Осторожный убийца - Чейз Джеймс Хедли - Страница 19
- Предыдущая
- 19/45
- Следующая
Доктор Передни пристально посмотрел на меня, подергал себя за бороду: я понимал, что он сомневается во мне.
— Синьор Фанчини был одним из крупнейших бизнесменов в Италии в области экспорта драгоценных металлов, — сказал он отрывисто, — и для него оказаться в таком положении, в одночасье стать отрезанным от активной жизни особенно тяжело. — Он покачал головой. — Я убежден, что прогресса в его состоянии нет потому, что нет пищи для ума, и поэтому он пребывает в постоянной депрессии. Сестра Флеминг сказала мне, что вы читали Вазари.
— Да. Я подумал, что чтение серьезной литературы могло бы отвлечь синьора от той чепухи, которой его постоянно пичкают!
— А почему вас интересует Вазари?
— Я пишу книгу об итальянских кафедральных соборах. Меня очень устраивает работа на вилле синьора Фанчини. Семь тысяч долларов плюс много свободного времени. Я могу работать над своей книгой. Я говорил об этом синьору Фанчини. Мне показалось, что это ему интересно.
— Конечно! Синьор Фанчини — признанный авторитет в искусстве, он наблюдал за реставрацией фресок в соборах, пострадавших во время войны, был ответственным за сохранность богатств всех кафедральных соборов, когда началось вторжение. Вы ничего не могли бы сделать лучшего, как рассказать ему о своей книге, надеюсь, вы специалист в этой области.
Я засмеялся:
— Я фанатик и без ума от итальянских фресок. Поэтому и пишу книгу. Есть какая-нибудь надежда на выздоровление синьора Фанчини?
Перелли покачал головой:
— К сожалению, он обречен на неподвижность, но к нему может вернуться речь; здесь явные психологические последствия шока. Если у него появится интерес к чему-нибудь или к кому-нибудь или если он испытает еще один шок — как говорится, клин клином вышибает, — он захочет что-то сказать, речь должна восстановиться.
— А медицинское вмешательство?
— Нет, это должно произойти в его мозгу!
— Он об этом знает?
— Нет. Я ему еще ни разу не говорил и прошу вас об этом ему не говорить. Еще слишком рано. Он должен сначала избавиться от депрессии, должны произойти гораздо большие улучшения в его здоровье, прежде чем он сможет сделать первую попытку. Я думаю, вы хорошо влияете на него и могли бы сделать для него еще больше, вот почему я так подробно рассказываю вам обо всем. Он стал значительно оживленнее. Известие о приезде дочери тоже очень улучшило его настроение. — Доктор поставил сумку в машину и спросил:
— Вы живете здесь, на вилле?
— Нет, я снял комнату в деревне. Доктор посмотрел на меня явно потеплевшим взглядом:
— Я приеду во вторник и надеюсь увидеть у синьора Фанчини еще большие улучшения.
Он уехал.
Я упаковывал сумки, когда услышал лязг замка. Вошла Лаура. Бледная, с ввалившимися глазами.
— Я увидела свет, Дэвид, и решила спуститься. Я сердито выпалил:
— Твой сон едва не осуществился! Я начинаю верить в сновидения!
— Ну, ничего не произошло. — Она вяло прошла к окну. — Я очень испугалась, Дэвид. Мне показалось, что ты и в самом деле решил уронить Бруно!
Я сел на кровать, открыл пачку «Лаки страйк», закурил и отбросил пачку на покрывало.
— О чем вы говорили с Перелли? — тревожно спросила Лаура.
— Он похвалил меня за идею читать Бруно!
— И это все?
— Интересовался, как я появился на вилле, кто меня нанял, где я живу. Я сказал, что снимаю комнату в деревне.
— Он не говорил, что состояние Бруно улучшилось?
— Он сказал, что Бруно в депрессии, что нужно стимулировать его интерес к жизни, и тогда должно наступить улучшение.
— Он не сказал, насколько улучшится состояние Бруно?
— Доктор уверен, что Бруно никогда не сможет двигаться.
Мне показалось, что Лаура с облегчением вздохнула.
— Он действительно так сказал?
— Да.
— А… он не говорил, сможет ли к Бруно вернуться речь?
Я испытующе посмотрел на нее:
— Нет.
— Признаюсь тебе, Дэвид, мне было бы плохо, если бы он изменил завещание.
— Но я не вижу причин, почему он захотел бы это сделать: ты его жена, ты ухаживаешь за ним и имеешь право на часть его денег.
