Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" - Страница 48

Хатори смотрел на зрелище завороженно.

Хайнэ вдруг вспомнилась огненная казнь на площади — тогда Хатори точно так же смотрел — но он поспешно отогнал это воспоминание, одно из самых ужасных в своей жизни, и до сих пор преследовавшее его в ночных кошмарах.

Спустя какое-то время из сада донеслись недвусмысленные стоны — очевидно, дочка хозяйки быстро нашла замену неуступчивому асталахан.

Слышать это для Хайнэ было и тоскливо, и волнующе, и в то же время он был рад, что это не Хатори сейчас там, в саду.

На обратном пути домой он продолжал писать в неровном свете фонаря, подвешенного к потолку и раскачивавшегося в такт движениям повозки.

— Ты что, всё ещё пишешь? — удивился Хатори, открыв дверь экипажа, чтобы вынести Хайнэ наружу, и увидев целую стопку исписанных листов.

— Уже нет, — пробормотал Хайнэ и, внезапно решившись, протянул охапку бумаги брату. — Почитай… если хочешь. Я только что закончил.

В глазах Хатори отразилась обречённость.

«А я, глупец, ещё прятать от него что-то пытался», — обиженно подумал Хайнэ.

— Отдай, — проговорил он ледяным тоном и протянул к Хатори руку, однако тот оттолкнул её и, покачав головой, уселся читать.

Хайнэ забился в угол повозки, краснея и бледнея попеременно.

Смущаться было от чего: помимо того, что он впервые рискнул предъявить чужому взгляду свои фантазии, текст содержал описание весьма откровенной сцены —  подслушанные в саду сладострастные звуки не остались без последствий.

Хатори дочитал и отложил листы в сторону.

Хайнэ напряжённо ждал вердикта.

— Тебе понравилось? — не выдержал он, наконец.

Хатори подумал.

— Интересно, — лаконично ответил он.

Ну, хоть что-то.

— Хотя меня удивило, что ты так подробно всё описываешь, — добавил Хатори, улыбнувшись. — Любовные сцены.

Хайнэ побагровел.

— Скажи мне, а это… происходит именно так? Я ничего не приукрашиваю? — пробормотал он, стыдясь. — Я ведь никогда не… ты понимаешь, почему. Только на картинках видел.

— Откуда я знаю, — пожал плечами Хатори. — Я тоже никогда не.

— Как? — поразился Хайнэ. — Почему?

— Не знаю. Так получилось.

Больше Хатори ничего не сказал, а Хайнэ было слишком неловко продолжать тему.

В глубине души он был рад. Оставаться невинным в таком возрасте считалось весьма постыдным, как для женщин, так и для мужчин — Хайнэ давно смирился с этим, как смирился со всем остальным, но всё же неожиданно обнаружить, что кто-то разделяет с тобой бремя стыда, было приятно.

Вот только Хатори ничто не мешало исправить это маленькое недоразумение, и, вероятно, вскоре он так и сделает…

А потом найдёт себе жену и уйдёт к ней в дом, оставив его одного, беспомощного и никому не нужного.

Нечаянная радость сменилась приступом горькой тоски.

Ворота, тем временем, распахнулись.

В доме, как оказалось, хватились Хайнэ, и госпожа попеняла Хатори за то, что они вернулись так поздно. Они ездили на прогулку по окрестностям и раньше, но никогда не возвращались в тот час, когда луна уже заходит за облака… Весенняя ночь только кажется очень тёплой, это обманчивое впечатление, а Хайнэ ни в коем случае нельзя мёрзнуть!

В этот момент Хайнэ, которого сразу же усадили в кресло, подогревавшееся снизу при помощи мешков с раскалёнными камнями, подал голос.

— Я был в крестьянском доме, — глухо сообщил он. — Меня пригласила деревенская девушка.

Мать посмотрела на него с беспокойством, чувствуя, что он говорит это не просто так, но пока не понимая, зачем.

А Хайнэ как будто что-то подстегнуло, какой-то тёмный огонь, разгоревшийся внутри, хотя изначально он вовсе не планировал объяснений с матерью.

— Если я захочу стать её мужем, вы мне позволите? — осведомился он бесстрастным тоном.

Глаза матери округлились.

— Хайнэ… — растерянно сказала она. — Но… ты не можешь говорить это всерьёз.

