Опущенная - Колычев Владимир Григорьевич - Страница 7

— Потому что развелся?

— Потому что женился…

— Не хочу я к тебе домой.

Женя промолчал, а машина продолжала ехать — в сторону центра. Неожиданно он свернул к одному из множества однотипных частных домов, окнами выходящих на оживленный тротуар. Сразу за этим кварталом начинался главный в городе проспект, разделенный каштановой аллеей.

Женя остановил машину, заглушил двигатель, вышел. Настя думала, что он откроет дверцу с ее стороны, но его куда больше интересовала калитка. Она видела, как он вставил в замочную скважину ключ, открыл калитку и скрылся во дворе. А калитка осталась приоткрытой.

Она ждала его минуту, две, пять, десять. А он все не появлялся. Настя пожала плечами, вышла из машины, приблизилась к калитке. Постояла немного и зашла во двор.

Двор узкий, под навесом из винограда, справа — крыльцо дома, слева вход — в летнюю кухню. Дверь в дом открыта.

Во дворе было чисто, уютно, но ничего выдающегося Настя не заметила. А в доме, сразу за дверью она увидела гарнитурную стенку, какие ставят в прихожей. Мебель массивная, но изящная, из натурального дерева. Такую в магазине не купить, такую делают только на заказ. На стенах дорогие свежие обои. Настя залюбовалась, задумалась и вздрогнула, когда открылась дверь.

Из комнаты в прихожую вышел Женя.

— Ты здесь? — радушно улыбнулся он.

— Да вот, зашла.

— И правильно. — Он задорно подмигнул ей, помог снять плащ.

Она разулась, он подал тапочки — большие, мужские, но совершенно новые. И распахнул дверь, приглашая зайти в комнату.

А там такая же замечательная мебель. И обои на стенах ничем не отличались от тех, которые Настя видела в прихожей. Японский телевизор на специальной тумбочке, видеомагнитофон.

— И ты здесь живешь?

— Один как перст.

— Нуда.

Все вещи в доме вроде бы на местах, но здесь не было уюта, который могла создать только женская рука. Пыли на мебели вроде бы нет, но на глянцевых поверхностях заметны были грязевые разводы. Мебель здесь протирали абы как. И на самом верху гарнитурной стенки наверняка слой пыли. Мужская рука туда бы не добралась.

— Пещера есть, а хранительницы очага нет, — сказал он.

— Ну, я огонь здесь разводить не собираюсь…

— Может, глянешь, какого мамонта я добыч?

Женя обнял ее за талию, но только для того, чтобы направить к дивану. Настя еще и возмутиться не успела, как он отстранился от нее и скрылся на кухне.

Он принес две тарелки, одну с холодным мясом, другую с колбасой. К этому времени у Насти созрел закономерный вопрос. Разве она не говорила Жене, что не хочет ехать к нему? Но возмущаться уже было поздно. К тому же она сама зашла в дом.

Женя подал ей тарелки, она взяла их, приподнимаясь с дивана. Он поставил перед ней журнальный столик, извлек из серванта вилки, ножи, также подал ей. И снова ушел, чтобы вернуться с вазой в одной руке и бутылкой шампанского в другой. Поставил все на стол, полез в сервант за бокалами.

Настя окинула взглядом стоящие на столе тарелки — мясо, колбаса, сыр. В вазе — виноград, апельсины, все вперемешку. Вроде бы все неплохо, но если бы стол накрывала женщина, она бы приготовила горячее блюдо. И не забыла бы о салатах.

Женя поставил бокалы, достал из шкафа и открыл коробку шоколадных конфет. А откупорив шампанское, сел и наполнил бокалы.

— И это, по-твоему, кино?

Он кивнул, смахнул с дивана пульт дистанционного управления и включил телевизор. Запустил он и видеомагнитофон. На экране телевизора появился ожесточенный Брюс Ли, с криком «Кия!» он ударил ногой в челюсть какого-то толстого азиата.

— Чем не кино?

— Ровно в одиннадцать я должна быть дома, — сказала она.

— Это если ты гуляешь с Севой… Или ты уже сказала родителями, что гуляешь со мной?

— Я с тобой не гуляю.

— Если ты со мной, то можешь жить здесь круглые сутки, — улыбнулся он.

— Ну конечно!

— Как только твои родители со мной познакомятся, они сами отдадут тебя в мои заботливые руки.

— Ты хоть сам себе веришь?

— А кто у тебя отец?

— Судья.

— Футбол, баскетбол?

— Народный суд.

