Генетика гениальности - Эфроимсон Владимир Павлович - Страница 25

Е.Бриссо (Brissaud Е1903) подтверждает подагричность Людовика XI: «К этому ряду кожных или ревматических симптомов, господствующих в биологической истории Людовика XI, нужно добавить подагру». Далее Бриссо приводит текст письма дочери Людовика XI, Анны, в котором она упоминает об этой его болезни. Книга Бриссо, в основном, посвящена психозам и психопатиям королей Франции и их предков, но попутно приводится рад важных для нас сведений, тем более, что Бриссо, разумеется, и не подозревал о том, почему мы интересуемся подагрой.

Христофор Колумб (1451–1506)

Подагричность Колумба установлена вполне достоверно. В испанской литературе о Колумбе нередки упоминания, в том числе и о том, что он страдал подагрой, а в английских книгах говорится неопределенно – то о подагре, то о ревматизме. Но нам не раз удавалось убедиться в том, что испанское слово «gota» (подагра) нередко переводится как «ревматизм».

Документы и сведения о Колумбе крайне противоречивы. Решительно оспаривается, например, его генуэзское происхождение. Он не знал итальянского языка и писал только на испанском. Оспаривается даже значение его открытий, но здесь невозможно рассматривать ни его претензии, ни выдвинутые против него обвинения, в частности, в том, что он совершил роковую ошибку, приняв Америку за Азию (что всецело объясняется состоянием географии того времени, трудностью и ненадежностью сведений от туземцев, а может быть, и невозможностью получения средств и экипажа для экспедиции в столь фантастическую даль).

Нужно обратиться к его действиям, его упорным попыткам добиться при португальском дворе снаряжения экспедиции на запад; его многолетним попыткам добиться этой экспедиции при дворе Кастилии и

Леона; к его решимости после многих бесплодных лет стараний обратиться к Франции; к преодолению им бесчисленных кризисных ситуаций со своим будущим экипажем, с Пинсонами; к успешной борьбе с придворными интригами… Вторая, третья, четвертая экспедиции в Америку – любого из этих предприятий достаточно, чтобы увидеть в нем человека совершенно изумительной энергии, настойчивости, целеустремленности, воли, увлеченности.

Итак: следствия его открытий громадны, а его подагричность, по существу, несомненна. Вопросы о том, был ли он великим или посредственным мореплавателем, правдолюбцем или фантазером, верующим христианином или жестоким дельцом – скорее относятся к истории нравов и знаний его времени, чем к его личности.

Для нас существенно то, что, не считая случайного, забытого открытия «Винланда» Эриком Рыжим и Лейфом Счастливым, Колумб был первым за многие тысячелетия человеком, который, преодолевая бесчисленные препятствия, добился снаряжения первой экспедиции к Американскому континенту, а последующими тремя сделал Новый Свет достижимым.

Он был очень незнатным человеком – обстоятельство, неимоверно осложнившее его задачу. Он был чужестранцем, что еще хуже. Ему приходилось добиваться цели при дворе и подчинять своей воле всегда готовый к бунту экипаж. Ему приходилось выторговывать себе высшие звания, может быть потому, что без них с ним вообще не стали бы считаться подчиненные ему авантюристы и преступники. Нам кажется, что его характерологию следует определять именно по свершениям, а не по дошедшим до нашего времени документам, включая собственноручно им написанные.

Возможно, что если бы он не давал своих непомерных обещаний, он не получил бы средств для осуществления замысла. Для нас существенно одно – многократность совершенных подвигов интеллекта, воли, настойчивости и целеустремленности.

Многие историки отрицают за Колумбом какие-либо выдающиеся качества, считают его баловнем судьбы, лгуном, обманщиков, невеждой. Эти высказывания базируются на совершенно чудовищных ошибках, обнаруженных в документах, исходящих от Колумба, и на том, что он считал себя не открывателем нового континента, а открывателем нового пути в Азию, а открытые им земли – азиатскими. Нет смысла перечислять ошибки в донесениях, им написанных, прокламациях и декларациях. Они и впрямь бесчисленны.

