Перекресток Теней (СИ) - Гельман Юрий - Страница 10

Вот чувствую, что сейчас разоткровенничаюсь... но... хочется, и ничего с собой поделать не могу... Мне в жизни моей всегда хотелось и всегда не хватало любви, внимания и понимания. Мои родители в годы детства моего и юности были очень занятыми людьми. Мама - учительница в интернате для отсталых детей, она уходила на работу в 7 утра и возвращалась в 10 вечера - измотанная и нервная. Папа был директором предприятия слепых, всё время  до и после работы что-то строил, выбивал цемент, кирпич, советовался с областным начальством. Все каникулы я проводила в деревне у папиной старшей сестры. Меня, конечно, любили по-своему, заботились, но свободы я с детства накушалась вдоволь. Мужского внимания мне не хватало, а хотелось очень, чтобы папа приласкал, спросил, как у меня дела, что со мной. Меня и мама-то не баловала нежностью. Когда я поступала в университет в Одессе, то получила от неё письмо, которое начиналось словами: "Милая доченька..." Я сутки рыдала над ним, потому что первый раз в жизни она меня так назвала. Конечно, и у неё детство было несладким, послевоенным - я понимаю, и никого ни в чём не виню. Я просто пытаюсь сейчас отыскать корни своих проблем, отчего я такая. Наверное, я и замуж-то выскочила в 19 лет поэтому - вдали от родителей, в чужом городе. И только через два года поняла, что у нас не сложилось... Прости, Андрей, это другая история...

Ты знаешь, был такой период в жизни - нежелания жить, не в смысле желания смерти, а просто спрятаться от всех, уйти от шума, взглядов, слов каких-то ненужных, элементарно лечь лицом к стене, и чтобы не трогал никто. Подруга повела меня к знакомой женщине - экстрасенсу. Та поколдовала надо мной пару раз, и у меня словно спала пелена с глаз: всё стало видеться таким чётким и выпуклым, и цветным, стали просматриваться детали, и захотелось жить, летать, радоваться чему-то, просто жизни, просто дождику, просто прохожему. Поменялось само восприятие жизни. Давно это было...

А вот последние полгода я с тревогой стала за собой замечать, что снова хочется схватить песчинку и захлопнуться в раковинку - жемчужинку выращивать - так я называю это состояние. Та женщина-экстрасенс давно перестала принимать. Обращаться к другим? Сплошные шарлатаны кругом. А куда денешься? Стала искать, газет всяких накупила: ни один психотерапевт не поместил объявлений о приёме, старые телефоны вдруг оказались заблокированы, а те, что отвечали, только кодировали от пьянства. Значит, это не для меня, надо подождать. Я подождала совсем немножко, может пару недель, и вдруг... нашла тебя... Вот стихи твои, Андрей, именно такие. Не понадобилось никаких экстрасенсов, чтобы стало видно небо и ласточек в нем, чтобы стали как-то близки дождинки на листьях и муравьи в траве, и цвета - сочные, летние. Пыль, или что это было, прибило дождём, и весь мир окрасился в яркие краски, которыми ему положено быть разукрашенным. Спасибо тебе за это".

Палец дрожал над левой кнопкой "мыши" - то ли ждал приказа, то ли подтрунивал над своей хозяйкой. Потом, наконец, толкнул мягко клавишу - и письмо улетело в бескрайнее пространство: искать того, единственного, кому...

Сна не было. Долго, как в юности, мечталось о чем-то, картины всякие занимали воображение, хромали, спотыкались о робость, о застенчивость, о целомудрие - даже здесь, наедине с собой...

"Странно, - думала Инна, - уж не влюбилась ли я на старости лет!? Почему на старости? Я-то еще ничего так... Точно, влюбилась. Втюхалась! "

Она встала с кровати, накинула на плечи толстый махровый халат и вышла на балкон. В небе с серебристым звоном сияла почти полная луна. Крошечного сегмента не было с левой стороны ее, будто кто-то нарочно стесал один край. Кто? И звезды - они веселились наперебой, перекликались задиристыми голосами, перемигивались. А во дворе, внизу - одинокий фонарь с подвесным конусным колпаком упрямо светил в угол детской площадки. Стоял, сгорбившись, и терпел, терпел...

