Выбери любимый жанр

Конечная остановка. Любимец зрителей - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 21


Изменить размер шрифта:

21

Он умолк, а Офруа заговорил:

— Кстати, о деньгах…

Разговор перешел на политику.

— Прошу прощения, — извинился Шаван. — Короткий звонок, и я опять с вами.

— А как насчет десерта? — бросил ему Мансель.

— Кофе и мороженое.

Шаван направился к телефону и набрал номер Людовика.

— Крестный, ты не против заменить меня в больнице сегодня после обеда? Мне нужно сделать кучу покупок, а мое присутствие там необязательно.

Он не мог сказать Людовику правду: видеть Люсьену сегодня — выше его сил.

— Нет проблем, — ответил Людовик. — Времени у меня хоть отбавляй.

Шаван повесил трубку. Ему не хотелось больше ни с кем говорить. Вернувшись к честной компании, он объявил:

— Неотложное свидание. Вынужден вас покинуть.

И залпом выпил свой кофе.

— Не с Лейлой ли, случайно? — подмигивая, предположил Офруа.

Из гардероба принесли его пальто.

— Надеюсь, мы еще свидимся, — сказал Мансель. — Ежели я вам потребуюсь — мой номер значится в телефонном справочнике… Патрис Мансель…

— Не забудьте, — присовокупил Офруа, — передать Лейле от нас нежный поцелуй.

Шаван сбежал. Он испытывал потребность спрятаться дома, закрыть ставни, ни о чем больше не думать. Но стоило прийти в эту квартиру, как она вдруг показалась ему чужой, внушала отвращение. Его воротило от всего: Офруа, кабанчик, Люсьена, ее миллионы, любовники… Лоб у него вспотел. Он повалился на кровать, и его тут же одолели вопросы. Вопросительные знаки танцевали, как кобры. Это подобие послеобеденного отдыха, прерываемое судорогами всего тела в испарине и стонами, продержало его в постели между сном и бодрствованием до самого вечера. Когда же он выплыл из тумана, разбитый телом и душой, одна мысль пронизала его лучом света: «Послезавтра я буду уже далеко! А на остальное мне плевать!»

Через день, как только Шаван отправился в путь с ключом от вагона в кармане, он осознал, что все безвозвратно изменилось. Начать с того, что приходилось всю дорогу отвечать друзьям: «Да, дело пошло на поправку… Да, надежда есть». И тому подобное. И потом, когда после короткой радости — вновь обрести свою поездную бригаду — он призадумался над ситуацией, то обнаружил нечто непредвиденное. В сущности, его больше не тянуло уезжать из Парижа. Будь на то его воля, он прямо сейчас вернулся бы на бульвар Перейра ждать очередного посетителя. Чтобы, проникнув в суть драмы, наконец-то все узнать об этой Лейле, чьи метаморфозы вполне похожи на вызов. И когда поезд тронулся, вместо удовольствия почувствовать, как у него расслабляются мышцы ног, он почувствовал, как у него непривычно сжимается сердце, словно он впервые оставлял дома любимую женщину, которая не была ни Люсьеной, ни Лейлой, не имела имени, но внезапно стала ему дороже всего на свете. Потом, мало-помалу, его привычные движения вновь обрели уверенность. Он углубился в дела, и в его душе появилось что-то окутанное туманом, сродни зимнему пейзажу, плывущему за окнами. Лишь одно можно было сказать с уверенностью: коль скоро он решил порвать с Люсьеной, значит, он учуял в ее поведении что-то настораживающее. Но если Люсьене было так скучно жить с ним, то почему она не взяла на себя инициативу развода? Ибо, по здравом размышлении, это и есть вопрос вопросов. Все доказывало, что она любила роскошь. Разведенная, свободная от брачных уз, она могла бы зарабатывать вдвое больше. А между тем она соглашалась возвращаться в их неказистую квартиру, ждать неказистого мужа, чтобы вести рядом с ним такое нудное существование. Портрет, ресторан «Милорд», миллионы в плюшевом медвежонке, заемная расписка Леони Руссо — все это детали головоломки, которые никак не складывались в цельную картину, поскольку ее центральной деталью, которая помогла бы раскрыть общий смысл, как раз и являлась сама Люсьена. Люсьена у себя дома. Люсьена день-деньской с сигаретой в зубах и книгой в руке.