Но Колумбу была нужна поддержка испанской короны, были нужны деньги и люди. Он не смог бы получить ни того, ни другого, ни третьего, если бы он просил все это для достижения цели, лежащей на расстоянии 13 000 километров, в те годы, в ту эпоху, когда за пределами Средиземноморья любое некаботажное плавание, даже переправа через Ла-Манш, были небезопасным предприятием. Он должен был указывать и прокламировать гораздо более близкую цель, и вынужден был поддерживать свою версию.

То, что он эту цель, а также путь к ней и обратно, в действительности знал неопровержимо, доказывается тем, что от берегов Испании он отправился не прямо к цели, а на юго-восток, к Канарским островам, а оттуда, пользуясь попутными пассатами, за 5 недель доплыл до Антилл. Возвращаясь же в Испанию, Колумб плыл вовсе не прямым путем на восток, а против ветров и течения, на северо-восток, и затем, по зоне попутных ветров и течений, всего за две недели приплыл к Канарским островам.

Другое доказательство, что Колумб еще до первого путешествия знал приблизительно, где ждет его берег, известно из записок Фернандо Колумба и Лас Касаса: каравеллам была дана инструкция плыть на запад днем и ночью 700 лиг, и только после этого прекратить ночное плавание. Следовательно, Колумб был уверен, что земля ближе этого расстояния не покажется (700 лиг = 4150 км). А расстояние от Канарских островов до восточной части Карибского моря составляет около 750 лиг (4500 км). Следовательно, Колумб знал, куда плывет.

Еще одно доказательство точных знаний Колумба: когда после тридцати трех дней плавания под попутным ветром и течением команда взбунтовалась и потребовала возвращения, Колумб дал свое знаменитое обещание повернуть обратно, если земля не будет обнаружена в течение ближайших трех дней. При любой ситуации такое обещание можно было дать только в твердой уверенности, что земля близка. Незадолго до истечения выговоренного срока земля была обнаружена. А ведь Колумб в других случаях действовал очень решительно, усмиряя команду. В этом случае, давая обещание, он рисковал потерять абсолютно все.

Вскоре после возвращения первой экспедиции, король Фердинанд и королева Изабелла пишут Колумбу: «Нам кажется, что все, о чем вы в самом начале нам рассказали, о том, что можно будет добыть – все оказалось настолько правильным, как будто вы все это сами видели до того, как об этом сказали».

Сама формулировка титулов, пожалованных Колумбу после первого путешествия, совершенно исключает мысль о том, что где-то рядом с открытыми им островами лежат могущественные империи Китай и Япония (Чипанго), с которыми, вероятно, пришлось бы отчаянно бороться за господство над открытыми Колумбом островами, если они действительно богаты, а Китай и Чипанго так близки к ним. Соперничество в морской торговле всегда играло огромную роль, конкуренты отчаянно сражались друг с другом, а шпионы и неправильные, сбивающие с толку карты были общепринятыми методами в этой борьбе.

Принижать достоинства Колумба, совершившего четыре совершенно необычайных по трудности и значению экспедиции в Америку, на том основании, что он то ли был сбит с толку еще до их начала, то ли введен в заблуждение туземцами из-за незнания их языка (хотя указание на наличие где-то западнее невероятно богатых золотом могущественных империй быстро подтвердилось открытием Мексики и Перу), столь же неправомочно, учитывая условия места и времени, как и обвинять его или кого-либо другого в работорговле – деле совершенно нормальном в практике того времени… да и последующих четырех с половиной столетий.

Колумб знал заранее, куда он плывет. Откуда эти знания? Письмо Тосканелли, на которое впоследствии ссылались, оказалось фальшивкой, сфабрикованной уже после открытия Америки. Карта Марина Тирского, на которую ссылался Колумб, известна только из Птолемея, который ее опровергал.

Лас Касас сообщает, что, по слухам, Колумб в своем доме на острове Мадейра принял какого-то кормчего португальского корабля, однажды отнесенного бурей далеко на запад, и получил от него карту западных островов.