Сталинградцы
(Рассказы жителей о героической обороне) - Герасимов Евгений Николаевич - Страница 6

В дни обороны Царицына товарищ Сталин не раз бывал на заводе «Дюмо» («Красный Октябрь») и на Орудийном, проверял, как рабочие обучаются военному делу, выступал на митингах. В клубе железнодорожников по его инициативе формировались тогда рабочие батальоны. После работы все обучались военному делу, и несколько раз, когда опасность, нависшая над городом, обострялась, рабочие останавливали станки и брались за оружие. Вооружённые полки царицынских рабочих шли на решающие участки фронта, и положение исправлялось.

И теперь, когда снова для города наступили дни тяжёлых испытаний, рабочие Сталинграда знали, что с ними родной Сталин. В Сталинграде в эти дни организовывал оборону соратник великого Сталина — член Государственного Комитета Обороны и секретарь ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков.

По приказу Гитлера Сталинград должен был быть взят 25 августа. Нам было трудно, но мы и тогда знали, что Сталинграда врагу не взять. На боевые рубежи по тревоге выступили рабочие отряды. Они свято выполняли приказ Родины, приказ великого Сталина. Вместе с немногочисленными частями гарнизона и отрядом моряков Волжской Военной Флотилии, они не только сдержали первый натиск неприятельских войск, но и заставили их отступить на несколько километров.

Фашистам не удалось с ходу ворваться в Сталинград. Самыми жестокими бомбардировками они не сломили волю сталинградцев. В городе еще бушевало пламя пожаров, но уже налаживалась связь, восстанавливался водопровод, продолжалось строительство баррикад; повсюду шёл сбор бутылок для зажигательной смеси. Партийный актив был послан на самые ответственные и опасные участки работы. Коммунисты организовывали переправы на Волге, спасение мирного населения и материальных ценностей. Началась огромная работа по эвакуации женщин и детей на левый берег Волги. Группы молодёжи, комсомольцев, созданные в райкомах ВЛКСМ, обходили щели и подвалы, выявляя детей, оставшихся без родителей.

25 августа 1942 года в Сталинграде было введено осадное положение. Подводя итоги первых дней, мы могли с полным правом сказать, что неожиданный прыжок врага не застал сталинградцев врасплох. По боевому приказу сталинградские рабочие с оружием в руках вышли навстречу врагу; в то время как одни отважно дрались на переднем крае, другие — под непрерывными бомбёжками и обстрелом — настойчиво продолжали работать у станков.

Над нами шли воздушные бои; утром, проснувшись, мы находили в палатках возле себя осколки от снарядов зениток, и никто уже не обращал на это внимание — всё это вошло в привычку даже для моей двенадцатилетней дочери, которую, уезжая на строительство оборонительного рубежа, я взяла с собой. Маленького сына пришлось перед отъездом отвести в детский дом, хотя он тоже плакал и кричал: «Мама, возьми меня с собой».

К 23 августа рытьё противотанковых рвов на нашем участке Старо-Дубовского укреплённого района было закончено. В этот день наша бригада готовила огневые точки. Возвращаясь с работы, мы услышали в воздухе сильный шум моторов и увидели такую массу фашистских самолётов, какой над нами ещё никогда не появлялось. Все остановились. Кто-то начал считать, насчитал сто машин, а они всё летели и летели в сторону города. Считать стало невозможно, люди слова произнести не могли, как будто окаменели.

Ведь почти у всех в городе остались дети. Я стояла и смотрела на лавину фашистских самолётов, пролетавших к городу, а перед глазами был сын: выглядывает из окна, плачет и машет мне рукой, как тогда, при расставании.

Мы стояли так, пока до нас не донеслись бомбовые взрывы.

Когда стемнело, над городом стояли уже столбы огня, наш город горел. На рубеже установлено было дежурство коммунистов. Мы ожидали вражеского десанта. В час ночи на дежурство вступила я и ещё одна коммунистка. Мы пошли по палаткам. Подходишь — слышишь шорох и тихий разговор, а войдёшь внутрь — тишина. Люди не могли спать, но притворялись спящими, чтобы дежурные не упрекали, не говорили:

— Как же вы, товарищи, будете завтра работать?

