Сталинградцы
(Рассказы жителей о героической обороне) - Герасимов Евгений Николаевич - Страница 8

Машинист показал на седьмой путь. Там горела цистерна с керосином. Керосин разлился, огонь полыхал и на нашем пути. Я решил, что ехать все-таки надо, и влез на паровоз. Подъехав к горящей цистерне, мы открыли регулятор, и паровоз с семью вагонами проскочил через пламя.

На шестом пути рядом с горящей цистерной стояли вагоны — и груженые и порожние. Они загорались, надо было их спасать. Это удалось сделать. Семнадцать не тронутых огнём вагонов было отцеплено от горящих и привезено на станцию Банная. После этого комендант станции приказал нам вернуться в Сталинград и при любых условиях привезти оттуда два вагона с медной проволокой и телефонными проводами, стоящие на 2-м северном пути, чтобы в Банной перегрузить их на баркас.

Машинист, узнав, что надо ехать опять в Сталинград, выглянул из окошечка, посмотрел в сторону города и покачал головой.

— Видишь, что делается в Сталинграде, — куда поедешь? Но что бы там ни происходило, ехать надобно.

И мы поехали.

В Сталинграде, вытаскивая вагоны с проволокой, несколько раз приходилось прятаться в щели, так как враг всё время бомбил железнодорожный узел. Все-таки мы взяли эти вагоны и отправились обратно на Банную. Поравнявшись с Мамаевым бугром, остановились: впереди немецкие самолёты бомбили так, что, казалось, невозможно проскочить. Подождав, пока впереди поутихнет, поехали дальше. Подъезжая к семафору, я увидел, что на нашем пути стоит бронепоезд, бьёт по немецким самолётам; крикнул машинисту:

— Держи машину!

Машинист остановил паровоз у самого бронепоезда. Я слез и попросил командира пропустить нас на станцию. Он осадил бронепоезд. Путь был открыт, и мы доставили вагоны на место.

Работники Ворошиловского райкома партии и райкома комсомола были переведены на КП, в подвал на углу Баррикадной и Клинской, а мне и Шуре Агеенковой пришлось остаться дежурить в райкоме. Часть здания была уже снесена бомбой. Я сидела с телефоном на полу в углу полуразрушенного кабинета и отвечала на звонки. Мне задавали разные вопросы. «Ну, как?», «Какое положение на передовой?», «Как вы себя чувствуете?» Некоторые товарищи говорили:

— Крепитесь, крепитесь, товарищ Модина!

Шура Агеенкова лежала на полу в коридоре, чтобы заменить меня, если потребуется. Потом ее вызвали на КП.

И вот последний звонок секретаря райкома партии товарища Одинокова:

— Товарищ Модина, вы живы?

— Да, — ответила я.

— Давайте, перебирайтесь на капе, — сказал он.

Я собрала все документы, двести чистых бланков комсомольских билетов, сложила их в пачки, перевязала, обвесилась ими и выбралась на улицу. От подвала КП меня отделяли три пылавших квартала. Пока я пробежала их, на мне обгорело платье. На КП мне предложили переодеться в мужскую одежду. Мне дали чёрную форму ремесленного училища. Рукава гимнастёрки и брюки оказались очень короткими для моего довольно большого роста, но тут уж не приходилось обращать на это внимание.

Под градом осколков рвущихся бомб шла борьба с бушующим огнем.

Вечером секретарь райкома партии уехал на КП Городского комитета обороны, в Комсомольский садик. Наступила ночь, а он всё не возвращался. Мы с Долгановой, инструктором райкома, решили отправиться на розыски товарища Одинокова.

Страшно вспомнить путь по горящему городу. На спуске к Астраханскому мосту, среди моря огня, мимо нас прошёл слон, убежавший из зоопарка. Потом мы встретили двух людей с автоматами, пробиравшихся к Волге. Мы подумали, что это — немцы, разведчики, и остановились в ужасе. Но они прошли, не заметив нас.

В Комсомольском садике, спустившись в глубокое подземное убежище, мы стали спрашивать всех, не видел ли кто товарища Одинокова. Нам сказали, что Одиноков был здесь, но, кажется, уже уехал. Вдруг из одного тёмного уголка раздается его голос:

— Саша, это ты?

