Прогулка по Дальнему Востоку - Фаррер Клод "Фредерик Шарль Эдуар Баргон" - Страница 12

И этот, такой могучий зверь, несомненно, самый ужасный из всех хищников нашей планеты, как я уже говорил, необычайно труслив и легко обращается в бегство. Туземная поговорка говорит, что человек, увидевший тигра, никогда еще не был съеден. И действительно, тигр нападает исключительно сзади и почти всегда ночью. Он выходит из своего убежища часов в шесть или семь вечера. В это время он очень опасен, и так приблизительно до полуночи. Потом, после полуночи, найдя добычу, наевшись, напившись и поспав, тигр становится безобидным; он возвращается к себе в логово, ложится и отдыхает.

Но есть вещь, которая делает неприятными частые посещения тигра, — я говорю о мгле Аннама, мгле почти непрозрачной. Лондонский туман по сравнению с ней, — светел, как солнце. В индо-китайской саванне не различаешь ничего даже в двух шагах перед собой. Травы удивительно высоки, к тому же. Однажды, близ угольных копей Гату, среди бела дня, когда я старался палкой проложить себе дорогу в траве, я неожиданно ударил по чему-то, что вскочило и бросилось из чащи, сделало скачок в три метра и вновь припало к земле с такой быстротой, что я остановился, как вкопанный, и невольно подумал, — не тигра ли это я поднял столь неделикатно! По счастью, то была лань. В противном случае, я вряд ли имел бы удовольствие беседовать с вами в данную минуту.

Состояние, когда кажется, что ничего не видишь, что блуждаешь в густом тумане, а тебя самого отлично видят или, вернее, чуют тысячи грозных противников, — тигры, буйволы, кайманы или змеи, — подвергает ваши нервы значительному испытанию; особенно, когда знаешь, что главный пожиратель людей Гонг-Коп почти всегда тут же, а может быть, и очень близко. Он во множестве водится в окрестностях дельты, в стране рисовых полей, культуры, стране низменной и плоской. Но его еще больше на возвышенности, в горах, среди лесов и кустарников.

Мы говорили недавно о климате Сайгона, таком жарком, тяжелом, утомительном и нездоровом. Климат Тонкина, наоборот, весьма здоровый климат. Я имел случай в этом убедиться, присутствуя на детском балу, балу детей, родившихся в колонии или привезенных из Франции в самом раннем возрасте. Подобный же вечер в Сайгоне оставил самое грустное впечатление, — я видел бледные личики, слабенькие члены, глазки, отмеченные каким-то безразличием к окружающему, столь неестественным в ребенке…

Наоборот, в Ханое передо мной резвились хорошенькие малыши, здоровенькие и бойкие; они весело танцевали и много бегали.

В Тонкине отличная зима, которая позволяет отдохнуть от утомительного лета. Что же касается пресловутых болот и лихорадок, о которых говорят так много, то от них легко уберечься, соблюдая известный режим и тщательно закрывая на ночь «мустикерки»[10]. Но все это относится только к дельте. А как скоро мы покинем ее и поднимемся в более возвышенные места, о лихорадке, избежать которой можно по желанию, не будет больше и речи… Дело в том, что мы можем уберечь себя лишь от болотной лихорадки. В глубине лесов и в чаще кустарника нас будет подстерегать другое зло, зло большое и малоисследованное, — лесная лихорадка, которая кончается всегда сумасшествием.

Здесь лежат необозримые пространства, едва исследованные, а часто неисследованные вовсе; здесь девственные леса, которым нет границ, листва которых, опадая, постоянно превращается в гумус под горячими ливнями. Этот гумус всегда бродит, разлагается, и от него поднимаются зловредные миазмы.

Когда подумаешь, что в подобных условиях наши летучие отряды должны были бороться долгие годы против пиратов «Иак», пиратов, вредивших больше туземным жителям, чем нам, — то невольно проникаешься глубоким к ним уважением.

Несколько слов о пиратах «Иак».

