Сильнее денег - Чейз Джеймс Хедли - Страница 5
- Предыдущая
- 5/39
- Следующая
Римма бессовестно меня обманула.
Следующая неделя выдалась для меня довольно трудной. Правда, Расти дважды в день кормил меня в кредит, но на сигареты денег не давал. Миссис Майлерд, после того как я пообещал ей выплатить двойную сумму за следующую неделю, согласилась подождать плату за комнату. Кое-как я перебился эти семь дней, и все это время Римма не выходила у меня из головы. Я обещал себе, что, если когда– нибудь вновь увижу ее, она навсегда запомнит нашу встречу. Некоторое время еще мучило сожаление, что мне так и не удалось стать ее антрепренером, но недели через две я уже не вспоминал о Римме и повел прежнюю никчемную жизнь.
Однажды, примерно через месяц после описанных событий, Расти попросил меня съездить в Голливуд за неоновой вывеской для бара. Он добавил, что я могу воспользоваться его машиной, а за хлопоты обещал заплатить два доллара.
Делать мне все равно было нечего, и я согласился. Получив вывеску, я положил ее на заднее сиденье старенького «Олдсмобила» и решил проехать через район киностудий.
У входа в «Парамаунт» я увидел Римму. Она о чем-то спорила с вахтером. Я с первого взгляда узнал ее по серебристой голове. На ней был черный, плотно облегавший фигуру комбинезон, красная блузка и такие же красные туфельки вроде балетных. Как и всегда, она выглядела замызганной и неряшливой.
Поставив машину на свободное место между «Бьюиком» и «Кадиллаком», я направился к Римме.
Вахтер тем временем скрылся в своей конторке и с силой захлопнул дверь. Римма повернулась и пошла в мою сторону. Меня она узнала, когда мы чуть не столкнулись. Девушка остановилась как вкопанная и уставилась на меня. Ее лицо покрылось густым румянцем. Она исподтишка посмотрела по сторонам, но бежать было некуда, и она решила действовать нагло.
– Привет, – сказал я.
– Привет.
– Наконец-то мы встретились.
Я подошел еще ближе, готовый схватить ее, если она вздумает улизнуть.
– Ты должна мне тридцать долларов, – сказал я и улыбнулся.
– Ты, кажется, шутишь? – Темно-голубые глаза Риммы смотрели мимо меня. – Какие тридцать долларов?
– Тридцать долларов. Те, что ты украла у меня. Давай-ка деньги, или нам придется прогуляться в участок.
– Ничего я у тебя не крала! Я должна тебе полдоллара, и все.
Я схватил ее за тонкую руку.
– Пошли. И не вздумай устраивать сцену. Я ведь сильнее тебя. Идем в участок, и пусть полицейские разберутся что к чему.
Римма сделала попытку вырваться, но, признав свое бессилие, пожала плечами и покорно пошла за мной. Я толкнул ее в машину и сел рядом.
– Это твоя машина? – с внезапным интересом спросила Римма, когда я заводил мотор.
– Нет, крошка, не моя. Я по-прежнему без средств и по-прежнему намерен заставить тебя вернуть деньги. Как ты жила все это время?
– Неважно. Сижу на мели.
– Ну что ж. А теперь посидишь немного в тюрьме, может, это пойдет тебе на пользу. По крайней мере, бесплатное питание.
– Ты не отправишь меня в тюрьму!
– Конечно, если вернешь тридцать долларов.
– Извини, пожалуйста. – Римма выставила грудь, повернулась ко мне и положила свою руку на мою. – Мне тогда до зарезу нужны были деньги. Я верну. Клянусь тебе!
– Не клянись. Просто верни, и дело с концом.
– Но у меня сейчас ни цента.
– Дай-ка сумочку.
Она прижала к себе потрепанную маленькую сумку.
– Нет!
Я повернул машину к тротуару и резко затормозил.
– Ты слышала? Дай сумочку, или я отвезу тебя в ближайший полицейский участок!
Римма сверкнула глазами.
– Оставь меня в покое. Нет у меня денег. Я их истратила.
– Знаешь, крошка, это мне совсем-совсем безразлично. Дай мне твою сумку, иначе будешь разговаривать с полицейскими.
– Ты пожалеешь об этом! Я говорю серьезно. Я не скоро забываю.
– А меня не интересует, скоро или не скоро. Дай сюда!
Рима бросила мне на колени потрепанную сумку.
Я открыл ее. В ней оказалось пять долларов и восемь центов, пачка сигарет, ключ от комнаты и грязный носовой платок.