— Ухты!..

— А ты не знал?

— Откуда? — Женя отвел в сторону глаза.

— Ну про Севу ты узнал…

— Сева мой враг, а твой отец — мой друг. Даже если он судья… Насколько я знаю, тебе уже исполнилось восемнадцать.

— Развратные действия тебе не грозят, — усмехнулась она.

— Никакого разврата. Никакой «Кама Сутры». Все строго в рамках приличия. Он сверху, она снизу, свет выключен, — весело, но с серьезным выражением лица проговорил Женя.

— Прекрати! — Настя глянула на него с укором, но без возмущения.

— За приличия под покровом ночи!

Он поднял бокал. Настя пожала плечами, но за ним все же повторила. И тост приняла — на грудь. Хотела сделать один глоток, но шаманское показалось таким вкусным. Да и расслабиться вдруг захотелось. Она поставил на стол пустой бокал.

— Между первой и второй…

Женя снова наполнил бокалы. Настя глянула на него как на несчастный случай, от которого ни спрятаться, ни скрыться. И откинулась на спинку дивана. А диван такой мягкий, такой приятный на ощупь. Она сидела на нем, он ее — обнимал. Но этих объятий ей показалось мало.

— Освоилась? — спросил Женя.

— Освоилась? — Настя удивленно вскинула брови.

Но от спинки дивана не оторвалась. Так устала она за день, так не хотелось двигаться. А Женя со всеми своими скользкими подковырками ничуть ее не пугал.

— Осваивайся. Тебе можно, — улыбнулся он. — В интерьер вписываешься.

— И много у тебя таких было?

— Было. Но в интерьере будешь только ты одна.

— У меня парень есть.

— Твой парень сейчас в кружке.

— В каком еще кружке?

— Кройки и шитья. Даже не буду думать, кого он там кроит и порет… Не интересно. Да и неохота о дураках говорить.

— Кто дурак?

— От тебя только дурак мог отказаться…

— Сева не отказывался!

Женя кивнул, одновременно с этим пожав плечами. И ничего не сказав, отщипнул несколько виноградных ягод. Одну за другой забросил в рот, разжевал и закрыл глаза, смакуя удовольствие.

— Хорошо! — выдохнул он.

— Даже виноград у тебя — «Дамский пальчик», усмехнулась она.

— Сначала пальчики, потом губки…

Он поднял бокал, Настя кивнула, присоединяясь к нему.

— За твои сладкие губки! — сказал он, пристально глядя на нее.

Женя не давил на нее, он, казалось, хотел растворить в ней свой взгляд. И растворял, отдавая ей свою энергию. Может, потому ей вдруг стало жарко. И щеки запылали.

Настя не хотела пить за свои губки. Слишком уж дурацким казался этот тост. Но холодное шампанское могло унять жар в ее душе, и она с жадностью припала к бокалу. А когда выпила, Женя вдруг припал к ней.

Он целовал мягко, но при этом его губы намертво приклеились к ней. Во всяком случае, Настя вдруг поняла, что отталкивать его бесполезно. А оттолкнуть надо было. Она же не такая, чтобы вот так сразу…

Он медленно водил языком по внутренней стороне верхней губы. Медленно, натужно, как будто взбалтывал засахаренный мед. И этот сладкий сгусток становился все мягче, к нему примешивалось томление женских чувств, вкус шампанского. Этот коктейль взбалтывался все быстрей, от него заискрило, брызнуло горячими, парализующими волю каплями. И в этом коловороте закружилась сама Настя. Центробежные силы не давали пощады, они вмешивали ее в страстное волнение, от которого кругом шла голова и сладко-ватно ныло в низу живота. Они уже сняли с нее одежду — вместе с трусиками. И унесли, расплескали по стенкам реальности чувство протеста. Она даже не пикнула, когда Женя уложил ее на спину. И даже сама собиралась развести мосты, отрезая себя от прошлого.

Но Женя раздвинул ей ноги силой. И порывисто вжался в нее. Она даже почувствовала боль от резкого движения. Почувствовала и вскрикнула, но Женю это не остановило. Напротив, он как будто взбесился. Ей стало страшно.

Страх этот захлестнул душу, смешался там с запретными желаниями, выплеснулся тугой густой волной — поднимаясь, расширяясь. Эта гигантская волна подняла Настю над реальностью, закрутила ее, кувыркнула и швырнула на берег, где она со стоном растеклась по твердым камням. Это было что-то с чем-то. С Севой ничего подобного она никогда не испытывала…