В свое время могучие завоеватели, аннамиты теперь стали так робки и слабы, что их очень легко запугивать и притеснять. И это практиковалось в отношении их постоянно. Но когда банды разбойников, опустошавших страну на протяжении многих столетий, воззвали к патриотизму и национализму, когда лозунгом они избрали боевой клич — «Французов в море!» (подобно тому, как некогда христианство избрало лозунгом «Долой турок с материка Европы!») — они стали заметно пополняться. Прежняя мощь возвращалась к аннамитам! Еще бы! — французы были завоевателями… Настало смутное, сомнительное время. Многие деревни, платившие подати то французам, то разбойникам, были сожжены, женщины увезены в плен, стада расхищены, мужчины перебиты.

В местностях, почти непроходимых, нашей пехоте, иностранным легионам и аннамитским стрелкам пришлось совершать без преувеличения подвиги… И, тем более, что эти местности граничат с Китаем, с его необъятными пространствами и многомиллионным населением. На каждой дороге, которая вела туда, находились ворота с рогами, когтями, охраняемые солдатами в красных лохмотьях: врата Китая. Наши солдаты не переступали их порога, но разбойники, куда менее щепетильные, не делали себе из этого вопроса. И каждый раз, когда наши войска теснили их слишком, они перебегали границу с тем, чтобы вскоре вернуться. Эти перебежчики увлекали за собой нередко китайцев. Наряду с шайкой Черного Шатра, сражавшегося с нашими отрядами, вскоре появились шайки Желтого Шатра, проще сказать, — китайские солдаты. Положить конец создавшемуся положению было очень трудно. Поэтому я позволю себе напомнить один случай, рассказ о котором я слышал на месте.

Дело происходило в те времена, когда генерал Галлиени командовал французскими войсками в Индо-Китае. Его соседом по ту сторону китайской границы, в качестве губернатора Кантона, был знаменитый маршал Су, который разгромил нашего генерала Негриса в битве при Ланг. Су — старый китаец, насмешливый и живописный. Я считаю весьма для себя почетным, что некогда был его другом.

Тогда жизнь в маленьких пограничных селениях была, действительно, далеко не веселая; банды инсургентов и линейных китайских солдат то и дело обрушивались, как снег на голову, и учиняли жестокую расправу. Наши отряды являлись на помощь с запозданием, разбойники успевали перейти границу и виновных не оказывалось. Генерал Галлиени пожаловался на это маршалу Су, на что последний ответил, с присущей ему китайской вежливостью:

— Я в отчаянии, но положительно не знаю, что предпринять. В моем распоряжении невозможные войска: никакой дисциплины! Ну, как вы будете им что-либо приказывать? Во всяком случае, если бы вам удалось задержать кого-либо из этих мерзавцев, — не задумывайтесь, прошу вас! Расстреливайте! расстреливайте без суда и следствия.

Говорить было легко. А на деле, задержать никогда не удавалось никого. Генерал Галлиени призадумался… Через некоторое время он отозвал колониальную пехоту с пограничных пунктов и заменил частями из иностранных легионов, куда более суровыми. А еще через некоторое время генерал Галлиени «забыл» выплатить им месячное жалование. И когда легионеры пришли к нему с жалобой, он дал им понять истинное положение вещей:

— Я не могу посылать деньги во все концы границы. Но вы свободно можете заплатить себе сами из средств страны, я подразумеваю страну неприятеля… Да, да: по ту сторону границы!

Ему не пришлось повторять два раза! Несколько дней спустя, три или четыре китайских деревни подверглись такому обхождению, на описании которого предпочитаю не останавливаться… Последовали протесты маршала Су генералу Галлиени:

— И ваши столь дисциплинированные войска могли учинить нечто подобное?!..

— О, нет! — в свою очередь запротестовал генерал Галлиени, — но по некоторым соображениям я должен был изменить дислокацию моих войск; и эти солдаты, солдаты иностранных легионов… К несчастью, у них нет и тени дисциплины; ну как станешь им приказывать? Если кто-нибудь из них попадет в ваши руки, не раздумывайте, прошу вас, и расстреливайте! Расстреливайте без суда и следствия.

Последовало дружеское соглашение, и «мелкие» неприятности на границе прекратились сразу.

У маршала Су осталось об этом случае воспоминание, чисто китайское, если можно так выразиться: он был в восторге от того, что ему удалось найти на Западе хоть одного человека, оказавшегося на одной высоте с ним.