Выживший. Покорение Америки (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 73

Я был на месте за полчаса до назначенного срока. На всякий случай проверил пути отхода, попросив Колю держать запасной выход открытым. Видно было, как того распирало любопытство, но он сумел удержаться от лишних вопросов.

А ровно в 15.00 порог ресторана, в котором помимо меня находилось человек пять, переступил довольно стильно одетый мужчина лет тридцати, максимум тридцати с небольшим. Сразу кольнула мысль: "Это по мою душу!" Да и незнакомец, увидев, как я смотрю на него, чуть заметно кивнул мне и, вручив подбежавшему половому плащ и шляпу, уверенно направился в мою сторону.

— Ефим Николаевич? — на русском спросил он, протягивая мне руку с невозмутимым выражением лица.

— Хм, ну, пусть будет Ефим Николаевич. А вас как величать?

— Можете звать меня Павел Михайлович. Фамилию и должность, к сожалению, я вам сказать не могу, тем более что в Соединённые Штаты я прибыл под другими документами, как сотрудник торгпредства Яков Наумович Либерсон. Но можете поверить мне на слово, что я уполномочен говорить от лица наркома внутренних дел Советского Союза товарища Берии. По его приказу и прибыл в Нью-Йорк меньше месяца назад, и на днях собирался отплывать обратно, наладив работу агентуры, а тут вы встряхнули ситуацию своими действиями. Видно, придётся немного задержаться… Я один, оружия при мне нет, — добавил собеседник, увидев в моём взгляде нарождающийся вопрос.

— Это хорошо, надеюсь, разговор у нас с вами получится конструктивным. Кстати, вот меню. На цены не смотрите, здесь мою персону знают и денег с меня и моих друзей не берут. А мне очень хочется верить, что мы с вами подружимся.

Вообще этот Павел Михайлович производил приятное впечатление. Держался уверенно, достойно и в то же время просто, взгляд открытый, было бы неплохо найти с ним общий язык. Между тем принесли заказ, поднимающийся от тарелок аромат заставил меня сглотнуть слюну.

— Ну что, за знакомство? — поднял я стопку.

— Почему бы и нет.

Звякнуло стекло, горячительное потекло в желудки, и мы, не сговариваясь, приступили к трапезе. К моменту нашей встречи я успел изрядно проголодаться, да и мой собеседник проявлял здоровый аппетит, так что какое-то время слышались только звуки столовых приборов и хруст работающих челюстей.

— А ловко вы вчера нашего сотрудника отделали, — нарушил молчание представитель Берии.

— Надеюсь, я ничего ему там не сломал?

— Нет, всего лишь трещина в нижней челюсти, с месяц придётся обходиться без твёрдой пищи. Как вычислили слежку?

— Первый раз — когда выходил из антикварного салона Лейбовица. Слишком уж подозрительным показался человек на противоположной стороне улицы, державший в руках газету с дырой посередине, через которую удобно наблюдать за происходящим вокруг, но в то же время для намётанного глаза ты и сам становишься объектом внимания.

— Топорный приём, — вздохнул собеседник.

— Согласен. После этого я сделал несколько проверок, и мои подозрения подтвердились. Оставалось только выяснить, что за контора заинтересовалась моей особой. Для того и заманил вашего топтуна на крышу, чтобы поговорить по душам. Не люблю, знаете ли, неопределённости, начинаю нервничать, а это может негативно отразиться на тех, кто стал причиной моей нервозности.

— М-да, а вы тот ещё фрукт, — улыбнулся Павел Михайлович, ловко орудуя ножом и вилкой в отношении антрекота.

Подождав, когда он разберётся с мясом, я спросил:

— Павел Михайлович, хотелось бы знать, каким объёмом информации обо мне вы располагаете, чтобы понять, насколько я могу быть с вами откровенным.

— Может быть, Лаврентий Павлович от меня что-то и утаил, но тот факт, что вы якобы являетесь хронопутешественником, мне известен. Это не считая с момента попадания в Бутырскую тюрьму и заканчивая побегом из Ухтпечлага. Кстати, как вам удалось выжить в тайге и перебраться в Америку?

— М-м-м, пусть лучше вопрос выживания останется тайной, — искренне улыбнулся я, давая понять, что подробности останутся при мне. — Главное, что удалось добраться до Архангельска и затаиться в трюме американского сухогруза. Кстати, много народа знает о том, что я прибыл из будущего?