Инна постояла несколько минут, потом почувствовала, как стылый сумрак позднего декабрьского вечера заползает снизу под халат, бесстыдно крадется по ногам. Нет, она не потерпит подобного нахальства! Вдохнула напоследок плотного, сырого воздуха, впорхнула обратно в комнату и уже там - выдохнула.

И снова легла - впрыгнула под одеяло, натянула его на лицо, стала дышать часто, чувствуя, как тепло и влага ложатся, осыпаются на лоб и щеки. Зажмурилась от удовольствия и вдруг... увидела его... Силуэт, контур - сперва расплывчатый, потом все более четкий. Будто направлялся к ней, но не становился крупнее. Так - на расстоянии держался. Высокий, фигура стройная. Он ли? А кто тогда? Точно влюбилась! Как малолетка, ей богу!

Протянула руку к пуфику, что возле кровати постоянно, как дрессированный, сидел. Подсветила будильник: половина первого.

"Всё, родная, пора спать!" -­ приказала себе и уснула.

И когда луна через два часа сперва осторожно, а потом бесцеремонно заглянула в окно спальни, она увидела, как женщина во сне улыбается ей ... А кому же еще?

ГЛАВА 3

1

Ночной Париж не замирал ни на минуту. От хлебного рынка приятно веяло свежим ароматом - как-то уютно и по-домашнему. В городе, давно не отличавшемся чистотой, в городе, где по прорытым канавам вдоль улиц текли фекалии, редко можно было вдохнуть глоток чистого воздуха. Разве что снежной зимой, да и то не на каждом квартале.

Издалека слышны были голоса торговцев, грузчиков, скрип колес и фырканье лошадей. Многочисленные лавки, булочные и пекарни, растянувшиеся на добрую сотню метров улицы Жюиври, даже в столь позднее время продолжали жить напряженной жизнью. Несколько более замедленной, чем в светлое время суток, но все-таки - жизнью.

Венсан де Брие неторопливо брел по улице. В темном небе над городом угадывались вереницы стремительно летящих облаков. То и дело вспыхивали и снова гасли, исчезая из виду, звезды. Было свежо, как бывает всегда в начале весны.

Отправив Тибо спать, рыцарь вышел прогуляться. У них уже давно сложился обычай - спать по очереди, оберегая сон другого. Тем более это нужно было сейчас, когда Орден оказался обезглавленным, разорванным на клочки, и уцелевшим его членам необходимо было проявлять особенную осторожность, чтобы скрываться от случайных "доброжелателей". Впрочем, в этот вечер Венсану де Брие меньше всего думалось об опасности. Что-то оборвалось в нем, что-то навсегда покинуло прочные позиции в душе...

Тибо заснул мгновенно. Он был настоящим солдатом, и три часа, отведенные ему для отдыха, умел использовать с максимальной пользой для себя. Он хорошо знал, что через определенное время будет разбужен твердой рукой хозяина, и тогда уже ему придется бодрствовать столько, сколько понадобится бывшему рыцарю для восстановления сил. Они давно доверяли друг другу, давно стали единым целым - живым, подвижным организмом, двуликим и четырехруким, но с общим сердцем и общим отношением ко всем превратностям судьбы, не смотря на разницу в происхождении и образовании. И то, что дворянин де Брие читал по-древнегречески, а писал и говорил на латыни, в то время как Тибо не умел писать даже на родном французском - вовсе не мешало им быть больше чем друзьями.

...Сначала де Брие хотел выйти в одной камизе - нательной рубашке, едва покрывавшей бедра. Ему было душно в харчевне - то ли от количества выпитого, то ли от пережитого в последнее время. Но во избежание простуды он все же накинул поверх камизы еще и котту - туникообразную куртку, доходившую до колен. Болеть никак было нельзя, особенно теперь, когда не стало тех, на кого можно было положиться, когда он сам  превратился в одну из ключевых фигур в далеко еще не оконченной партии...

Под ногами шуршал песок. Полусапожки из свиной кожи, без каблуков и со слегка заостренными носками, которые так любил Венсан де Брие, помогали ему ступать тихо, почти бесшумно. Часть улицы Жюиври, где находилась харчевня Одноглазого Жака, не была вымощена булыжником - он начинался дальше, от пекарни Жанетты, где в эти минуты еще горели факелы и царило привычное оживление.