Рассвет не принёс облегчения. Все вышли на работу с вопросом, который мучил людей всю ночь: что с городом? Связь с городом была прервана.

Во время обеденного перерыва моя дочь Света сказала мне:

— Мама, я пойду в город, узнаю, что с Вовой.

Может быть, мне скажут, что безрассудно было отпускать девочку одну за двадцать пять километров в горящий город, но сама я не имела права в такой момент уйти с работы, тем более, что на мне лежала ответственность за всю бригаду. Я подумала, что Света — девочка смелая, не растеряется, и отпустила ее узнать, жив ли мой сынишка.

Дочь ушла. Каково мне было работать, думая: зачем я отпустила дочь? Что я наделала!

Весь день работа шла, как обычно. Ночью меня вызвали в партком. Там собралось всё руководство. Бригадиры получили последнее задание:

— Немедленно организованно, без паники отвести бригады в город и распустить по домам.

Собираю свою бригаду, советую брать с собой только то, что не обременит в пути, и веду людей по незнакомой дороге в направлении пожара. По дороге некоторые начинают отставать, приходится всем, как это ни тяжело, останавливаться и поджидать отстающих. Кажется, если была бы одна, — бежала и бежала.

Около горящей Ельшанки нас остановили, чтобы проверить документы. Я спросила:

— Что в городе?

Ответили:

— Бои идут на Тракторном заводе, а город, видите, горит.

Прошли Ельшанку. Вот уже центр Ворошиловского района.

Всюду пожары и развалины, рвутся бомбы: враг ещё продолжает бомбить. На Астраханском мосту расстаюсь с последним членом бригады, товарищем Глотовой. Бегу одна по Советской улице. От горячего воздуха перехватывает дыхание. Вижу, что тут не пройдёшь — вся улица в огне; беру направление к садику Карла Маркса.

В садике кучками сидят семьи, чьи квартиры сгорели. Оглядываюсь: нет ли тут моих детей? Бегу дальше, решаю во что бы то ни стало пробраться к своему дому. Подбегаю — одни развалины; дома нет, погиб в огне, кругом ни одной живой души. Возвращаюсь назад, бегу по Комсомольской улице, куда, зачем — не знаю. Вдруг, вижу, улицу перебегает знакомая: Ширшова! Кидаюсь к ней. Она говорит:

— Ваша дочь с нами в подвале.

Только я спустилась в подвал, как кто-то закричал:

— Выходите скорее, подвал загорается.

Света бросилась ко мне, плачет:

— Мама, милая, я думала, что не увижу тебя. Вовочку я не нашла. Детский сад сгорел.

Я перевела дочь в другой подвал и пошла искать сына по всем убежищам. Долго искала, пока поняла, что поиски напрасны.

Мне надо было идти на ночное дежурство, и я по установленному для себя графику в 15 часов лег спать. Моя жена, Антонина Васильевна, разбудила меня в 18 часов, тоже точно по графику, когда вокруг уже рвались бомбы. Сунув в карман приготовленный женой сверток с пирожками, я поспешил на станцию Сталинград 1-й. Я работал тогда дежурным по станции.

В этот день большинство работников моей смены шли прямо на пост и о вступлении на дежурство докладывали мне по телефону, сообщали о падении бомб и возникновении пожаров. К месту пожаров немедленно подавались цистерны с водой, заранее расставленные на путях; на разрушенные при падении бомб путевые участки высылались восстановительные бригады.

В течение двенадцати часов не отрывал я трубки телефона от уха ни на одну минуту, если не считать вынужденного перехода из своей дежурки на КП, заранее оборудованный дублирующей связью. Это было в первом часу ночи. Погрузной двор был уже в огне. Вскоре запылало и разрушенное депо. Начальник станции Тимошенко и секретарь парторганизации Попов всю ночь руководили оперативной работой. Заместители начальника станции Сидоров и Новицкий руководили бригадами в парках и сами работали — и за машинистов и за пожарников. В КП они забегали изредка — в касках, грязные, мокрые. Диспетчером в эту ночь дежурил Кудинов, человек, который даже в такой обстановке находил материал для своего неистощимого юмора. В самый разгар бомбёжки, когда взрывы следовали один за другим без интервалов, он вызвал меня по телефону и спросил: