Дорога в горы - Лозневой Александр Никитич - Страница 14

— Петка! — нарушает мысли голос Вано. — Иди, кацо, ягоды собирай!

Поужинать ежевикой или, вернее, попить кипяточку с ягодами — единственное, что можно придумать, когда нет продуктов. Донцов уже вернулся с пригоршней крупных темно-синих ягод, угостил командира и опять шмыгнул в кусты.

Зубов заворочался на траве, встал.

— Не Петка, а Петька, — поправил он солдата.

— Сто раз путал — научимся, Петка!

— Опять Петка… Дразнишься, что ли?

Вано блеснул глазами:

— Ты мне зубы не заговаривай! Какой мой дело, как тебя мама назвал? Чай хочешь — неси ягоды!

Уловив недружелюбную нотку в голосе грузина, Зубов нахмурился и молча побрел через речку, ступая с камня на камень.

— Мешок оставь! Целы будут твои шмутки! — крикнул вслед ему Вано.

Но солдат не обернулся.

Подвесив на треногу котелок, Вано достал «катюшу» и принялся высекать огонь. Мелкие сучья вспыхнули, костер разгорелся, и пламя начало лизать черный, закопченный котелок. Спасаясь от тучи комаров, Головеня подсел ближе к костру. Подбросив дров, Вано тоже ушел собирать ягоды.

Неожиданно из чащи донесся лай собаки. Лейтенант прислушался. «На тропе», — подумал он и увидел бегущего Донцова.

— Слышали? — спросил Степан.

— Слышал. Беженцы, наверное.

— Как бы не эсэсовцы. Они тоже с собаками ходят.

— Не пойдут они на ночь глядя. Впрочем, идите навстречу и если что…

— Понятно, товарищ лейтенант.

Донцов не успел уйти: вернулся Пруидзе и доложил, что люди совсем близко. Лейтенант поднялся, морщась от боли.

— Много?

— Двое.

— Беженцы… Кто же иначе.

Вскоре из-за кустов показался низкорослый парень, за ним мальчик-подросток и собака. Выйдя на поляну и увидев костер, они остановились. Донцов шагнул к ним и вдруг закричал полным радости голосом:

— Сергей Иванович! Вано! Да вы гляньте!..

От неожиданности Головеня едва не выронил палку из рук:

— Наташа!..

И девушка тоже узнала друзей и бросилась к ним, протягивая руки.

Как не похожа была она сейчас на прежнюю себя в этом лыжном костюме! Только челочка на лбу осталась, а так — парень, да и только!

Несколько фраз оказалось достаточно, чтобы объяснить, почему она тут, в лесу.

— А што они там делають! — говорила Наталка. — Страх подумать. Дом спалили, все разграбили…

— Лысуху зарезали, — вставил мальчик.

Лейтенант только теперь заметил немецкий пистолет, висящий на ремне у девушки.

— Вот как? — удивился он. — И вы тоже?

— Фашисты всему научат, — вдруг став очень серьезной, ответила она. — Доведется стрелять — не промахнусь.

— Людей жалко, — сказал Донцов и, меняя тему разговора, повернулся к мальчику: — Тебя как звать, герой?

— Егором, — ответил тот.

— Ну вот, Егорка, зараз чайку попьем… Да ты садись! Чаек с ягодами — это, брат, ого! А ягод тут — пруд пруди! Батько на войне?

— Батьку убили…

— Да-а-а, — протянул солдат. — Что поделаешь, на то и война… Но ты не горюй, Егорка! Мы еще вернемся. Они нам за все заплатят!

— А у вас винтовка есть? — оживился мальчик.

Степан смущенно хмыкнул: не объяснять же, где осталась его винтовка.

— У меня, брат, гранаты, — и, как бы оправдываясь, показал на торчащие из карманов деревянные рукоятки. — Был бы солдат, а винтовка найдется.

— Уже чай кипит, а Петки нет, — забеспокоился Вано.

— Покричи его, — посоветовал Донцов. — Может, заплутался в чаще.

Пруидзе поднялся, отошел к речке, несколько раз позвал Зубова, но тот не откликнулся.

— Ничего, придет. Не маленький, — вернул его лейтенант.

Головене все еще не верилось, что здесь, с ними, Наташа. «Вот ведь как бывает, — думал он, — час назад вспоминал ее, беспокоился, а теперь она и сидит рядом, и говорит, и улыбается».

— Ой, да вы, верно, голодные! — спохватилась девушка. — Ну конечно голодные. Егорка, давай узел!

