Прогулка по Дальнему Востоку - Фаррер Клод "Фредерик Шарль Эдуар Баргон" - Страница 15

В общем, китаец очень мягок. Конечно, существуют, как я уже говорил, китайские разбойники, подобно апашам и другим преступникам Парижа.

Вернемся, однако, к Куанг-Шу-Уану, занятому мной одним из первых. Едва мы прибыли, как какой-то китайский купец уже явился со своими товарами и завязал оживленный обмен. Китайцы необыкновенные коммерсанты, — поймать его на каком-нибудь промахе нелегко. Я, по крайней мере, пробовал и не мог.

Мой купец из Куанг-Шу торговал консервами, сгущенным молоком, сушеным мясом и пряностями. Однажды я вздумал позабавиться и разыграть требовательного покупателя:

— А что, у тебя найдутся струны для виолончели?

Китаец подумал, попросил объяснить, что такое виолончельная струна, и ответил весьма хладнокровно:

— У меня их нет, но во вторник будут.

И во вторник они у него были. Откуда достал он их, покрыто мраком неизвестности…

Другой раз я вздумал попросить его устроить мне площадку для игры в теннис. Он опять-таки потребовал объяснений, особенно налегая на размеры и форму. Расспросив обо всем и узнав, что площадка должна быть гладкая, твердая, столько- то метров длиной и столько-то шириной, он пообещал удовлетворить мое желание через одиннадцать дней. На одиннадцатый день действительно я уже играл на безукоризненной площадке.

Изумленный и восхищенный, я собирался заплатить ему, но китаец отказался.

— Не надо денег, — сказал он, — это подарок. Прими, — я заработал и так на этом деле!

— Каким образом?

— Слушай, — я купил для площадки рисовое поле, скверное поле, и стало быть, дешево. А вместе купил и стадо быков… тощих быков! Тоже дешево. Я пустил быков на рисовое поле; они съели все, весь рис и траву; ожирели и потом утрамбовали почву. Мне оставалось купить несколько мешков гипса; купил недорого… Тогда я продал быков, и продал дорого. За мячиками, сетками и ракетками я послал джонку в Гонг-Конг, — цена известная! Только я купил там еще льда, очень дешево: за два цента! А здесь продал его в госпиталь дорого: за два доллара! Ты видишь: я заработал на деле. Итак, бери теннис, как подарок в знак дружбы; надеюсь, что ты останешься моим постоянным клиентом, также, как и твои друзья! Соглашайся!

Таков китайский торговец.

Тот же торговец в один прекрасный день (это и есть случай, о котором я собирался рассказать), в мирной стране, где мы находились, начал укреплять свой дом и вооружать его ружьями, и все это с большой поспешностью.

— Это против нас? — спросил я его.

— О! Нет! — ответил он.

— Против местных жителей?

— Тоже нет! Но могут прийти дурные люди!

И они пришли. И разгромили всех, кроме него; ибо, предупрежденный своей таинственной полицией, он смог встретить пиратов ружейным и залпами. Он был настоящим китайцем и во всех случаях жизни знал, как ему поступать; на свете не было ничего от него тайного, ничего, к чему бы он был равнодушен.

Все трудности, что нам пришлось преобороть, всякое сопротивление, которое мы встречали в Китае, — всегда были вызваны или фактами преступлений против обычного права, или нашей неумелостью. Но, увы, последнее с нами случается нередко, и не только в Китае!

Вернемся, однако, к нашей прогулке… Идя все дальше, мы натолкнемся скоро на высокую зубчатую стену, с воротами посередине и бастионами по углам. Это город. В Китае бесконечно много городов.

Все почти одинаковы или весьма схожи: обширный четырехугольник, обнесенный стенами, а внутри людской муравейник в непрестанной, неистовой ажитации. Города с 50.000, 100.000, 250.000 и 300.000 жителей считаются небольшими; города в 450.000 или 500.000 жителей играют роль подпрефектур; и только насчитывающие свыше миллиона начинают считаться чем-то!

Приняв это к сведению, возвратимся в Кантон.

