Генетика гениальности - Эфроимсон Владимир Павлович - Страница 8

Дж. Сталнакер (Stalnaker J.M., 1969) прямо пишет: «Власть, распознающая талант и развивающая его до стадии продуктивности, качественно и количественно имеет наивысшие шансы выиграть гонку». В конкурсах программы «Merit» участвуют 15 000 школ, в которых занимается 85 % обучающихся в средних учебных заведениях США. Тестируется ежегодно около 600 000 старшеклассников, из которых как раз и отбираются те 35 000, которым обеспечивается «зеленая улица» для получения высшего образования и занятия достойных мест в системе науки, техники и управления.

Разумеется, «деловому миру» приходится основательно потесниться, чтобы дать в своих рядах место этим талантам, в количестве примерно около 30 000 ежегодно вливающихся в «высшее общество» США: приходится отрешаться от былой замкнутости и кастовости.

По своему значению программа «Merit» в некоторой мере эквивалентна той системе резко прогрессирующего подоходного обложения налогами, которую в 1932 г. ввел Ф. Рузвельт, лишив капиталистов возможности произвольно распоряжаться своими доходами и вынудив их, по существу, обращать часть доходов на необлагаемые налогами пожертвования в пользу науки, искусства, либо на умеренное расширение числа рабочих мест, или, наконец, на усовершенствование производства. Это налоговое законодательство, несмотря на все лазейки, привело, например, к такому анекдотическому факту, что знаменитый чикагский убийца Аль Капоне, выехав за пределы своей «юрисдикции» в другой штат, попал на 10 лет в тюрьму вовсе не за свои убийства, а за сокрытие доходов от налогового обложения.

Как бы то ни было, это законодательство Ф. Рузвельта очень способствовало выходу США из экономического кризиса 1930–1939 годов. Будущее покажет, что программа «Мерит» принесет Америке, сможет ли она спасти ее от новых кризисов, но перестройка общественного сознания, в любом случае, идет.

По сообщению журнала «Nature», в Китайской Народной Республике, пережившей «культурную революцию», вновь за поступающими в институты непосредственно из школы забронировано 30 % мест, вновь введены конкурсные экзамены, старая профессура полностью восстановлена в правах, и, следовательно, эта страна тоже переходит, хоть частично, на мобилизацию наиболее знающих. Что, впрочем, не тождественно извлечению их из общей массы наиболее одаренных.

О. Дункан (Duncan O.D., 1968) утверждает: «Ввиду слабой связи между общим коэффициентом интеллекта (IQ) и социальным классом, в США, по-видимому, одной из самых конструктивных функций измерения способностей при помощи теста интеллекта является то, что оно служит как бы своеобразной силой, подбрасывающей многих людей к достижениям, поднимая их на существенное расстояние от их прирожденного социального класса. Коэффициент интеллекта в обществе, ориентированном на достижения, является важнейшей мерой, предупреждающей затвердение классов в касты».

Подходя к проблеме с точки зрения борьбы между социалистической и капиталистической системами, можно отметить и нельзя недооценить то, что с помощью раннего тестирования капиталистические прослойки многих западных стран (и Японии) научились извлекать и рано втягивать в свою среду почти все одаренное из любых классов. Конечно, на показателях тестов сильно сказываются начитанность, интеллектуальные навыки, привычка к решению задач вообще, развитие мышления. Повторим – тесты измеряют не генотип, а фенотип, оставляя «за бортом» потомство очень обездоленных классов и национальных меньшинств, а также и тех, чьему умственному развитию в детстве не уделялось достаточного внимания. Однако тесты, вероятно, «экстрагируют» даровитых юных людей не менее чем из половины старшеклассников школ США и устраняют с их последующего пути почти все препятствия как для развития, так и для реализации индивидуального дарования.

Значение именно ранних воздействий, развивающих интеллект, ясно из работы Бергинса (Bergins R., 1971), который показывает, что 20 % будущего интеллекта приобретается к концу 1-го года жизни, 50 % – к 4-м годам, 80 % – к 8 годам, 92 % – до 13 лет. Очевидно, что уже в этом возрасте может быть достигнута высокая предсказуемость «потолка» будущих достижений.

