Пламя Атлантиды (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame" - Страница 42

— Воля Криспиды не довлеет надо мной, Аларикс. Есть долг гораздо важнее, чем песнь плоти и огонь в сердце!

— Справедливая! — в голосе мужчины проскользнуло презрение. — Самовлюбленная матриарх, которой вас приучали молиться с младых зим! Слава о ее любви к ныне павшему воину летит дальними просторами. Не ей, познавшей любовь, запрещать тебе следовать зову своего сердца, Латимея!

— Это не мое имя, — ласково напомнила Латима. — И будь добр проявить почтение к моей королеве, как это сделала она, отправив в столь дальний путь морем не раболепную прислужницу, а ближайшую подругу и советницу. Ты пишешь неразрывную нить наших судеб, забыв принять во внимание мое решение и мнение. И как посол державы, чей уклад в корне отличен от вашего, я могу тебя понять, но наступить себе же на горло — никогда!

— Останься. — Глаза воина потемнели, и тревога в сердце девушки усилилась. Она непроизвольно напрягла мышцы ног, чтобы ощутить прикосновение нагретого теплом ее тела кинжала к обнаженной плоти. Даже отравленная чувством, неподконтрольным разуму, она знала, что за свою жизнь и свободу будет стоять не на жизнь, а на смерть до последнего. И в то же время, как посол мира она понимала, насколько глупым и неправильным будет позволить своим эмоциям одержать верх над ситуацией.

— Я не могу, Аларикс. И ты не последуешь за мной в мой мир, даже если я протяну тебе ладонь и назову вольным спутником с равными правами…

— Я никогда не стану добровольно рабом презренной…

— Ты сам ответил на свой вопрос, император. Я, в свою очередь, никогда не стану твоей рабыней. Я не стану жить в империи, даже если буду делить с тобой трон, лишь потому, что женщина для вас значит не более, чем трепетная лань, которую ты не столь давно прикончил собственными руками!

Тьма в глазах Фланигуса, достигшая своего абсолюта, медленно сходила на нет. И это насторожило амазонку еще сильнее, чем осязаемый узел чужой одержимости на грани потери рассудка. Человек, который может совладать с собой в самый решительный момент, но в то же время никогда не откажется от своей цели, априори опаснее разъяренного зверя, в котором кричат исключительно инстинкты. Нет, он не отказался от намеченного им для них двоих плана, она не сомневалась. Но все равно испытала облегчение с примесью удовольствия, когда император жестокой Спаркалии приложил ладонь к сердцу, поклонившись ей, как королеве.

— Прости меня, Воспламеняющая Страсть. Стрелы Богини любви рвут мое сердце на части, но счастье во мне, истекать этой кровью во имя тебя!

Лучезарная встретила его взгляд, вновь обретший прозрачность горных озер и холод льда земель Белого Безмолвия. Тревога так и не унялась. «Велю Пантерам быть наготове, а корабельной команде — держать паруса поднятыми и отплыть по первому велению», — подумала она, втайне надеясь, что ее улыбка Фланигусу выглядит безмятежной и естественной.

— Но солнце клонится к закату. Не пора ли нам возвращаться?

Долгий взгляд — Латима ласково улыбалась, не позволяя своему спутнику ни на миг допустить мысли о том, что почти разгадала его намерения. Впрочем, Алариксу самому не терпелось вернуться во дворец, вернее, в собственные покои после пира с драгоценной гостьей на руках. Это желание очень хорошо читалось на его волевом, мужественном лице. Улыбка молодой женщины обрела оттенки скрытого вызова, и, не дожидаясь, она поскакала прочь с поляны, оставив таким образом последнее слово за собой.

Огромный диск пурпурного солнца уже погружался в лазурные воды океана, когда они въехали в столицу. Латима так и не смогла привыкнуть за это время к тому, что на улице по-прежнему нельзя было встретить ни одной женщины. Горожане, приветствующие Аларикса, награждали ее взглядами — кто-то полными вожделения, кто-то презрения и даже ненависти, кто-то просто откровенно шокированными. То, что женщина может ехать в седле подле императора как равная и не прятать глаза, было за пределами понимания жителей страны, в которой испокон веков царил культ мужчины.