Оказалось, что он хотел уже ехать, но присел и заснул, так как несколько ночей не спал. Он сказал, что мы тоже должны хоть часик отдохнуть. Я только присела на ступеньку лестницы, как тотчас же заснула. В убежище было тихо. Слабо доносились взрывы бомб.

Утром мы вернулись вместе с Одиноковым на районный КП. Вскоре после нашего приезда позвонил дежурный с пожарки номер два. Этот пост находился на крыше одного из соседних домов.

Дежурный сообщил, что на него летят бомбы. Спустя минуту он опять позвонил и сказал весёлым голосом:

— Я жив, товарищи.

Проходит еще несколько минут, и он сообщает, что бомбы летят на КП. Мы стали прощаться друг с другом. Фугаска попала в угол нашего здания. Один выход совершенно завалило. Двоих наших товарищей убило, троих ранило. В наше помещение стал проникать огонь. Выбравшись из КП, мы добежали до садика, что напротив Дома грузчиков, и легли на землю. Признаться, мы уже не знали, что нам делать. Неподалеку от нас, на станции Волжской, горел состав с боеприпасами. Рядом работали пожарники. В нашу сторону летели осколки рвущихся снарядов, бомб и пули. Мимо куда-то бежали коровы и свиньи. Когда я работала, не страшно было — о смерти не думала, а тут подумала, и страшно стало.

Мы пролежали часа два, и вдруг к нам подъехал на машине секретарь райкома. Он вывез нас к заводу имени Петрова, в южную часть города. Там мы расположились на ночь в блиндажах и землянках. Утром к нам приехал на легковой машине секретарь обкома комсомола товарищ Левкин. Он нам сказал, что партийная организация поручила комсомолу выполнение особого задания: весь центр города горит, по блиндажам бродит много беспризорных детей — надо их собрать. Мы поехали вдвоём с товарищем Долгановой.

Трудно было пробираться среди развалин. На улице лежали убитые, на трамвайной линии стояли остовы вагонов. На углу Рабоче-Крестьянской и улицы Молотова мы встретили двух девушек, и спросили их:

— Куда вы идёте?

Они были очень взволнованы и ответили:

— Куда глаза глядят.

— Почему вы так отвечаете? — спросила я.

— Ну, скажите, что нам делать! Город горит, за Волгу перебраться трудно.

— Пойдёмте, девушки, с нами работать, — предложила я.

Они посмотрели на нас недоверчиво, спросили:

— А вы кто такие?

Узнав, что я секретарь райкома комсомола, девушки очень обрадовались. Одна из них оказалась кандидатом партии, другая комсомолкой с «Красного Октября».

Наше знакомство началось с того, что мы крепко обнялись. Новые товарищи спросили:

— А что же мы будем делать?

— Прежде всего надо найти место для сбора детей, потерявших родителей, — ответили мы.

Все вместе мы пошли искать, и вскоре место было найдено — три комнаты в подвале Дома грузчиков, где раньше был кондитерский цех. Когда мы занялись расчисткой этих комнат от мусора, к нам подошёл один паренёк, спросил удивлённо:

— Зачем вы это делаете?

Я сказала ему, для какой цели мы расчищаем комнаты. Он посмотрел мне в глаза и спросил:

— А вы кто?

Я ему ответила.

— Вот это здорово! — сказал он. — Здравствуйте, товарищи!.. Я — Миша Медников, комсомолец с Тракторного. Несколько раз пытался добраться до завода — ничего не вышло. Прошу вас — примите меня в свою бригаду, буду делать всё, что вы меня заставите. Могу привести еще одного товарища; он хороший затейник — будет развлекать детвору.

После того как комнаты были расчищены, я вспомнила, что в Доме грузчиков на втором этаже помещался детский сад. Все пятеро поднялись мы наверх и стали перетаскивать со второго этажа в подвал детские столики, скамеечки и раскладушки.

Вскоре к нам присоединилось несколько студенток педагогического и медицинского институтов. Все девушки очень радовались, встречаясь друг с другом, знакомились и сейчас же пристраивались к делу.

Мишу Медникова мы назначили завхозом, велели ему связаться с районным руководством и обеспечить детей питанием. Он привёз целую машину продуктов. Одна женщина выразила желание работать у нас поваром и принесла свою кухонную посуду.