Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 57

— Да не бойся ты! — уже спокойно сказала Юта. — Всё пройдёт хорошо. Я сама видела, как мистер Хоффман оперирует пациентов. Всё проходит успешно.

Побег! Что может быть чудесней,

Но только вот… не удался.

Хозяин, дороживший пташкой,

Её не сможет отпустить.

Операция… Это было плохо. Роза с самого детства боялась врачей. Боялась, потому что ей пришлось провести в одной из больниц почти год, когда она была совсем маленькая, и ей не хотелось почувствовать всё это снова. Здесь. Она снова начинала бояться этого места, юную принцессу трясло, тело не слушалось её, она не могла выговорить ни слова. И это не скрылось от проницательной Юты.

Девочка подбежала к рации и стала звать на помощь. В ответ донеслось лишь шипение. Это могло означать только одно: что бы ни случилось сейчас, рассчитывать на чью-либо поддержку не приходится. Придётся справляться самой. А как справляться? Господин Хоффман говорил ей, что, возможно, придётся столкнуться с некоторыми трудностями. А ещё он говорил, что будет готовить операционную. Как бы у него ничего не случилось… Девочке совсем не хотелось оставлять того одного там, рядом с этим противным мистером Кейнотом, который был одним из спонсоров эксперимента. Зачем нужны были спонсоры? И без них хорошо! Юта же прекрасно знала, что у графа было достаточно денег на это… А может быть, и недостаточно, одёргивала себя воспитанница Хоффмана, это вообще не касалось её, и она не имела права обсуждать это. Не имела права обсуждать даже про себя.

***

Кассандра не знала, что ей делать. Она не смогла защитить своего ребёнка от этого человека. Как она тогда смеет называться матерью? Если не может ничем помочь… Если не может никак защитить…

Мать-лебедь всё ещё рыдала,

Отчаянье брало своё.

Она готова быть счастливой,

Увидев только лишь мираж…

В комнату ворвались слуги её отца, скоро прибежал и сам король. Кассандра кинулась к нему. Её сознание было поглощено тем всеобъемлющим и всепоглощающим отчаянием, которое не давало женщине ничего увидеть. Это отчаяние причиняло такую боль, такую невыносимую боль, что той хотелось сделать всё, что угодно, лишь бы как-то заглушить её.

— Ненавижу тебя! Ненавижу! Из-за тебя… — рыдала женщина, пытаясь как-то ударить, как-то задеть седовласого мужчину, стоявшего теперь перед ней. — Если бы не ты, она бы была со мной! Я бы не потеряла своего ребёнка!

Король отшатнулся, как от пощёчины. Он с ужасом смотрел на дочь, кажется, лишающуюся рассудка. Перед ним так давно не возникал образ плачущей над могилой убитого сына Джулией. И этот образ возникал снова. Его сестра всегда была сильной, даже всемогущей, но, как оказалось, воскресить своего собственного ребёнка было ей не под силу. Генрих помнил того малыша: мальчику было едва ли больше пяти-шести лет… Джулия родила его, будучи ещё совсем молодой… Леди Траонт была так счастлива рождению сына, что о многом позабыла… Королю вспомнилось, что его сводная сестра даже готова была простить ему его коронацию…

Мужчина тяжело вздохнул. Простить гибель собственного ребёнка он бы тоже не смог. Наверное, Джулия была права в своём гневе, когда, узнав о том, что Седрика отправили на Землю разыскивать принцессу, явилась во дворец промывать кости “любимому” брату, а заодно и придворным, которые просто попались под руку разгневанной леди Траонт. Наверное, он сам поступил бы так же на её месте… Гибель Дерра серьёзно сказалась на характере герцогини.

Но не было даже такого,

И блика не было того,

Что мог бы ей помочь забыться,

Что мог бы ей помочь забыть…

Он смотрел на плачущую, орущую дочь и с болью вспоминал про тот случай, произошедший двадцать пять лет назад. Та истерика, если так, конечно, можно было назвать поведение Джулии, была молчаливой и тихой, что совсем не вязалось с её обычным поведением. Ведьма не плакала, не кричала, не проклинала никого. Она просто стояла у гроба с телом её маленького сына и молчала. Просто смотрела на него, не отвлекаясь ни на что, даже на собственных братьев, пытавшихся как-то успокоить её. А успокаивать и не потребовалось. Джулия стояла тихо, не проронила ни звука, ни слезинки. Только взгляд, не злой, не сердитый, просто очень тяжёлый и горький, говорил о том, что в жизни герцогини действительно произошло что-то страшное. Генрих помнил, как стали закапывать гроб с телом этого маленького несчастного ребёнка, помнил, как хотелось бедной Джулии кинуться вслед за гробом, помнил, как он, удерживая сестру, получил весьма заметный шрам на левой руке. Женщина просто расцарапала ему руку. И Генрих мог поклясться, что ему ещё повезло: молодому садовнику противостояние с герцогиней чуть не стоило жизни.

Кассандра же плакала и кричала. Она не таила боль в себе, она не могла сделать этого. Она не была такой, как Джулия, грустно думалось мужчине. Но от этого становилось легче. Король никогда не понимал, как можно помочь его сестре, но зато он понимал, как можно помочь его дочери.

— Не бойся… — как можно спокойнее сказал Генрих. — Я, кажется, догадываюсь, кому могло понадобиться исчезновение твоей дочери. Мы найдём её. Слышишь? Найдём!

Кассандра всхлипнула и, кинувшись к отцу, разрыдалась на его груди. Она больше не могла быть одна. Она уже не выдерживала этого одиночества. Ей нужен был кто-то, кто мог бы помочь ей…

_______________________________

Подумать только — прошло уже чуть больше года с того момента, как я начала писать этот ориджинал!

========== I. Глава двадцать девятая. Нет ничего такого, что не могло бы возродиться. ==========

Как страшный сон, проходит жизнь.

Война. И не на жизнь, а на смерть.

И, как в кошмаре, льётся кровь.

Кровь беззащитных, неопасных…

Невинный будет вдруг убит,

А недостойный будет счастлив.

Кто так придумал этот мир?

За что? Мир был такой прекрасный…

Когда-то не было войны,

И люди думали о благе…

Когда-то не было зари,

Такой чужой, такой опасной…

Как страшный сон проходит день,

Второй проходит ещё хуже.

А третий… Вовсе нет его.

Погибших уже больше в мире.

Четвёртый день, как будто ад,

И Человек уже боится,

А кто-то, радуясь, кричит,

Что он умрёт, но след оставит.

След… Тот кровавый жуткий след…

И это кажется безумством,

Но нет… Реальность, правда, быль.

Кто в это верить нас заставит?

И каждый день как будто бред.

Проходит, оставляя трупы,

Проходит, оставляя боль

И горе от большой утраты.

И льётся кровь, и слышен крик,

Но нет, не верится, не может…

Не может это правдой быть!

Оказывается, точно может.

Забыться, просто всё забыть,

И никогда не просыпаться…

Но, может, это здесь — лишь сон,

И если тут заснуть, проснёшься?

Как страшный сон проходит жизнь.

Война. И не на жизнь, а на смерть.

И, как в кошмаре, ты погиб,

Но, к счастью ль, горя не увидишь…

Георг Хоффман сидел в своём кабинете и спокойно пил кофе. Как же он любил вот такие дни перед операциями! Это доставляло ему то садистское удовольствие, от которого он никогда бы не смог отказаться. Как же это было приятно — знать, что несчастная его жертва ничего не может сейчас сделать, кроме того, как молить о пощаде, а он в данный момент решает всё. От одного его слова может зависеть жизнь подопытного. Что может быть лучше? Хоффман не знал ничего, что могло так поднять ему настроение. Ну… Ещё, конечно, было лопотание Юты о том, как счастливо она жила до смерти родителей… Но с настроением перед операциями всё равно ничто не могло сравниться!

Что есть погибшее? Что есть уничтожившееся? Что есть уничтоженное?

Организация Schreiendes Blut была основана им совсем недавно, но уже успела оправдать часть своих ожиданий: было доказано много вещей, до этого считавшихся выдумкой, бредом больного воображения учёных и древних. Было доказано существование самого того мира. Того огромного мира, который некогда раскололся на три части. Три части, которые известны сейчас.