Когда Лучезарная перешагнула порог собственных покоев, у нее было одно-единственное желание: отмыться от этих липких взглядов самцов недалекого ума. Но она лишь убедилась в том, что все ее оружие лежит нетронутым и никто к нему не прикасался в ее отсутствие, велела молчаливой и забитой прислужнице готовить ванну, после чего отправилась в гостевые покои своих Пантер.

Девушки личной армии и охраны посла Атланты совсем не изнывали от скуки в ее отсутствие. Она нашла их в дворцовых садах у огромного водоема. Сейчас все три красавицы с наслаждением плескались в озере, сбросив одежду и не замечая широко раскрытых глаз дворцовых стражей. Красивых атланток издали можно было принять за наложниц императора, невзирая на следы от ранений на гибких телах.

При появлении своей госпожи они прекратили свои праздные удовольствия и выбрались на берег. Конечно же, им предоставили национальные платья Спаркалии, и Латиму укололо в который раз за день нехорошее предчувствие. Она никогда не задумывалась, насколько сильно подобные одеяния сигнализируют о беззащитности и желании возрадовать мужской взор. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что дворцовая стража потеряла интерес к девушкам в одежде, Латима заговорила — быстро, четко, стараясь вложить в свой голос как можно больше серьезности.

— Боги дали мне знак о возможной грядущей опасности, гордые девы. Остерегаюсь, не далек тот миг, когда нам придется отплывать из Спаркалии ранее намеченного срока; Виталия, верный друг, отправляйся в порт под предлогом, что забыла на корабле одеяние для сегодняшнего пира и вели команде быть наготове… пусть зарядят стенобитные орудия и держат лук у сердца. Скорее всего, нам не позволят покинуть эту гостеприимную страну в назначенный срок…

Пантеры не задавали излишних вопросов, как, впрочем, и не осуждали поведение Лучезарной. Они и сами с удовольствием позволяли спаркалийским воинам по ночам услаждать себя, зная, что те будут молчать под угрозой позора, если кто узнает, с какой страстью те одаривали амазонок «лаской рабов». Мимо них прошел дворцовый страж, внешне невозмутимый, но тело выдало его — он непроизвольно вытянул шею, чтобы расслышать, о чем шепчутся гостьи империи. Виталия бросила на него соблазнительный взгляд из-под длинных ресниц и непроизвольно провела ладонью по холмику высокой груди, отчего мужчина споткнулся на ровном месте и едва не упал. Стоило ему, воодушевленному вниманием атлантки, отвернуться, в глазах Пантеры промелькнула нескрываемая ненависть, помноженная на брезгливость.

До начала пира Латима с трудом справлялась с нахлынувшей тревогой, и лишь увидев Виталию в одеянии родной империи, успокоилась. Этим платьем Пантера дала знак, что ей удалось беспрепятственно вернуться на корабль и предупредить команду. Тревога схлынула, но на ее место пришла щемящая тоска. О, как Латима Лучезарная хотела ошибиться в своих выводах относительно Аларикса Фланигуса! Как ни старалась она прогнать этот крик шестого чувства, он был предельно настойчив. Несмотря ни на что, гордая красавица облачилась в платье, черное великолепие лассирийского шелка с россыпью пластин солнечного металла по вырезу и подолу, застегнула на шее колье, которое представляло собой несколько маленьких кинжалов и могло при необходимости превратится в оружие, позволила прислужнице уложить свои великолепные темные волосы в высокую прическу — Аларикс понятия не имел, что высоко собранные волосы позволяли вести бой без помех, и гордо появилась в пиршественной зале, занимая место рядом с императором. Когда Аларикс протянул ей наполненный кубок, девушка с очаровательной улыбкой покачала головой и разжала его пальцы на ножке кубка:

— Не гневись, правитель! Я всего лишь хочу разделить с тобой момент твоего величия и нашей дружбы! — Фланигус не стал возражать, скорее, выглядел польщенным. Значит, вино не отравлено настоем опия или капель страсти. Латима наблюдала за танцами девушек, поединком воинов на мечах до первой крови, фокусами факира, который, казалось, подчинил себе пламя, и продолжала бросать на Аларикса нежные взгляды, чтобы он не догадался о ее тревоге и принятых мерах. Далеко за полночь они удалились в покои, оставив народ пировать до рассвета.