Гоблин - Денисов Вадим Владимирович - Страница 27

Место обследовано, загадок навалом, противник неизвестен, его планы тоже. Дальше сидеть здесь бессмысленно. Привычным движением я накинул на плечо матерчатый ремень ручного пулемета, скрутил и положил в свой потрепанный рюкзачок бандану младшего. Обернулся, чтобы кинуть последний взгляд на клятую поляну с двойной засадой, и тут меня остановили.

Хру! Что?!

— Хру! Хрю-хрю!

Вот это, понимаю, поворот! На меня маленьким, неожиданно страшноватым в таком освещении монстром вразвалку бежал старый знакомый свиненок — пятачок наперевес, хвостик пружинкой. Ствол поднятого «крестовика» был направлен, что называется, в клюв, а указательный палец, лежащий на спусковом крючке, вот-вот должен был выбрать свободный ход, чтобы встретить набегающую внезапность ливнем пуль.

— Ты что, тупой?! — выкрикнул я хрипло после выдоха.

— Хрю-хрю, — согласился поросенок на подходе и опять ткнулся мне в ногу, урча по-кошачьи.

Значит, мамки он не нашел. Или не искал, зная, что это бесполезно. Подумать только, все это время он пилил за мной! Говорят, что у свиней отличный нюх. Ну да, они же трюфели в земле искать могут…

— Верховым чутьем, значит, шел? — поинтересовался я дружелюбно, присаживаясь и доставая конфету. — Тебя бы на заставу к погранцам.

Ходячий рулет слизал с ладони ириску и старательно облизал ладонь.

— Что ж, делись толковым планом, Хрюн, если он у тебя есть.

План пятачка был предельно ясен: прижаться к большому и сильному человеку, однажды уже спасшему его, как можно крепче, чтобы чувствовать себя в полной безопасности. Я вздохнул и почесал затылок. Теперь уже не бросишь…

— Ты тут не разваливайся особо, рвем к убежищу, скоро ночь.

Ближайшее верное место, где можно будет поспать более или менее спокойно, это сухогруз малого класса «Бильбао». А уж там найдем, где и как запереться от приближающейся бури и незваных гостей.

— Пошли, что ли, Хрюн, вторым на марш-броске пойдешь. И смотри у меня, боец, не отставай! — строго предупредил я нового напарника, посмотрев на чернеющее небо. — Придется побегать, времени, чувствую, у нас в обрез.

Взяли мы бодро. Мало-помалу ко мне возвращалось спокойствие.

Первые три сотни метров было трудновато вновь войти в ритм, сказывалось еще не полностью прошедшее волнение. Дышалось тяжеловато, в ногах ощущалась странная вялость и ломота. Да и рысил я медленно, не желая загонять Хрюна до пены. Только это не помогло: поросенок не гончая, его выносливости хватило на полкилометра. Затем он начал шататься, как пьяный, и смешно заваливаться набок. Э-э, нет, брат, так дело не пойдет.

— На ручки, боец! — приказал я.

Привязать бы его ремнем каким-нибудь поудобней да закинуть за спину, как пулемет, во было бы зрелище! Но лишнего ремня не было. В рюкзак не влезет. Недолго думая, я схватил дитятю подмышку и рванул дальше. Мало-помалу ходовая машина налаживалась. Меняя руки, потрусил все быстрее и быстрее, уже без аутотренинга чувствуя: мне легко. А вскоре вообще вошел в раж и полным ходом попер по уже плохо заметной колее со всем своим грузом в четверть центнера.

Начался дождь, это сразу стало мешать. Почва под ногами быстро стала липкой, подошвы опасно скользили по мокрой траве, на них налипли комья грязи. Красивый ковер из листьев, покрывающий дорогу с боков, куда-то пропал, открыв взору черную вязкую землю, утыканную тонкими острыми корнями. Поливало все сильней и сильней, одежда постепенно промокала. Хорошо, что поросенок не мешал, трясся молча, висел смирно.

Есть, наконец-то!

Солнце зашло. Под грозовым тропическим небом темный корпус допотопного сухогруза «Бильбао» приобрел новый облик — нехороший, зловещий, не думаю, что даже рисковые любители такого индастриала с восторгом остались бы здесь на ночь. Теперь вид судна со стороны еще больше впечатлял фактурой, самим фактом своего появления на суше да и вообще полным контрастом с окружающим миром. Только небу Амазонки известно, сколько долгих лет сухогруз неспешно ржавеет на тропическом берегу. Грустное зрелище. Некогда ухоженное и работоспособное судно, которым гордился капитан и экипаж, ныне беспомощно лежит на берегу чужой планеты… Чего-то ждет. Или кого-то.