Я взял деньги, положил их в карман и швырнул сумку обратно.
– Вот уж чего я тебе никогда не забуду, – тихо заметила Римма.
– И чудесно. Во всяком случае, это тебе наука на будущее. Где ты живешь?
Римма с мрачным выражением лица назвала адрес пансиона недалеко от того места, где мы находились.
– Вот туда мы и поедем.
Следуя сердитым, отрывочным указаниям девушки, я привез ее к еще более грязному и запущенному дому, чем мой. Из машины мы вышли вместе.
– Придется тебе перебраться в мой пансион, крошка, – заявил я. – Будешь петь, зарабатывать деньги и вернешь мне украденное. Твоим антрепренером буду я, и тебе придется платить мне десять процентов со всех заработков. Мы составим письменный договор, но прежде всего ты соберешь свои вещи, и я увезу тебя из этой дыры.
– Ничего я пением не заработаю.
– Это уж моя забота. Ты сделаешь то, что я тебе велю, иначе отправишься в тюрьму. Давай решай, да побыстрее.
– Ты можешь оставить меня в покое? Я же говорю, что ничего не заработаю пением.
– Ты поедешь со мной или предпочтешь отправиться в тюрьму?
Римма молча смотрела на меня. В ее глазах я видел ненависть, но это меня не беспокоило. Она была в моих руках и могла ненавидеть сколько угодно. Так или иначе, ей придется вернуть деньги.
– Хорошо, я еду с тобой, – сказала она наконец, передернув плечами.
Сборы не заняли у Риммы много времени. Мне пришлось расстаться с четырьмя ее же долларами, чтобы уплатить за комнату, потом я привез ее в свой пансион.
Римма поселилась в той же комнате, что и прежде. Пока она раскладывала вещи, я написал договор, составленный в громких, но юридически совершенно несостоятельных выражениях. Я именовался антрепренером и получал право на десять процентов от всех заработков девушки. С этим документом я отправился к Римме.
– Распишись вот здесь, – потребовал я, показывая на бумагу.
– И не подумаю, – мрачно ответила Римма.
– Тогда отправляемся в участок!
В глазах Риммы вновь вспыхнула ненависть. Помедлив, она нехотя поставила свою подпись.
– Так-то лучше, – сказал я, пряча документ в карман. – Сегодня вечером мы пойдем в «Голубую розу». Ты будешь петь, как еще не пела никогда, получишь ангажемент на семьдесят пять долларов в неделю. Из этих денег я возьму десять процентов плюс свои тридцать долларов. В дальнейшем, крошка, тебе сначала придется отработать все то, что я потрачу на тебя, а уж потом ты будешь зарабатывать их на себя.
– А я говорю, что не смогу зарабатывать пением, вот увидишь.
– А я спрашиваю: почему? С таким голосом будешь грести деньги лопатой.
Римма закурила и жадно втянула дым. Я заметил, что она как-то сразу раскисла и обмякла, словно у нее вынули позвоночник.
– Хорошо. Я сделаю по-твоему.
– А что ты наденешь?
С явным усилием она поднялась со стула и открыла гардероб. У нее оказалось только одно платье, да и то не из блестящих. Впрочем, я знал, что, в «Голубой розе» предпочитают не слишком яркое освещение: платье сойдет, тем более что другого не было.
– Мне бы нужно поесть, – сказала Римма, вновь тяжело опускаясь на стул. – Весь день я ничего не ела.
– У тебя одно на уме. Поешь, когда получишь работу. Что ты сделала с деньгами, которые украла у меня?
Римма помрачнела.
– Прожила. На что-то же я должна была жить!
– Разве ты нигде не работаешь?
– Иногда.
– Что ты намерена спеть сегодня? Пожалуй, «Тело и душа» лучше всего подойдет для начала. А на «бис»?
– Ты уверен, что мне придется петь на «бис»? – спросила Римма с кислым выражением.
Я с трудом удержался, чтобы не ударить ее.
– Мы исполним старые мелодии. Ты знаешь «Не могу позабыть того парня»?
– Знаю.
– Ну и чудесно. Все обалдеют, когда услышат эту песню в исполнении певицы с голосом, похожим на серебряный колокольчик.
– Ну и чудесно! – повторил я вслух и взглянул на часы. Было около четверти восьмого. – Я скоро вернусь, а ты переодевайся. Встретимся через час.
- Предыдущая
- 5/39
- Следующая
