Нотами под кожу (СИ) - "Anzholik" - Страница 17

— Гер, полчаса, пожалуйста… — твою мать, низкий рокочущий грудной голос Макса это нечто, даже у меня волоски дыбом встали вдоль позвоночника. Бежать отсюда!!!

— Макс, ты мне пиздец как должен будешь, ты просто не представляешь, что я у тебя попрошу, — шиплю под нос, натягиваю на себя майку. Застегиваю штаны и выскакиваю на улицу. Умный я, ага. Майка, байка, штаны, кроссовки и все. Ни телефона, ни ключей, ни денег.

Плетусь пешочком к универу, скукожившись и нырнув с носом под толстовку. Волосы еще влажноватые, голова шумит, на глазах словно пленка, а руки закоченели. Красота, что тут скажешь. Придя в само заведение, иду к кабинету, там сажусь за свою парту и, поминутно шмыгая носом, разваливаюсь на стуле. Чувствую себя отвратительнее отвратительного, если так вообще возможно. Мечтаю о теплой кроватке, и плевать, что на ней кто делал и с кем. Я хочу под теплое одеяло, прикрыть глаза и лежать, а впереди нудная, долгая и воистину невыносимая лекция. Мне даже похуй, что на меня блондин таращится. Пофигу вообще все, я в полудреме и скоро попросту свалюсь или захлебнусь в соплях. Ненавижу это гребаное состояние, я болею вообще редко, но, сука, метко. И ради чего жертвы-то такие, а? Ради гомоебли. Дожился. Надо пойти и убиться об стенку.

Интересно, если мне еще хуже станет, мне кто-нибудь поможет? А заметил ли хоть кто, что мне хуево? И заметит ли вообще? Я ведь ни с кем тут не общаюсь, совсем не общаюсь. Хотя вот этот индивид, что приклеился ко мне глазами, уделяет мне повышенное внимание, может, он и поможет. А может, наоборот, добьет — хуй его поймешь, кретина этого. Интересно, сколько времени уже прошло? По ощущениям — полжизни, на деле, думаю, минут пятнадцать. Плохо, как же мне, мать его, плохо. Я бы даже к этому чертовому Тихону под крыло залез, только бы теплее стало и уютнее. А от него так апельсинами пахнет всегда… и улыбка у него теплая, солнечная. И тело у него не хуже, чем у Макса моего, а нет, стоп, не моего, Пашиного. Но не суть. Мышцы-то у парня что надо. Бр-р-р, похоже, у меня начинается бред, раз я начинаю сравнивать мужские тела и выявлять отдельные их части, что мне по нраву. А педерастия заразна?

Сижу, закрыв глаза, перебираю подкладку в карманах. Вот как можно было телефон забыть? И музыку не послушать, и в стрелялку не порубиться, а уж тем более не позвать службу спасения в виде моей голубой ебущейся гвардии. Их времечко, так-то, вышло…

Может, попросить у кого? Ладно, дождусь конца пары и подойду сам к блондину, надеюсь, он не настолько козел и позволит мне позвонить Максу. Иначе мой хладный труп найдут прямо под партой. Главное, дожить до конца пары, а то глаза так и норовят, как тяжелые шторки, закрыться. Как же тяжело их держать открытыми стало. Тру глаза, лениво, медлительно. Да я выгляжу, как слюнявый мелкий детеныш. Да, я хочу кучу вкусняшек и теплую грелку под бок. Хочу дрыхнуть под тихий щебет телика, ныть и выпрашивать массаж, а после урчать котенком от удовольствия. Интересно, кого там принесло-то?

Расклеиваю глаза и встречаюсь с рассерженной синевой глаз Макса. Опа, за мной пришли, оказывается. Не успеваю я достаточно сильно обрадоваться, как оказываюсь вниз животом на его плече. Ну, писец, не при всех же! Сука, уродец, блять, курчавый, я прибью его, только вот выздоровею!!! Шиплю и матерюсь, дрыгаться сил нет, да и идти тоже, так что ладушки, пусть несет…

— И какого члена ты на учебу поперся?

— Не твоего точно, поставь на ноги меня, я сейчас желудок выблюю, вниз головой висеть-то.

— Я думал, ты у малой, а та в школе. Пошел в салон, там ты не появлялся. Пришел на учебу просто проверить, мало ли что в твою отбитую голову шибанет, и, слава богу, не ошибся. Ты что тут забыл?

Молчу самозабвенно, чувствуя, что тихо сползаю по стенке, на которую оперся. Эх, ноги, а я в вас верил! Тело вообще, сука, как желе, словно совершенно без костей, а в голове кисель….