Чрезвычайно существенно, что это происходит достаточно рано (вероятно, будет происходить еще раньше), потому что, например, практика присуждения Нобелевских премий показала: основоположное открытие, предшествующее награждаемому, обычно приходится на 25— 30-летний возраст. В работе А. Местель (Mestel А., 1967) показано, что Нобелевские лауреаты по естественным наукам за 1901–1962 гг. сделали свое открытие, впоследствии удостоенное Нобелевской премии, в среднем возрасте 37 лет, и этот возраст почти не менялся от десятилетия к десятилетию.

В ходе изучения прогностической ценности тестов интеллекта выяснилась и подтвердилась чрезвычайно важная истина: начиная с коэффициента интеллекта 110–120, т. е. при отсутствии выраженных дефектов в наборе основных способностей индивида, последующая отдача в форме любых достижений не очень-то сильно коррелирует с дальнейшим возрастанием коэффициента интеллекта. На первый план выступает не улавливаемая существующими тестами характерологическая особенность – способность ко все более и более полному увлечению своим делом. Эта способность не столь уж редко – беззаветная, абсолютная, вытесняющая или отодвигающая подальше прочие интересы, любые побочные занятия, «хобби». Она заставляет фанатически-концентрированно, неотступно заниматься избранным делом, будь то конструирование какого-то аппарата, усовершенствование существующего прибора или метода, создание картины, литературного или музыкального произведения. Конечно, эта полная самомобилизация может вылиться в подлинное творчество только тогда, когда она базируется на соответствующем арсенале дарований, профессиональных знаний, умений, навыков. Но если она к этому арсеналу не добавляется, если отсутствует безграничная увлеченность, заставляющая работать на дело даже подсознание, то и очень высокий коэффициент интеллекта не приведет к большим достижениям. Иными словами, с некоторого порога решающее значение приобретает не уровень измеримых дарований, а способность или готовность максимально мобилизовать имеющееся, достаточная для продуктивного творчества целеустремленность.

Но во всех случаях гений – это прежде всего экстремальное напряжение индивидуально свойственных дарований, это величайший, непрекращающийся труд на века, вопреки непризнанию, безразличию, презрению, нищете…

Гениям свойственна способность к экстремальной самомобилизации, исключительной творческой целеустремленности, которая у многих, вероятно, по коэффициенту интеллекта не менее одаренных, расходуется на добывание мелких благ, карьерных достижений, престижа, почестей, денег, удовлетворения инстинкта господства, или она просто распыляется на бесчисленные трудности и соблазны, которыми жизнь всегда была достаточно богата.

Хотя продукция большинства гениев не поддается рыночной оценке, история человечества показывает, что деятельность любого из них чрезвычайно высоко поднимала если не научный, технический, военный или экономический потенциал страны, то уж во всяком случае ее престиж и авторитет.

Но может быть, гений не так уж нужен? Много ли подлинных гениев понадобилось Японии, чтобы за 30–40 лет промчаться из средневековья в науку и культуру XX века? Китазато, адмирал Того, еще 10–20 имен…

Нужны ли гении (кроме политических) для того, чтобы бывшим колониальным странам подняться до уровня передовых: ликвидировать голод, нищету, перенаселенность? «Не так уж много», – вероятно, думают многие. Но ведь это только потому, что не надо прокладывать новые пути в науке и технике, медицине, сельском хозяйстве. А если требуется не только перенимать готовенькое, импортировать и копировать, всегда отставая на десяток лет? Если надо участвовать в общем прорыве в незнаемое и незнакомое? Что делать с информационным кризисом, когда легче вновь открыть затерянное знание, нежели его самому отыскать в море уже существующей информации? Можно ли в эпоху стремительного развития получать технику из вторых рук? Что делать с междисциплинарными исследованиями? С белыми пятнами, которые расположены на стыке даже не двух, а нескольких научных дисциплин? Что делать со всеусложняющейся техникой? С конфликтующими идеями? Мы убеждены, что все эти проблемы решаются лишь одним путем – ранним поиском подлинных потенциальных талантов и гениев. Изучение законов появления гениев, изучение их внутренних свойств оказывается актуальным и даже необходимым!