Осторожный убийца - Чейз Джеймс Хедли - Страница 23

• Предыдущая
• 23/45
• Следующая

Я знал, что он отлично владеет ножом, но меня это не пугало. С тех пор как я обосновался в Италии, мне пришлось побывать не в одной драке, и я умел защищаться.

Быстро отскочив в сторону, я увернулся от удара. Торрчи, наклонив голову, шел за мной на полусогнутых ногах, крепко держа нож в правой руке.

— Брось нож, Торрчи, пока не случилось беды, — сказал я и швырнул стул ему в ноги.

— Убирайся, или я убью тебя, — прошипел Торрчи, стиснув зубы.

Я схватил кресло и поднял его, но Торрчи шел на меня. Я отступил на шаг и выставил кресло четырьмя ножками вперед! Он ухватился за одну из ножек и попытался достать меня ножом поверх кресла, но его рука оказалась слишком коротка. Я налег своим весом на кресло и прижал Торрчи к стене. Он громко выругался и попытался оттолкнуть меня, но я крепко держал его.

— Брось нож, Торрчи!

Он плюнул.

Я выдернул ножку кресла из его руки и, не успел он опомниться, повернул кресло, двумя ножками уперев его в толстую грудь Торрчи. Со свистом проколотой шины вздох вышел из его груди. Нож выпал из ослабевшей руки. Я отбросил кресло, захватил его предплечье и запястье, повернул почти уже не сопротивляющегося Торрчи кругом, согнул захваченную руку, завел ее за спину и силой поставил его на колени. Он все-таки попытался сопротивляться, но я лишь сильнее скрутил ему руку и еще круче завернул ее за спину. Он открыл рот, пытаясь вдохнуть жаркий воздух, и прекратил сопротивляться.

— Ну, Торрчи, почему синьора отдала тебе брошь?

— Она не отдавала.

Я чуть-чуть потянул его руку, он тихо взвыл и опять попытался освободиться, но я потянул сильнее. По его жирной шее потек пот.

— Я буду держать тебя так до тех пор, пока ты все не расскажешь. Я должен все знать.

Он начал грязно ругаться, но я не ослабевал хватку. Его проклятия захлебнулись в дрожащем стоне.

— Ты сломаешь мне руку!

— Все может быть. Если захочу сломать, сломаю, а тогда ты долго не сможешь работать. Как сломанной рукой шарить по карманам? — И я усилил давление. Послышался хруст суставов. Он упал лицом на пол, увлекая меня за собой. В этот момент он почти освободился от захвата, но я быстро поставил ногу на его затылок, прижал лицом к полу и еще чуть-чуть повернул руку. Он вскрикнул.

— Я расскажу. — Он задыхался. — Отпусти. Я немного ослабил захват, но не отпустил.

— Так почему синьора отдала тебе брошь?

— Она хотела знать, пытался ли ты уехать из Италии. И я сказал ей, что да.

— Сказал? А ты рассказал о причинах?

— Она сама все знала.

Я открыл рот от изумления и отпустил Торрчи, поднял нож, швырнул через комнату и подошел к окну.

Да, это было для меня потрясением! Если то, что сказал Торрчи, — правда, то ситуация была чрезвычайно опасной.

Торрчи сидел на полу и стонал, поглаживая руку. Пот струился по его лицу. Он не смотрел на меня.

— Рассказывай все.

— Синьора пришла ко мне после полудня, — жалобно постанывая, начал рассказывать он. — Я сразу узнал ее. Она не назвалась, но я знал, что это та синьора, с которой у вас любовь. — Он покосился на меня. — Ведь это правда? Вы же с ней спали?

— Что было дальше? Быстро. А то сверну твою грязную шею.

— Да, синьор Дэвид. Я вам расскажу слово в слово, все как было, — заторопился Торрчи. — Она сказала, что хочет помочь вам, но вы слишком горды и не принимаете ее помощь. Она спросила, правда ли, что вы все еще хотите уехать из Италии, она должна быть уверена в этом. Я ответил, что не сплетничаю о своих друзьях. Тут она достала брошь и сказала, что отдаст ее мне, если я расскажу ей о ваших планах.

— И ты рассказал? — Я был в ярости и был готов убить Торрчи. — Это было большое искушение, синьор Дэвид, — виновато мямлил Торрчи, — но ведь я знал, что вы любите ее, а она любит вас, и мне казалось, что я помогу вам, если все расскажу ей. Конечно, и брошь подтолкнула меня на это, но мне так хотелось помочь вам.

