Кровь и туман (СИ) - "nastiel" - Страница 74

– Да и, к тому же, тебе ведь другой нравится.

– Что? – искренне удивляюсь я сказанному заявлению. – Кто?

– Андрей, – спокойно сообщает Лия.

– Он мне не нравится. И вообще-то, я встречаюсь с Власом.

– Так вы встречаетесь? Я думала, вы друзья.

– Ты ошиблась.

Весь этот разговор начинает выводить меня из себя, но я сама не понимаю, почему.

– Как скажешь, – Лия жмёт плечами. – Но со стороны видится именно это. Вы слишком сильно заботитесь друг о друге. Когда что-то случается, первый, кому ты об этом рассказываешь – это Андрей. И у вас есть эта штука, когда в комнате полно народу, а вы, даже несмотря на то, что все участвуют в беседе, раз за разом смотрите только друг на друга. И ты называешь его Беном. Больше никто так не делает.

– И?

– И это мило, – Лия слегка улыбается. – Мило, когда парочки дают друг другу имена.

– Мы не парочка, – напоминаю я. – И вообще, мне казалось, Андрей, как и Марк, тебя раздражает.

– Есть такое дело, – соглашается Лия. – Но это не мешает мне быть внимательной и кое-что подмечать.

Я спускаюсь ниже по стулу, скрещиваю руки на груди. Стараюсь переключить внимание на передачу, но из головы не идут слова Лии. Мне не может нравится Бен. В самом начале мы ненавидели друг друга, и то, что сейчас мы стали друзьями – уже чудо. Говорить о чём-то вроде симпатии глупо, тем более, когда я определённо точно начинаю чувствовать что-то к Власу, который, в свою очередь, последние несколько дней мне и шагу без себя ступить не даёт.

Я пыталась взять паузу. В первый день после смерти Марьи мне больше всего на свете хотелось провести все сутки в постели, но Влас явился в комнату в семь утра, разбудив чертовски недовольных подъёмом не по расписанию парней и потащив меня сначала в кафе, потом бродить по городу, а напоследок в парк, где мы кормили батоном уток, настырно сопротивляющихся приближающейся зиме и плавающих в воде, на один свой только вид вызывавшей мурашки по всему телу. В то утро мы не обмолвились и словом, но это определённо точно не было гробовым молчанием или паузой, до краёв наполненной напряжением и недомолвками. Это было скорее что-то вроде: “Больше всего на свете я хотел бы сейчас подобрать нужные слова, но даже прожитый век не наделил меня достаточной для этого мудростью” – как я смогла прочитать, пристально вглядевшись в голубые глаза, которые, в свою очередь, смотрели на меня не так, как сейчас смотрят другие, и даже Бен – с жалостью. Во взгляде Власа сквозило понимание. Он жил так долго и наверняка потерял стольких, что, начни мы считать, собьёмся – не хватит пальцев на его и моих руках.

Влас лучше кого бы то ни было в этом городе знает, что я чувствую, а потому это было: “Только, пожалуйста, не ненавидь себя. Ты не смогла бы ничего изменить”. А ещё, что для меня важнее, это было: “Ты можешь ничего не говорить – это твоё право, и осуждать тебя я не стану, и просто буду рядом на случай, если появится желание, хорошо?”.

И про себя я ответила: “Хорошо”. А потом почувствовала что-то кроме опустошающей боли и испугалась.

Ведь влюбиться сейчас было бы очень некстати.

– Я загрузила тебя?

Лёгкое прикосновение к моей руке заставляет отвести взгляд от экрана.

– Нет. – Лия едва ли мне верит. Иначе зачем она так скептически выгибает бровь? – Правда. Просто сейчас, мне кажется, не лучшее время для подобных разговоров.

– Ну да, – Лия закатывает глаза. – Мы же на войне.

Несколько стражей бросают на Лию недовольные взгляды, в том числе и Тильда, а всё потому, что Лия произносит это совершенно несерьёзно. Не так, как делают другие, и я – в том числе. Для Лии всё происходящее лишь неудачное стечение обстоятельств, как и то, что она стала их участницей.

– Что, мне стоит дважды подумать, прежде чем такое заявлять, да? – Лия толкает меня локтем. – Смотрят, будто напасть собираются.

– В этих стенах о таких вещах не шутят, – сообщаю я.

