Конечная остановка. Любимец зрителей - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 6

— Признаться, не знаю. Раньше была Божон… Это в связи с вашей женой?

— Да, я должен явиться в полицейский участок на улице д’Анжу и предполагаю, что несчастный случай произошел в восьмом округе. Ее, должно быть, отвезли в ближайшую больницу.

— Необязательно. Все зависит от характера травмы, наличия свободных мест — от кучи вещей. Я вот припоминаю, мой шурин…

Он собирался было рассказать, как его шурин ужасно обгорел, но осекся. Неподходящий момент усугублять терзания бедняги Шавана.

— Вам уточнят в полиции, — закончил Амеде. — Надеюсь, вам не придется тащиться на край света.

— Я тоже на это надеюсь.

Возможно, ему следовало бы поговорить с Амеде о Люсьене, пообщаться с ним — просто поблагодарить того за участие и готовность ему услужить. Но Шаван предпочел уйти, не желая выдать себя — то, что он не столько обеспокоен, сколько взбешен. И как ему предупредить Людовика и при этом не слишком его встревожить? Следовало ли признаться ему прямо сейчас, что Люсьена опротивела ему, что он хотел развестись с ней и начнет действовать в этом направлении, как только она поправится? Однако начнет ли он действовать? «В сущности, — думал он, — стоит кому-нибудь нарушить мои привычки, как я готов броситься на него. Я всего лишь жалкий бродячий официантишка, автомат для подачи супа. И кроме того, мало на что годен. Я даже не способен расстроиться по поводу того, что со мной стряслось. Но между прочим, что это ей взбрело на ум уехать из дому и рыскать по улицам в темноте?»

Шаван тут же снова попал на проторенную дорожку попреков и подозрений, принялся до тошноты переживать причины, сетовать и на Люсьену, и на себя самого. Он был крайне удивлен, когда в непроглядной тьме различил огни Парижа. Наконец-то он все узнает!

Шаван переоделся, сунул в дорожный чемоданчик оба белых кителя, перепоручил кассу Амеде.

— Скажите Тейсеру: пусть проверит счета на всякий случай. И заприте вагон. У меня ни минуты времени. Я прыгну в такси. Ах! Сообщите также кому следует, что я, скорее всего, приступлю к работе не сразу.

— Не волнуйтесь, шеф. Я сумею объяснить им ситуацию, уж будьте покойны.

— Спасибо.

«Мистраль» тащился вдоль перрона. Шаван обернулся в последний раз. Полный порядок. Можно бежать. Перед вокзалом вели свой нескончаемый хоровод такси.

— Улица д’Анжу… Полицейский участок.

— Что-нибудь стряслось? — полюбопытствовал таксист.

— Поехали быстрей!

Еще двадцать минут страхов, предположений, безответных вопросов, обращенных к самому себе. Таксист высадил его напротив полиции. «Главное — не выглядеть виноватым!» Он пошел в жарко натопленную комнату, где читал газету дежурный. Хотя Шаван заготовил несколько объяснений, теперь он говорил сбивчиво. Полицейский попросил его предъявить документы и стал их изучать. Шаван осматривался, и сердце его сжалось. Он предчувствовал, что эта голая и бездушная комната — лишь преддверие лабиринта, где расставлены ловушки, которые не скоро еще раскроются и выпустят его на волю.

— Моя жена умерла? — пробормотал он.

— Нет-нет… Она в больнице Ларибуазьер. Не могу вам точно сказать, какие увечья она получила. Там вас проинформируют. Знаете, ночные аварии в данный момент… Люди гонят на бешеной скорости, ссылаясь на отсутствие транспорта из-за холодов.

— Где произошел этот несчастный случай?

— Рапорт еще не поступил. Но мне, как говорится, подвезло — прошлой ночью было как раз мое дежурство… Авария произошла на бульваре Мальзерб, по направлению к церкви Святой Магдалины. Представляете! Коллега, который принес сумочку пострадавшей, сообщил, что разбитая машина находится напротив дома номер двадцать пять. Ребята из Восточного гаража, которые работают на нас, отбуксировали ее туда. И никаких следов торможения. Пассажир прямиком направлялся на фонарный столб с желанием разбиться.

— Белый «Пежо-204»?

— Да… Лучше уж я вам сразу скажу — ей здорово досталось.

— Но в котором часу это случилось?

— В три часа ночи.