— Идем, — обнимает, хотя, скорее тупо тащит меня на себе, так как я воистину по-обезьяньи на нем повис.

Отойти далеко нам не дают, ибо из-за угла выруливает грымза зав. И начинает долго, нудно, а после и вовсю флиртуя, выяснять, почему я, родимый, в таком состоянии. Конечно же, я не в силах ей все объяснить, и эту тяжелую миссию берет на себя Макс. И вроде как по классике жанра она, покудахтав, должна отпустить нас с причитаниями и пожеланиями скорейшего выздоровления, да вот не тут-то было. Эта сучка, мать ее, крашенная, пудрит мозги какой-то ересью, не отпуская нас как можно дольше. Уже и звонок прозвенел. И народ вывалился, шумя во всю силу своих молодых несдержанных организмов, разрывая мою бедную голову. Стоять я вообще не могу, потому, наплевав на все свои убеждения и принципы, откидываюсь спиной на твердую грудь друга и наслаждаюсь теплом его тела, переставая потихоньку подрагивать. Тот, в свою очередь, прижимает меня к себе крепкой рукой и каждые несколько минут шепчет, что уже скоро, ободряюще поглаживая то по плечу, то по руке. Это конечно все, блять, мило. И мне даже приятна его вот такая забота, и пахнет от него как всегда вкусно, какими-то травками и дымом. И голос его убаюкивающий, мягкий, низкий, или я спать настолько хочу?

— Вы нас извините, но ему в самом деле очень нехорошо. Я зайду на следующей неделе, и мы сможем более детально обговорить все проблемы его обучения и перевода не с начала учебного года, а сейчас прошу извинить, — мягко отсылает он ее и, не дожидаясь утвердительного ответа и, естественно, согласия, тащит меня вперед. Пытаюсь самостоятельно перебирать ногами — выходит хреново. А когда он пытается поднять меня на руки, рычу и откидываю их. Ну не хватало, чтобы меня как бабу носили. Ага, щаз.

Дорогу домой не помню, ибо очнувшись, чувствую под головой мягкую подушку, а на налившемся свинцом теле лежит пушистое теплое одеяло. Тихо бормочет телевизор, и в комнате полумрак. Вечер, что ли, уже? Ни фига себе я проспал.

— Проснулся?

— Привет, малая, — хрипло бормочу, повернувшись на источник голоса. Оля сидит по-турецки на краю моего дивана и смотрит со своей необъятной женской добротой. Вот не надо на мне материнские инстинкты отрабатывать.

— И где ты умудрился так заболеть?

— Там…

— Макс с Пашей поехали на студию, сказали, что вернутся скоро и с ужином.

— С тепленькой горячей пастой?

— Могу позвонить и сказать твои пожелания. Что-нибудь еще хочешь?

— Виноградный сок, вареную сгущенку в тюбике, шоколадку с орехами и апельсин…

АПЕЛЬСИН?! Я их ненавижу, отродясь не жрал… к чему такая резкая тяга? Почему так захотелось впиться зубами в сочную, чуть кисловатую мякоть? Чтобы пальцы прилипали друг к другу от сладкого сока, а уголки губ пощипывали? Бред какой-то.

— Апельсин? — удивилась так же и Оля, но все-таки позвонила Максу и продиктовала все до последнего слова. — Шоколадку одну?

— Не знаю, пусть много купит разных. И мороженое хочу фисташковое.

— Он хочет мороженое… да знаю я, что нельзя, но ему так плохо. Купи… я растоплю его. Угу…

Люблю, когда мои капризы выполняют, несмотря на их нелогичность или вообще неуместность. А что, разве не всем приятно, когда о них заботятся и потакают?

Спустя час вернулись Биба и Боба — два… моих любимых друга с огромными пакетами покупок. Не думаю я, что там только апельсин, пара шоколадок и паста. Там, как минимум, полсупермаркета. В чем я не ошибся. Они забили мне весь холодильник едой. Напичкали меня таблетками, заставили полоскать какой-то травяной дрянью горло и, как маленького, уложили спать. Только вот я малую заставил долго и упорно гладить меня и делать массаж, пока не усну.

…

Последующие три дня я, как амеба, валялся на диване, только изредка вставая. Утром, чтобы принять душ, пару раз днем по нужде, ну и чтобы пожрать. Со мной почти всегда кто-либо да был, но чаще всех Макс и Оля, кто бы сомневался? Я довольно быстро стал выздоравливать и, следовательно, их обоих доставать. Хотя это дело привычное, у них давно иммунитет на мои подъебы.