— Продолжай, чертова крыса! Что ты рассказал ей?

— Я сказал, что вы хотите уехать из Италии, что просили меня достать вам паспорт.

— Ты сказал ей, сколько запросил Джакопо?

— Да.

— Что еще она спрашивала?

— Она спросила, не ищет ли вас полиция?

— Так.

Торрчи заколебался.

— Что ж теперь скрывать, — сказал он неуверенно, — я рассказал ей, что вы убежали из армии. Этим и объясняется, что у вас нет документов, и что если она хочет помочь вам, то нужно сделать так, чтобы вы их взяли.

— Что еще она хотела знать? Торрчи нахмурился:

— Она спросила, действительно ли ваше настоящее имя Чизхольм.

Холодные мурашки побежали по моей спине. Торрчи продолжал, осторожно разминая руку:

— Я сказал, что, насколько мне известно, да. Тогда она уточнила, не слышал ли я, чтобы кто-нибудь когда-нибудь называл вас Чизхем. Я подумал и ответил, что нет, не слышал.

Я почувствовал себя так, будто меня ударили ногой в живот. Она знала. Она знала все с самого начала! Вот почему она выбрала меня!

— Ты — хороший друг, Торрчи, — произнес я охрипшим голосом. — Я верю тебе, ты говоришь правду!

Торрчи выглядел испуганным. Он не смотрел мне в глаза.

— Но она вас любит, синьор Дэвид. Не похоже, чтобы она хотела вам навредить.

— А-а, пошел ты к черту! — Я двинулся к двери.

— Давайте выпьем, синьор Дэвид! — крикнул Торрчи, пытаясь встать на ноги. — Теперь, когда я все сказал, мы же больше не враги?

— Нет! Мы не враги, но мы и не друзья. Я не хочу тебя больше знать.

Я засунул болт на место, в дверь, открыл ее и вышел.

Теперь в любое время, когда Лауре захочется избавиться от меня, а ей захочется этого скоро, поскольку я не оправдал ее надежд, ей достаточно будет позвонить в полицию и сообщить, где можно меня найти. И я буду отдан под трибунал. Я был в ловушке.

«Я рассказал ей, что вы убежали из армии…»

Я ехал по автостраде, соединявшей Милан с Сесто-Календо, и перебирал в памяти события прошлых лет. Вспоминал, как я оказался в Италии.

Мне никогда не забыть день — двадцать третье апреля тысяча девятьсот сорок пятого года. Через два дня после освобождения Болоньи, когда американские и британские войска заняли плацдарм в долине По, началось настоящее мародерство.

Моя часть, около ста пятидесяти человек, была отведена за линию боев для перегруппировки. Мы заняли крошечную деревушку на берегу Рено примерно в двадцати километрах от Прадуро-Сассо.

Тогда большинство из нас считали, что через несколько дней закончится война. В боях, в которых была задействована моя часть, нас изрядно потрепали, и мы мечтали об отдыхе, и перегруппировка войск как нельзя была кстати.

В этот похожий на другие дни день я вместе с двумя сержантами купался в реке, когда лейтенант Ролинс спустился на берег и помахал нам рукой.

Мы любили Ролинса, большого, сильного весельчака. Он, хотя и держал нас в строгости, но временами проявлял прямо-таки трогательную заботу о каждом, а в тяжелых боях всегда шел впереди на три прыжка и никогда не оглядывался назад, пошли ли мы за ним, он был уверен, что мы никогда не подведем его. У нас за плечами было шесть месяцев тяжелых боев за хребты Италии, пройденных с ним вместе, и, конечно, он устал и был вымотан не меньше нашего.

Я подплыл к берегу и, нащупав ногами дно, встал, стряхивая стекающую с волос воду.

— Извините, наверное, я нарушаю ваши планы, сержант, — сказал он с иронией, — но вы мне нужны. Предстоит интересное дельце!

— Это хорошо, лейтенант, — ответил я и начал карабкаться на берег.

Он нагнулся и подал мне руку: в Ролинсе не было никакого офицерского чванства, он обладал редким талантом общаться со всеми как с равными, тонко соблюдая при этом определенную дистанцию.

— Одевайтесь, сержант, — сказал он. — Мы с вами отправляемся в штаб-квартиру.

Пока я вытирался и одевался, он прилег на траву и натянул на глаза кепи.

— Вы говорите по-итальянски, не так ли?

• Предыдущая
• 23/45
• Следующая