— А почему нет? — спросил Хайнэ, начиная дрожать. — Вы что, рассчитываете, что меня ждёт блестящий брак? Что меня возьмёт к себе в дом какая-нибудь знатная столичная госпожа? Хотя, может, и возьмёт, конечно. — Он ядовито рассмеялся. — Каким-нибудь десятым мужем, ради моей благородной фамилии и ваших денег, госпожа. Вот только я на это не согласен.

— Хайнэ, подожди. Ты любишь эту девушку? Из деревни?

— Какая разница, госпожа?! Главное, что она любит меня! Любит вот таким, ей всё равно, что я калека и урод! — выкрикнул Хайнэ, сверкая глазами. — И потом, как вы можете мне запрещать, вы, которая сделала то же самое!

«Главное теперь, чтобы Хатори не сказал, что всё это — ложь, бред и мои сумасшедшие фантазии», — промелькнуло у него в голове, и по спине скатились капли ледяного пота.

Но Хатори молчал.

Какое-то время молчала и Ниси.

— Хайнэ, — наконец, осторожно начала она. — Я сделала то же самое, но не совсем. Я взяла человека из деревни в свой дом, а тебе придётся уйти к ней. Ты это понимаешь? Деревенский дом. Тебе нужны уход и забота. Ты попросту не привык к такому. Ты не сможешь.

— Смогу, — упрямо заявил Хайнэ.

И вспомнил, как сидел на деревенской веранде на покрывале из чистейшего белоснежного шёлка — вероятно, самой дорогой вещи в доме —  и еле мог преодолеть брезгливость, еле мог заставить себя дотронуться до кисти, которую до этого держали в руках грязные бедняки.

Его охватило бессилие.

Он не понимал, зачем устроил эту идиотскую сцену.

Чужая ладонь коснулась его плеча.

— Я думаю, Хайнэ надо лечь спать, — сказал Хатори, подхватывая его на руки.

Хайнэ прикрыл глаза, но успел увидеть сквозь ресницы, как мать и брат обменялись понимающими взглядами.

Мгновение назад это бы вызвало у него приступ ярости, но сейчас все чувства как будто отрезало.

— Мне хотелось посмотреть, что мама на такое скажет, — заявил он, натянуто рассмеявшись, когда Хатори принёс его в комнату и уложил в постель. — Просто скучно было. И потом, может быть, я опишу такую ситуацию в новой повести. Хотя кому она нужна, конечно. Её даже никто не увидит, кроме тебя.

Он закрыл глаза и завернулся в покрывало.

Хатори сел рядом с ним.

— Хочешь почитать свою книгу? — предложил он, достав припрятанное в укромном месте учение Милосердного. — Или я тебе почитаю.

Хайнэ, помедлив, протянул руку, и раскрыл книгу на любимом отрывке.

«Если ты спросишь меня, почему всё так несправедливо, то я ничего не отвечу тебе. Но я обниму тебя и утешу, и дам всю мою любовь…»

— Нет, не хочу, — сказал Хайнэ, закрыв глаза, чтобы не заплакать. — Убери.

Когда он проснулся на следующее утро, в комнате не было ни Хатори, ни стопки исписанной за вчерашний день бумаги — зато тремя днями позже они появились в столице, в издательстве.

Таким образом Хатори проявил свою самодеятельность, и Хайнэ поначалу убить его был готов за это, но чуть позже, когда до него дошло известие о том, что его анонимная повесть имела шумный успех, он сменил гнев на милость.

Тогда же он решился отправить в столицу и прочие свои рассказы, и столица узнала имя нового писателя, не стыдившегося вставлять в тексты непристойные сцены.

Это был, конечно же, псевдоним — помимо того, что Хайнэ никогда бы не решился открыть своё реальное имя, ему хотелось придумать что-нибудь красивое, внушающее восхищение и противопоставленное его реальному уродству.

Главным человеком, перед которым он испытывал благоговение, и которого почти обожествлял, был автор найденной в Нижнем Городе книги, пророк Милосердного, но информации о нём было удручающе мало, и раздобыть её в условиях официальных гонений не представлялось возможным. Всё, что знал Хайнэ — это то, что одни называли его Энсаро, другие — Хаалиа, а уж какое из этих двух имён было настоящим…

В конце концов Хайнэ решил дилемму, использовав оба из них. Вот так вот и появился Энсенте Халия — искажённое Энсаро Хаалия — известный писатель, чья загадочная личность успела обрасти множеством слухов, ни один из которых не был правдивым.