После бега чувство голода обострилось. Жаль, что я не набрал тех устриц. Сейчас без соли сожрал бы.

Неприступное ржавое чудовище, исключив все пути наверх, кроме одного с кормы, словно ожидало нас, приготовив внутри засаду. Да не пугай ты меня, пуганый… Но на подходе к судну я дернулся — прямо передо мной зашуршала трава. Какой-то паразит удирает, ночью их тут будет много. Уф, все-таки заставил вздрогнуть! Тут же зашуршало опять. Бляха, да это же полоз! Полтора метра вкусного мяса! На этот раз Мишка Сомов не оплошал. Бросив свинью в лужу и в два прыжка догнав удирающую змею, я молодецким ударом отрубил голову и победно поднял извивающееся тело над головой.

— Живем, братан!

Поросенок взвизгнул и тут же спрятался за спину.

— Не сикай, хвост крученый, этот нас уже не укусит, а вот мы его укусим, да еще как, полной пастью. Добыча есть, подниматься будем здесь, иди сюда, малец, закину, — сообщил я детенышу. — Там будем в безопасности, да и мокнуть надоело.

На корме рядом с огромной лопастью мятого пера сюрреалистически таращились на нависающие деревья огромный руль и ржавый гребной винт. Винторулевая группа простейшая, никаких подруливающих устройств, судно все-таки очень старое. Каютных окон не видно, иллюминаторы по минимуму. Корма ушла в песок глубже и лежала ниже носа, так что палуба накренилась к надстройке.

Затянувшийся дождь все вокруг сделал неприятным, даже гадостным. Или же так мне показывало окружающий мир мое убитое напрочь настроение. С деревьев, кустов, веток и словно вздувшихся корней, достигавших кое-где в высоту нескольких метров, постоянно капала какая-то скользкая жижа, все вокруг было мокрым, грязным и шевелилось.

И-и, р-раз! Лети, друг! Удачно запустил! Поросенок уже был на палубе и, тревожно повизгивая, смотрел на меня сверху крошечными ошалевшими бусинками.

— Иду, иду.

Подтянулся. Скользкая от капель воды палуба встретила ногу еще и неприятным поперечным наклоном, так что ступать приходилось осторожно: не хватало мне еще травму получить. Рептилиям на борт не подняться. Свин, часто оглядываясь, побежал вперед, и я почти сразу услышал громыхание. Что-то металлическое рухнуло и зазвенело, перекатываясь по палубе.

— Да тихо ты, боров!

Неожиданно по телу пробежала странная мелкая дрожь — такая бывает, когда человек испытывает внезапный страх. Я что, испугался чего-то? Быстро огляделся. Нет, если и испугался, то не дикого зверя. Но и не человека, боевой адреналин не выделился. Тогда чего дергаемся, черт возьми? Стук мириад тяжелых капель по металлу рождал непрерывный тревожный гул. Других фоновых шумов вообще не слышал. Палуба пока не интересовала, вниз, в темноту и сырость трюмов, я лезть не собирался, поэтому сразу пошел к надстройке, поднимаясь на лестнице к ходовой рубке. Поросенок, через раз сваливаясь вниз, карабкался по крутым ступенькам следом.

Мутные от накопившейся грязи стекла рубки уцелели, кроме небольшого окошка с правой стороны. Открыв дверь, я осмотрел поверхности — никаких признаков чужого присутствия. Рубка была разгромлена. Нас встретили панели с выломанными приборами, от которых остались лишь круглые кратеры с загнутыми внутрь краями, всего один ряд латунных тумблеров, переговорная труба, колоритный машинный телеграф с надписями на английском и, конечно же, стянутое латунью грандиозное рулевое колесо с точеными спицами. В другой ситуации я бы обязательно свинтил его и ценным трофеем кинул в джип.

Птичьих гнезд и следов на полу нет, резких запахов тоже, нигде не гниет брошенная еда.

— Заваливай, приятель, не стесняйся.

Если тут и было что-то ценное, то аборигены вычистили все до нитки и винтика. Лишь самую грубую мебель не вынесли, оставив пару тяжелых, не утащишь, штурманских столов, два закрепленных к полу крутящихся кресла возле них, из которых одно побольше, с высокой спинкой, сломанное кресло-качалку в углу и длинную дощатую лавку у задней стенки. Не для взыскательной публики мебелишка. Такие помещения устроены специфично, глупо требовать от них комфорта. Крыша со стенами есть, двери — и ладно.