Лаура начала беспокойно ходить по комнате.
— Он теперь ненавидит меня, Дэвид. Это моя ошибка. Все эти годы, со дня катастрофы, я была не слишком внимательна к нему. Боюсь, что я вообще не могу быть очень внимательной к больным людям. Я не выношу боль.
Я молча слушал ее.
— За день до катастрофы у нас произошла крупная ссора. — Лаура не смотрела на меня. — Он сказал тогда, что изменит завещание. Мария это слышала. Он сказал, что оставит мне только треть своего состояния, а две трети — Валерии… А потом произошла эта авария, и он не смог ничего изменить.
— По-моему, тебе не нужно беспокоиться об этом, — коротко бросил я.
— Ты, возможно, и прав, Дэвид, но я могу надеяться только на себя. Если он умрет сегодня ночью…
— Хватит! — Я подошел к ней. — Если ты опять собираешься обсуждать со мной эту тему, Лаура, то лучше уйди.
— Не будь грубым, Дэвид, не прогоняй меня. — Она обвила руками мою шею и прижалась ко мне. — Скоро приедет Валерия, мы должны быть еще более осторожны. Осталось всего несколько ночей, когда мы можем быть вместе в относительной безопасности. — Она поцеловала меня. — Скажи, что ты любишь меня, Дэвид!
Я не мог устоять. Ее тело, руки, глаза имели надо мной безграничную власть и уничтожали всю мою волю. Я крепко обнял ее и стал целовать, словно боясь, что она попытается убежать.
— Подожди, дорогой, я сниму платье. Ты чуть не задушил меня в своих объятиях.
Она скинула платье, я схватил ее на руки и понес в постель. Когда я наклонился над ней, она посмотрела мне в глаза и мягко оттолкнула рукой;
— Дэвид, твое поведение тревожит меня.
— Что ты имеешь в виду?
— Почему вдруг ты решил подружиться с Бруно?
Я сел на кровать.
— Подружиться? Ты имеешь в виду, что я ему читал?
— Да, почему?
— Мне жаль его.
— О! И ничего больше?
— Нет. Он лежал на веранде неподвижный, одинокий, вот я и подумал, может быть, почитать ему.
— Так-так. Ты знаешь текст завещания Бруно?
— Что ты говоришь? Откуда?
— Не знаю, все может быть. У меня есть копия завещания, я храню ее в комоде. Ты его, случайно, не читал?
— Ты намекаешь, что я рылся в ящиках твоего комода?
— Не сердись, Дэвид. Я могла оставить его в другом месте.
— Нет, я не видел. Почему ты об этом спрашиваешь?
— Видишь ли, Дэвид, ты упомянут в завещании.
— Какая ерунда! С чего это вдруг я в нем упомянут?
— Упомянут, как один из штата служащих виллы. Бруно оставляет некоторые суммы каждому человеку из персонала, кто к моменту его смерти будет работать на вилле.
— Но как я могу быть упомянутым по имени?
— Нет, конечно! По имени он упомянул только Марию, а остальному служащему персоналу он завещает определенную сумму.
— И сколько?
— Шестьсот пятьдесят тысяч лир.
— Так много? — спросил я, пытаясь скрыть волнение, но сердце у меня колотилось о ребра, как молот о наковальню. Шестьсот пятьдесят тысяч лир — та самая сумма, которая нужна за паспорт.
— Да. Не выпить ли нам вина, дорогой? Не упусти шанс, Дэвид! Всего одно мгновение — и ты обладатель шестисот пятидесяти тысяч лир.
— Как ты можешь спокойно говорить о смерти Бруно? — Я чувствовал, что пот заливает мне лицо.
Шестьсот пятьдесят тысяч! И я свободен. Не надо жениться на Лауре. Не надо принимать от нее денег. Эта сумма позволит мне покинуть Италию!
— Почему я должна молчать и не говорить о том, что чувствую? — сказала она, придвинувшись поближе и положив руки мне на плечи. — Это же не то, что он имел в виду по отношению ко мне… или к тебе. Я хочу, чтобы ты уронил его, Дэвид. Ты получил бы свои деньги, а я — свои.
— Замолчи, — воскликнул я и вскочил с кровати, — я не хочу даже слушать об этом!
— Знаешь, Дэвид, а говоришь ты не совсем решительно! Согласись, очень соблазнительная перспектива и такая близкая.
- Предыдущая
- 19/45
- Следующая