— Подозреваю, что немного, но со слов товарища наркома получается, что он и товарищ Сталин точно в курсе. А до этого знали Ежов и ещё несколько человек, которых уже нет в живых. Мне пришлось дать расписку о неразглашении.

— Ясно… Значит, с вами я могу быть откровенным?

— Хотелось бы на это рассчитывать.

— А вы сами-то верите в мою историю?

— Сказать честно, сомневался и сомневаюсь до сих пор. Даже, будучи в Москве, проконсультировался у видного советского физика Льва Ландау после его освобождения, не открывая причины своего интереса. Так вот, Лев Давидович сказал, что теоретически путешествия во времени возможны. Рассказывал о синхронизации вибраций отдельных временных слоёв, благодаря чему люди и вещи из одного временного пласта могут проникать в другой. Честно сказать, я гуманитарий, и мало что запомнил из пересыпанной научными терминами речи Льва Давидовича, но для себя уяснил, что в мире нет ничего невозможного, и если чего-то пока не произошло — то может произойти в будущем. Наверное, ваш случай как раз и подтверждает слова учёного.

— Может быть, может быть… Я пытался обдумать свою ситуацию, но нормальных объяснений не находил. Утешал себя мыслью, что это шутка Создателя или его приближённых…

— А вы что, верующий?

— В общем-то, да, вот и крестик при мне, подаренный ещё в лагере батюшкой, которого блатные свели в могилу, и за смерть которого были наказаны. Понятно, я не думаю, что где-то в облаках на троне сидит седобородый старец и посылает в грешников молнии, отправляет их в ад, а святых забирает к себе в райские кущи. Но, с другой стороны, человек должен во что-то верить, потому что жить без веры, значит — уподобляться животному. Да и умирать легче с молитвой на губах в надежде, что тебе все грехи отпущены и впереди ждёт вечная жизнь.

— Этак мы с вами завязнем в теологических спорах, — мягко остановил развитие темы Павел Михайлович. — У советских людей свой взгляд на такие вещи… Вы вот лучше расскажите, как там, в будущем? А то мне, к сожалению, не довелось познакомиться с протоколами ваших допросов, но как только вас увидел — начало разбирать любопытство.

— Если рассказывать в мельчайших подробностях — займёт много времени. Да и ни к чему вам забивать ими голову. А если вкратце, то вот основные вехи ближайшего развития истории в моей реальности.

В течение следующих пятнадцати минут я знакомил собеседника с событиями будущего, начав с нападения на СССР фашисткой Германии 22 июня 1941 года. Напомнил о 20 миллионах погибших советских гражданах, эта цифра вызвала у собеседника ожидаемые эмоции — шок и гнев. Дальше рассказал о параде Победы на Красной площади 24 июня 1945 года, о создании Варшавского блока, о венгерских событиях 1956 года и чехословацком мятеже в 1968 году. Когда дошёл до развала Советского Союза и запрещении компартии Ельциным — Павел Михайлович всё же потерял самообладание.

— Да как же это может быть?!! — воскликнул он и, заметив, что пара посетителей оглянулась в нашу сторону, сел и продолжил уже тише. — Как вы такое могли допустить?! За что проливали кровь наши отцы, да и нам, судя по всему, придётся несладко в горниле войны с фашистами… И всё это разом взять и выбросить на свалку истории?!!

— Ну, с меня-то взятки гладки, я тогда ещё пацаном был. И, между прочим, мне тоже довелось лиха отведать, когда в горах воевал с чеченскими бандитами. Но, как я понимаю, после Сталина СССР был обречён. Партия прогнила насквозь, места в президиумах заняли те, кто в войну отсиживался в тылу, коррупция и взяточничество цвели буйным цветом, особенно в южных республиках, где местные князьки совсем берега потеряли. А дети и внуки этих, с позволения сказать, коммунистов, в открытую превозносили западный образ жизни, стремясь как можно чаще бывать в капстранах и как можно реже — на Родине. Окружили себя благами цивилизации за казённый счёт, а уж после 1991 года все эти комсомольские и партийные активисты и вовсе быстро перекрасились, став банкирами и олигархами, прибрав к своим рукам природные богатства. Повылезал криминал, перестрелки на улицах уже никого не удивляли. Все большие стройки завершились ещё при Брежневе, дальше страна тихо тонула, что закончилось её логичным развалом. Знаете, меня и сейчас не покидает мысль, что социализм — мертворождённая система, а революция — всего лишь обычный государственный переворот, закончившийся большой кровью.