Она вынула из узла большую паляницу, порезала четвертинку сала:

— Вечеряйте, товарищи!

Друзья действительно были голодные, но не спешили приниматься за еду.

— Что же вы? — удивилась Наталка.

— Новичок наш запропастился, — озабоченно объяснил Донцов. — Не подождать ли?

— Да вы ешьте, ему оставим! — успокоила девушка и, положив ломоть хлеба и кусочек сала, отодвинула в сторону. — Придет и поест.

За речкой послышался наконец треск сучьев и показалась темная фигура солдата. Он подошел к костру и, увидев новые лица, поспешил сесть подальше от света.

— Ходишь-бродишь! — сердито глянул в его сторону Вано.

— Будь они прокляты твои ягоды! — послышалось в ответ. — Чуть не заблудился. Километров пять отмахал, пока выбрался на огонек.

Наталка вздрогнула, услыхав этот голос: неужели он, тот самый, что был в Выселках и стрелял в Серко? Будто подтверждая ее догадку, пес оскалил зубы и зарычал в темноту, где сидел только что пришедший солдат. Пришлось Егорке схватить собаку за ошейник. «Подожду до утра, — решила девушка, — там поглядим: он или нет».

Над горами сгущалась ночь.

Все улеглись спать, только Донцов остался дежурить и мерно прохаживался в стороне. Лейтенанту не спалось. «Прошли километров двадцать, — думал он, — а до Сухуми двести. Продуктов нет. Что будет завтра, через три дня, через неделю? В горах безлюдье, вечные снега. Нет, надо решительно все продумать! А что, если остановиться? Ведь должны же здесь быть партизаны! В крайнем случае создадим свой отряд… Вот только рана… Но что рана? Война без ран не бывает…» Он уже пробовал ступать на раненую ногу — вроде ничего. День-два, пусть даже неделю — и полегчает. Вечером, перевязывая ногу, Головеня убедился, что пуля не задела кости: ему повезло. Если бы тогда, сразу, наложить жгут, наверное, уже ходил бы…

— Сергей Иванович, не спите? — зашептал подошедший Донцов.

— Нет. А что?

— На тропе вроде бы топот слышен.

Лейтенант поднялся, опираясь на палку:

— Идите. Если что — сигнал.

— Слушаюсь!

Встал и Пруидзе. Наталка тоже не спала. Серко насторожил уши. Шурша плащ-палаткой, заворочался Зубов. Один Егорка, умаявшись за день, по-детски сладко похрапывал на траве.

Зубов незаметно прислушивался к тому, что происходит вокруг. Его не встревожило появление девушки. Ну в чем она может обвинить его? Да и станет ли обвинять, не постесняется ли? Гораздо важнее то, что два часа назад он впервые радировал Хардеру. Радиограмму, наверное, уже получил штурмбанфюрер. Пусть знают: здесь путь свободен. Аппарат пришлось до утра оставить за речкой. Так безопаснее: уснешь, а этот чертов грузин надумает ревизию в мешке устроить…

Вернулся Донцов и доложил, что приближается группа солдат.

— Такие же, как и мы, — уверенно заявил он. — По разговору слышно.

Ждать пришлось недолго: на поляну один за другим стали выходить люди.

— Ложись, братцы! Привал! — послышался звонкий голос одного из них.

— Да тут, смотрите, занято…

— Не беда, места на всех хватит. Эй, у костра, пускайте на квартиру!

— Милости просим, — отозвался Головеня, — свои хоромы не запираем. Располагайтесь, как дома.

Некоторые солдаты сразу растянулись на траве, двое подсели к костру, начали свертывать цигарки.

— Откуда, друзья? — спросил Головеня.

— Известно откуда: от войны бежим! — невесело пошутил один из них.

Шутка задела лейтенанта, обидная была в ней правда. «В самом деле, — подумал он, — там идет война, а мы уходим подальше от нее. Если все уйдут, что будет?»

— Здравия желаю, товарищ лейтенант! Кажись, на переправе виделись?

Головеня обернулся и узнал курносого стрелка, с которым лежал в окопе за насыпью и вел огонь по фашистам.

— Друзья, выходит, встречаются вновь? — улыбнулся Головеня.

— Выходит… Ефрейтор Подгорный! — отрекомендовался парень и, подсев поближе, охотно продолжал: — Вы тогда на пароме остались, а я, как услышал жужжит— бултых в воду! Течением отнесло. Ничего — выплыл! А вот сержант… — Подгорный запнулся.