Назови полицейский другое время, скажем двадцать три часа или полночь, Шаван был бы менее подавлен. Но три часа ночи! В этой цифре есть нечто чудовищное, не поддающееся никакому объяснению.

— Она наверняка жала на все педали, — продолжал дежурный. — В три часа ночи, зимой, на бульваре ни души. Нам кто-то позвонил, не назвавшись разумеется. Может, сосед, разбуженный металлическим лязгом, — ведь когда машина разбивается на все девяносто процентов, это слышно, клянусь вам.

Шавана обуревало желание крикнуть: «Хватит! Хватит!» Его осаждало слишком много невыносимых картин. Он задыхался.

— Поищу вам сумочку, — сказал полицейский. — Ее содержимое в целости и сохранности, включая документы жертвы. Благодаря им-то нам и удалось связаться с вами.

Он извлек из шкафа дамскую сумочку.

— Узнаете?

— Да, конечно.

То была красивая кожаная сумочка с инициалами «Л. Ш.» По ней пролегла длинная царапина.

— Прошу вас поставить свою подпись под распиской о вручении.

Шаван расписался и положил сумочку себе в чемодан.

— Как вы считаете, смогу я повидать ее… мою жену? — чуть ли не стыдливо спросил он.

— В это время — наверняка нет. Возможно, завтра утром, но дежурный всегда сможет вам сказать, что с ней. Не падайте духом.

Все ему твердят одно и то же: «Не падайте духом!» Как будто худшее у него еще впереди.

Перед его глазами порхали бабочки-снежинки.

Глава 3

Шавана впустили в безлюдный голый зал, показавшийся ему таким же бесчеловечным, как и полицейский участок.

— Дежурная сестра сейчас подойдет.

Шаван сел и поставил у ног свой чемоданчик. Он чувствовал себя униженным, ущербным и виноватым за все, чего не понимал. Отныне люди, с которыми он соприкасается, станут относиться к нему подозрительно, начиная с Людовика. «Ты позволял Люсьене выходить из дому по вечерам? Если вы не ладили, ты должен был мне сказать». Сказать? Но что? Еще и еще раз — как установить связь между его письмом и несчастным случаем? Подспудная мысль о том, что Люсьена пыталась покончить самоубийством, продиралась в его мозгу на свет божий. Но он ее отвергал. Просто отметал ее от себя. Такую мысль породили усталость, переливание из пустого в порожнее, одиночество.

Начать с того, что себя не убивают, сознательно бросаясь на фонарный столб.

Позади Шавана открылась дверь. Вошла медсестра. Она была, как и он в своем вагоне-ресторане, в белом, что внушало ему чувство доверия, точно их сближала тайная солидарность. Он поднялся.

— Как она себя чувствует?.. Я мсье Шаван. Прошлой ночью моя жена пострадала в автомобильной катастрофе.

— Она чувствует себя настолько хорошо, насколько это возможно.

— Могу я ее увидеть?

— Сейчас еще рановато… Приходите завтра.

— Но в каком она состоянии?

— Присаживайтесь, мсье Шаван. Врачи опасались, что у нее трещина в черепной коробке, поскольку на левой стороне заметен след от сильного ушиба. В момент столкновения машины с фонарем вашу жену, по-видимому, швырнуло на косяк дверцы. И если бы ремни не самортизировали удара, по всей вероятности, она бы погибла. Но рентгеновские снимки точно установили — трещины нет. Несколько кровоподтеков на руках, плече…

— Короче говоря, она выкарабкается, — сказал Шаван.

Медсестра задержала на нем взгляд, глаза ее, похоже, улыбались не часто.

— Полной уверенности нет, — сказала она. — В данный момент она впала в кому.

От этого слова, такого же ядовитого, как «рак» или «инфаркт», у Шавана защемило сердце.

— Завтра проведут новые исследования, — продолжила сестра. — Не исключены осложнения. Доктор пока держит свое мнение при себе.

— Какие именно осложнения?

— Ну, знаете… Мозг мог пострадать сильнее, чем предполагают.

— А эта кома — она длится долго?

Медсестра кивнула. Взгляд ее смягчился.

— Иногда неделями, месяцами… Ничего нельзя загадывать. Но будем уповать на лучшее. Все мы надеемся, что вскоре возвратим вашу жену, но, повторяю, в данный момент предсказать что-либо определенное невозможно.