает, ориентируясь на полюса изготовленного им глобуса, соотношения магнитных силовых линий с парами, образующими северное сияние.

Я мог бы поведать также, что в один из спокойных дней господин Кинг весьма ловко препарировал глаз барана, сам же баран затем был с не меньшим искусством приготовлен нашим несравненным поваром Марсиало. Господин Кинг продемонстрировал нам радужную оболочку бараньего глаза, которая была зеленого цвета; он заметил при этом, что именно зеленой является эта оболочка у всех травоядных. А вдруг, милорд, природа создала у подобных тварей такую оболочку, которая воспринимает одни лишь зеленые лучи, для того, чтобы трава производила на их зрение большее впечатление и чтобы между ними и их пищей существовало некое притяжение? Но, может быть, эта оболочка, непрестанно воспринимая лишь зеленые лучи, как раз из-за этого и приобретает способность воспринимать только их и никакие другие? Нам ведь известна сила влияния, которое производит привычка как на органическую материю, так и на неорганическую. И разве Ваш предшественник Демосфен[39] не упражнялся усердно, чтобы выучиться отчетливо произносить звук «п», который изначально ему не давался? А ведь тот, кто примется повторять одно-единственное слово, возможно, не сумеет произнести никаких других.

Еще одно весьма курьезное наблюдение довелось мне сделать в эти минувшие дни в области оптики; из него следует, что обман, которому подвергаются наши чувства, большей частью управляет суждениями нашего ума. Как Вы прекрасно знаете, из двух весьма удаленных объектов тот, что освещен ярче, воспринимается как более близкий. Так вот, два парусника шли переменными галсами, один параллельно другому, на очень большом от нас отдалении. В один из них били лучи солнца, в другой же — нет. Тот, что был освещен солнцем, казался мне менее удаленным, но когда оба они очутились на одной линии с моим глазом, освещенный парус исчез, заслоненный другим парусом. И тот из них, который я в согласии с этим правилом считал более близким, оказался от нас на добрых полмили дальше.

Но что же мне сказать Вам, милорд, об этой земле, о которой Вам будет послушать куда интереснее, нежели о морских приключениях и феноменах? Хотел бы я, описывая удачное местоположение Эльсингёра, найти какой-нибудь красивый пассаж из Вергилия, подобный тем, красивым и уместным, при помощи коих я изобразил перенесенные нами бури. Море в этих местах стиснуто между Данией и Швецией, и ширина пролива составляет около двух сухопутных миль — совсем как ширина Темзы в Грейвзенде; здесь нет настоящего течения, как в других проливах, только если ветер задует с юга или с севера, по каковому направлению пролив и расположен: в таком случае течение становится прямо-таки сильным и устремлено оно то с севера на юг, то с юга на север, в зависимости от того, куда подует ветер. Берега Швеции довольно дикие, в то время как берега Дании, а точнее, Зеландии, наоборот, имеют вид приятный и гостеприимный, и если бы они были такими и в прошлом, то тевтоны их не оставили бы и не стали бы досаждать нашим Мариям.[40] Правды ради скажем, что сегодня эти берега вполне могли бы соперничать с сельской местностью Англии. Прелестные рощицы, приветливые холмы, луга, спускающиеся прямо к морю, и повсюду изумрудная зелень. На берегу живописно высится великолепный замок Кронеборг,[41] крытый медными листами, который своею цитаделью господствует над Зундом и смотрит как бы сверху вниз на убогий Эльсинборг.[42] А тот с противоположного берега тоже салютует кораблям, которые, входя в Зунд, приветствуют эти датские Дарданеллы. Действительно, этот Эльсинборг убог, но одно-единственное он может поставить себе в заслугу — с вершин своих башен он видел, как закаленные в боях датские воины были разгромлены шведскими крестьянами под предводительством Стенбока[43] во времена Карла XII.[44]

Множество кораблей, наверное около сотни, стоит здесь на якоре вместе с нами — одни отбывают, другие прибывают; новые суда подходят ежеминутно. У эльсингёрского берега постоянно несет сторожевую службу датский фрегат, взимающий проходную пошлину, и пошлина эта ежегодно составляет почти тридцать тысяч фунтов стерлингов. Тут на днях я прочел в докладе милорда Моулсворта,[45] что ганзейские города Балтики[46] в прошлом платили какие-то суммы датчанам, дабы они на этих берегах держали сигнальные маяки. Подобным же образом и корабли-углевозы платят сейчас в Англии что-то вроде контрибуции, если ее можно так назвать, тому, на чьем попечении находится плавучий маяк в Норт-Бойе, и другой, заякоренный у Доузингской отмели против норфолкского берега. Потом, когда Ганзейский союз стал распадаться, а Дания, наоборот, усилилась, то, что было лишь договоренностью, превратилось в право. О скольких подобных метаморфозах мы можем прочесть в разных исторических повествованиях, которые суть не что иное, как анналы, в коих увековечены хитрость и преимущество силы! Дело обстоит так, что король датский,[47] хозяин и входа, и выхода из пролива Зунд, на Балтике играет ту же роль, какую ныне в Италии король Сардинский,[48] владеющий Альпами. Впрочем, проходная пошлина, которую платит каждое судно в зависимости от того, чем оно загружено, для самих кораблей не слишком-то обременительна. Только благодаря огромному числу судов, ежегодно проходящих через Зунд, общая сумма пошлины оказывается такой значительной. Подсчитано, что в год тут проходит примерно до двух тысяч кораблей; из них шестьсот — шведские, и они по последнему договору с Данией тоже платят, хотя в прошлом ничего не платили. Тысяча кораблей — из Голландии, они из своих вод плывут на север за досками, железом, смолой, пенькой, зерном — почти за всем, что потребно для жизни. Триста или четыреста кораблей из Англии, три или четыре и никак не больше из Франции, считанные корабли — из Любека, города, находящегося теперь в большом упадке после былого своего блеска, несколько кораблей из Данцига,[49] который имеет еще кое-какое значение, и два-три корабля русских; русские всего еще несколько лет тому назад, подобно американцам, о мореходстве ни сном ни духом не ведали.