– Это я уже поняла. – Лия обменивается взглядами с каждым, кто решил дать ей визуальный отпор. – Ты тогда следи за мной, что ли. Знаешь ведь, наверное, что я частенько говорю то, что думаю, не обременяя себя такой мелочью, как такт.

– Ты лучше, чем ты о себе думаешь, – заявляю я, усмехаясь.

Слишком громко; на это с любопытством оборачивается Марк.

Это замечает и Лия:

– Чего тебе? Опять со своим тирамису?

– Да нет, – улыбается Марк. – Просто.

Лия накрывает ладонями лицо и, кажется, что-то бормочет. И хотя я не могу разобрать ни слова, приблизительное содержание этой речи представляю легко. Вероятно, именно это я пропустила, когда Лия и Марк с остальными ребятами оказались в Огненных землях. Именно так они общались до трагического момента, когда Марк спас Лие жизнь, заставив её вести борьбу с сумасшедшим и невозможным к искуплению чувством вины.

Ещё тогда я была права и сейчас едва ли ошибусь, когда добавлю в свои свежие наблюдения старую истину: Марк не во вкусе Лии и едва ли когда-то будет.

И в этот раз, если история снова не захочет внести свои коррективы, ей точно придётся разбить ему сердце.

***

Татьяна с Антоном глядят на меня и Марса как на глупых первоклассников, приставших к выпускникам.

– Мне сейчас не показалось? – переспрашивает Татьяна.

– Нет, – Антон качает головой. – Они и правда только что это произнесли.

Просьба – ерундовая. Но на фоне всего происходящего она раздувается до катастрофических пределов и начинает напоминать даже мне, после того, как я её озвучила, настоящий, несусветный и полнейший бред.

– Это ведь даже ничего не значит сейчас, – продолжает Антон. – Все стражи задействованы в миссиях. Уже не важно, в команде ты или нет.

– Разве именно поэтому Славин перевод обратно и моё отстранение – не проще простого задача? – искренне не понимает Марс.

– Так и есть, но…

– Что ты с ними сюсюкаешься? – Антона перебивает Татьяна. – Не знаю, что вы оба тут себе напридумывали, но даже не думайте, что мы будем играть по вашим правилам. Серьезно, дети! Сидите себе на пятой точке ровно и не рыпайтесь! И без ваших этих рокировок дел и проблем – по самые уши!

– Но если нет никакой разницы… – Марс снова берётся за старое, но в этот раз раньше, чем он заканчивает, его обрывает Татьяна:

– Главная разница заключается в том, что не вы здесь принимаете подобные решения. – Затем она резко дёргается в мою сторону, и я почти верю, что Татьяна собирается напасть на меня, но она всего лишь выпадает вперёд. – А ты, Слава! Я уехала всего на пару недель, а ты умудрилась растерять все навыки! Как так?

– У меня была травма…

– Какая? Что можно было ушибить, чтобы забыть всё, чему тебя учили? Разве что только голову!

Я бросаю быстрый взгляд на Антона. До этого момента он всё ещё думал, что дело действительно в травме, а потому сейчас с интересом наблюдает за необычной реакцией Татьяны. И, как мне кажется, понимает, что где-то его обманули.

– Так, – Татьяна вскидывает руки к потолку. – Ладно. – Она замолкает, поджимает губы. Поворачивается на Антона, тот кивает ей, мол, “Чего ты?”. А Татьяна вдруг отвечает ему улыбкой, и в эту секунду я понимаю, что у неё явно появился план. – Вы вступите в поединок. Прямо сейчас. И если тебе, Слава, удастся уложить Марселя на лопатки, то мы пойдём вам на уступку. И учти, парень, – Теперь Татьяна поворачивается к Марсу и тычет указательным пальцем Марсу в грудь. – Я пойму, если ты вздумаешь играть в поддавки.

По спине бегут мурашки. Я знаю, что против Марселя мне не выстоять. Конечно, я тренируюсь, и даже смерть Марьи не смогла остановить этот процесс. (К слову, даже наоборот появилась усиленная мотивация). И всё равно я всё ещё недостаточно хороша.

Марсель глядит на меня с чем-то вроде жалости во взгляде, когда мы встаём друг напротив друга на свободном борцовском ковре. Вокруг нас собираются зеваки: защитники, отвлекающиеся от своих тренировок ради интересного зрелища. Ни Татьяна, ни Антон не велят им разойтись, и это – часть Татьяниного плана. Она наверняка видит по моему лицу, как мне не нравится всё это.