В Кантоне больше чем миллион, даже больше, чем два, чем три миллиона жителей. Само собою разумеется, в нем налицо те же стены четырехугольником, ворота, защищенные бастионами и поставленные вкось, как и в других городах; и тот же кишащий муравейник внутри стен. Но тут муравейник так велик, что невольно приводит в изумление. Чтобы не быть ошеломленным, нужна длительная подготовка.

В Кантоне нет грандиозных памятников, если не считать знаменитую пятиэтажную башню, не представляющую ничего особенного, и даже некрасивую, но очень популярную среди китайцев. Не будем осматривать башню… Взглянем лучше на неподдающуюся никакому описанию кантонскую толпу. На всем земном шаре нет ничего более подвижного, шумного и стремительного!

Кантон — торговое сердце Китая. Именно здесь сосредоточена вся торговая жизнь южного Китая; а южный Китай значительно богаче, активнее и кипучее, нежели северный.

В Кантоне мы увидим китайское богатство рядом с нищетой, с грязью, с ужасающей нечистоплотностью! И тем не менее, это богатство внушительно, ослепительно.

Вам не мешает знать, что все эти суетящиеся китайцы, в своей активной горячке преследуют только две цели, — жить и пополнять свое образование. Во-первых, каждый день есть, — а это едва ли не самая трудная задача, — потому что они так многочисленны, потому что у каждого орава детей, и нужно очень много риса для стольких маленьких желудков. Приходится работать двенадцать, пятнадцать часов в день, а то и больше.

И китаец умеет работать! Способен выполнять работу сверхъестественную, с изумительным постоянством, терпением, знанием и настойчивостью.

Затем пополнять свое образование… Поев, необходимо заниматься самообразованием, — ибо на общественной лестнице Китая образованный человек стоит немногим ниже миллионера.

Вам, вероятно, известно, что китайский язык моносиллабичен и идеографичен, подобно древнему египетскому. Научиться разбирать эту чудовищную азбуку, в которой от пятидесяти до шестидесяти тысяч знаков, — все равно, что изучить сразу философию, историю и литературу; короче сказать, все, что объединяется у нас одним словом — гуманитарная наука. К этой азбуке, заключающей все его познания, китаец чувствует и уважение, и почтение бесконечные. Привожу пример.

Одному моему знакомому случилось попасть в очень скверное положение во время волнений, направленных против иностранцев, в глубине провинции Куанг-Си. Он был окружен разъяренной толпой, готовой к убийству. По счастью, у моего друга, умевшего писать по-китайски, хватило присутствия духа начертать на листочке из записной книжки знаки, необходимые, чтобы объяснить ближайшему своему соседу, что он мирный ученый и просит проводить его к ближайшему книжному торговцу, где ему нужно что-то купить…

Счастливец! Сосед уже поднимал палку, но, взглянув на бумажку, немедленно опустил ее. Этого было достаточно, — бунтари успокоились, как по мановению волшебного жезла, отвели иностранца, куда он просил, и притом с большим почетом.

Такова одна из характерных особенностей китайского народа!

Китайский народ — народ очень древний. Когда мы говорим о глубокой древности, на языке у нас неизменно слово «Египет». Оно, конечно, вполне понятно; Египет пережил несколько тысячелетий, и я не думаю, чтобы история Китая насчитывала на много больше. Истории обоих народов могут быть углублены до сорока пяти, пятидесяти столетий (до нашей эры), но не более. Но древний Египет мертв вот уже две тысячи лет; его добил окончательно Октавиан Август в царствование Клеопатры! С тех пор он не живет больше; и египтяне наших дней, которых я очень люблю и среди которых насчитываю немало друзей, совсем не похожи на египтян древности, да и не претендуют на сходство. Поднимается новая раса, у которой больше будущего, чем прошлого.

В Китае, напротив, та же раса и тот же народ продолжает жить со времен баснословной древности.

Да! Во времена легендарного императора Фу-Хи, который правил за четыре тысячи четыреста семьдесят семь лет до нашей эры, или еще раньше, — во времена тринадцати небесных императоров, одиннадцати императоров земных и девяти императоров человеческих, из которых каждый был на троне по девятнадцать тысяч лет, как говорит предание, — всегда был тот же самый Китай, который перед нами сейчас.