Были 90-х. Том 2. Эпоха лихой святости - Маринина Александра Борисовна - Страница 15

Витька явился в аптеку, будто совсем другой человек – уверенный и краткий в разговоре. «Девушка, мне дайте лекарство, которое вашей маме помогло. Вот деньги», – он выложил на прилавок означенную ранее сумму. По пути домой зашел в продуктовый, купил хлеба, молока и, немного подумав, взял курицу, картошку и вермишель, чтобы сварить соседу суп. Вспомнил, что мама всегда говорила – первое дело от простуды горячий куриный бульон. Безразлично минул прилавок со спиртными напитками, даже разноцветные бутылки с пивом не привлекли его внимание. Все мысли поглотила забота о соседе-фронтовике.

Поставив варить курицу, Витька занялся уборкой. Давненько он не готовил и не кушал дома, а уборкой совсем не занимался. Пока убирал на кухне, взмок от напряжения похмельных сил, но справился с задачей, хотя пришлось вынести гору грязи и мусора. К тому времени суп сварился. Накормив старика супом и дав дозу лекарства, Витька успокоился, покушал сам, а потом продолжил уборку территории. На следующий день он продолжил занятия по уходу за больным стариком, тот уже охотно разговаривал и рассказал свою историю. После ухода на пенсию и смерти жены он переехал жить в деревню, где купил дом. Жил огородом и садом, держал курочек и козу, но те благодатные земли приглянулись крупным бизнесменам и они по каким-то волчьим законам скупили все вокруг, вместе с домами, реками и лугами. Сюда его определил жить приемный сын, который и получил компенсацию за его дом и землю. Просто перевез сюда умирать. Грустно было слушать исповедь одинокого старика, но от его слов еще больше и неразумнее показалась Витьке его собственная неустроенность в жизни. Он посчитал деньги, вырученные от продажи самовара, и решил, что на пару недель хватит, а потом надо найти постоянную работу и завязать пить.

В конце недели, вечером к нему в дверь постучали. На пороге стоял Михалыч, бригадир артели, где Витька когда-то трудился. Он без приглашения вошел в дом, осмотрелся и сказал:

– Ты, я вижу, того, в порядке. Нам сварщики нужны позарез. Работы на сто лет, заработок стабильный. Обещаю. В понедельник приходи, – и он положил на стол визитку.

– Да я того… – начал было Витька, но Михалыч сразу уловил его мысль:

– Неделя на переподготовку, а там за работу. Голова есть, а руки навыки вспомнят.

– Михалыч, тут у меня сосед, фронтовик, болеет он, не могу его одного оставить, – вспомнил Витька.

– Пойдем, показывай своего героя, – чуть иронично приказал бригадир. Но когда Витька распахнул шкаф в комнате соседа и показал награды, Михалыч смачно выругался в адрес сразу всей медицины и схватился за телефон. После короткого разговора и уточнения адреса он сказал:

– Сейчас доктора приедут, осмотрят деда и заберут в нашу больницу лечить. У нас на фирме все свое и больница тоже. Будет жить дед. Не все еще на земле плохо, а мы в обиду тебя не дадим. Да, Витек, – и он так хлопнул Витьку по плечу, что тот даже присел. Он проводил Михалыча, опять зашел к соседу, чтобы подождать докторов, присел у его изголовья и подумал: «А правда ведь, не все так плохо на земле, если жить по-человечески».

Краснодар

Моя мама, муж, я и наша немецкая овчарка Джерри только что прилетели из Мары в Ашхабад. Оставалось почти четыре часа до следующего рейса. Мама с вещами решила отдохнуть в зале ожидания. А мы пошли выгулять Джерри. Напоследок запечатлеть в памяти местное население в национальной одежде. Послушать их язык и вообще надышаться родным туркменским воздухом, которым я наслаждалась с рождения. Но распался Советский Союз, и когда-то простые, дружелюбные туркмены вдруг возненавидели русскоязычное население и внезапно забыли русский язык. И вот спешно, практически за бесценок, продав свою квартиру, пришлось бежать в Россию. Впереди трехчасовой перелет на Краснодар – и мы в безопасности. И было совсем не важно, что едем в никуда. Главное среди своих и никто не крикнет вслед: «Езжай своя Россия!» Радует, что туркмены, с которыми мы прожили много лет в одном доме, не поддались этой «эпидемии». Мы тепло и с сожалением прощались с добрыми соседями. Билеты уже куплены. После консультации в окне справок отложили нужную сумму за перелет овчарки, а это были приличные деньги, почти среднемесячная зарплата. Остальные манаты потратили на сладости. Выстояв очередь у стойки, за час до вылета, подали документы для регистрации. Взвесив Джерри, нам выставили к оплате сумму, в три раза превышающую за эти же услуги предыдущую. Мы возмутились, но нам ответили, что при пересечении границы расценки уже международные.

– Девушка, но где же мы возьмем столько денег? Мы консультировались в окне справок…

– Вот идите и разбирайтесь туда.

– Какой толк. До вылета час. Собака не занимает кресло, она же в ногах будет. Ее не увидят и не услышат. Джерри, умри, – скомандовала я. Овчарка тут же на весах бездыханно упала. Трюк позабавил всех, кроме сотрудницы аэропорта.

– Девушка, миленькая, – пришлось унижаться, не бросать же Джерри в аэропорту. – Поставьте меньше вес, подгоните к этой сумме, пожалуйста, – я умоляюще сложила перед собою руки.

– Людей не задерживайте, – последовал грубый ответ.

А в очереди сочувствовали, но такие же, как и мы – вынужденные переселенцы, за ненадобностью от местной валюты избавились. Да и денег ни у кого не было. Последний год страна отоваривалась по карточкам. Пустые прилавки – следствие долгожданной независимости правящей верхушки. Хранить старые советские деньги смысла не было, в России ходили в обороте уже новые, которых в Туркменистане и не видели. Доллары исчезли из банков страны еще перед развалом Советского Союза. Менять на манаты было нечего.

– Вставай, Джерри.

Джерри поднялась и почему-то заскулила. Не знаю, понимала ли она, что решается ее судьба или просто чувствовала беду, но посмотрев в грустные собачьи глаза, я расплакалась. Но ни мои слезы, ни жалобный скулеж Джерри не растопили сердце девушки за стойкой. Кто-то посоветовал обратиться к начальнику аэропорта, куда мы и побежали с мужем и Джерри, не теряя драгоценного времени. Тот что-то сердито проговорил на своем и указал на дверь. Что же делать? Хоть милостыню проси. Плюнув на приличия и стыд, мы выбежали на площадь перед аэропортом. Подбегали к туркменам, указывая на жалобно смотрящую собаку, объясняли ситуацию, предлагали купить ручные музыкальные часы мужа. Я пожалела о любви к серебру. Среди местного населения ценились только золотые украшения, но в данной ситуации мы готовы были расстаться даже с обручальными кольцами. Но одни, делая вид, что не понимают русского, злорадствовали. У других такой крупной суммы не нашлось. Времени не оставалось, пора идти на посадку. Был только один вариант – найти любимой питомице нового хозяина и прощаться. Подумав, мы решили обратиться к продавцам ларьков, там-то уж точно местные работают. Понятно, что Джерри немецкая дрессированная овчарка, с документами, но ей уже два года и не каждый решится взять взрослую собаку. Из одного ларька к нам вдруг подошел молодой парень, туркмен. На чистом русском пояснил, что видел, как мы бегали в поиске денег, и слышал нашу историю. Вложив мужу в руки стопку манатов, сказал, что здесь вся сумма, и пошел в ларек. Мы не сразу поняли, что произошло. Джерри, словно почувствовав свое спасение, безудержно виляя хвостом, потянула поводок за парнем. Придя в себя, мы догнали его. От счастья я еще больше расплакалась. С трудом выговаривая слова благодарности, обняла парня. Муж снял часы, протянул незнакомцу, но тот категорично отказался. Парень стеснялся своего благородного поступка. Ему было неловко. Настоящий мужчина. Вдруг мы услышали свои имена. Кричала мама. Размахивая билетами, показывала, что опаздываем на посадку. Джерри сама подала лапу своему спасителю – на счастье. Только эту «награду» с удовольствием принял наш благодетель, у которого в суматохе мы не спросили даже имени.