Если семейная жизнь была для Люсьены ярмом, то почему она не сбрасывала его? Шаван уже задавался таким вопросом и теперь ясно видел, что предполагаемые обвинения не выдерживали критики. Люсьена сделала выбор. Страх, внушаемый ей Людовиком, был недостаточным основанием для того, чтобы удерживать ее при муже. За пределами таких размышлений Шаван продвигался только ощупью. Согласилась бы она на развод, если бы правда стала для нее очевидной? Или же притворилась, что исправляется, лишь бы усыпить его бдительность? Но почему, господи, почему?

Шаван сдался и пошел спать. Насколько он, бывало, стремился уехать подальше от Парижа, настолько теперь сгорал от нетерпения туда вернуться. Он плохо спал и явился в вагон-ресторан задолго до положенного времени. Он позабыл снести свои две куртки в стирку и дал себе зарок постирать их по возвращении. Они выглядели под стать хозяину — помятые, несвежие, но это его как-то не удручало. Он чувствовал, как по милости Лейлы измарали его душу. Так чего уж тут говорить о внешнем виде…

Шаван погрузился в работу, тем самым убегая от печальной действительности, и судил о времени по стоянкам. В его воображении, как на географической карте, «Мистраль», оторвавшись от юга, медленно поднимался на север. Еще немного терпения, и его ждут Париж, бульвар Перейра, а в конце концов — и это самое невыносимое — его ждет встреча с Домиником!

Шаван явился домой в одиннадцать, распотрошил чемоданчик, прихватил с собой пижаму, зубную щетку и велел таксисту отвезти его на бульвар Перейра. В почтовом ящике пусто. Дом погружен в сон. Он потихоньку вошел, включил все лампы, обошел квартиру, чтобы восстановить в памяти расположение комнат. Знать бы, что эта квартира не принадлежит Лейле, вопреки табличке на почтовом ящике. Почему бы и нет? Сбросив пальто и пиджак, он сел и нацарапал карандашом несколько цифр в записной книжке, памятуя слова Манселя: «Подсчитайте сами». В этом квартале подобная квартира стоила самое малое шестьсот тысяч франков. Трудно прикинуть на глаз, сколько Лейла зарабатывала в год, но ведь не свыше восьмидесяти — ста тысяч франков. Да и занималась она этим делом каких-то несколько лет. Нет, вряд ли она могла располагать суммой в шестьсот тысяч франков. Выходит, эту квартиру она только снимала. Но, подписывая договор, должна была предъявить документы, сообщить свое настоящее имя. Осмелилась ли она зайти так далеко? А может, и скорее всего, этот Луазлер является одновременно и хозяином квартиры, и любовником Лейлы?

Шаван прошелся из спальни в гостиную и обратно. Возможно, он во всем ошибался? Возможно, такая женщина, как Лейла, зарабатывала намного больше, чем он мог себе вообразить. Он был всего лишь жалким типом, который знаком с этой стороной жизни только по слухам. Сраженный усталостью, он разделся… «Я всего лишь жалкий тип», — думал он, шевеля пальцами ног, которым досталось за часы непрерывного топтания по ресторану. Лейлина круглая кровать внушала ему отвращение. Он улегся на нее с чувством подозрительности. После душа ему бы полегчало, но он слишком устал. Сон зажал его клещами, и он беспробудно проспал десять часов кряду.

Стоило ему открыть глаза, как первой его мыслью был Доминик. Главное — не накинуться на него с порога! В конечном счете этот Луазлер, возможно, и знать не знает, что у Лейлы есть муж. Несомненно, всем своим знакомым она выдавала себя за вдову. Нет, этому парню следует только открыть глаза на правду — очиститься правдой, как очищают нагноившуюся рану. Шаван раскрутил краны и, пока ванна наполнялась, пошел звонить Людовику.

— Как она себя чувствует?

— По словам врачей, кома стабилизировалась. Вчера я видел троих. Они не слишком-то словоохотливы, знаешь. У меня такое впечатление, что они бродят в потемках.

— Но сколько времени это может продолжаться?

— Видишь ли, бедненький мой Поль, я не очень большой оптимист. А как ты сам? Обошлось без неприятностей?

— Да. Но речь не обо мне. Увижу тебя в больнице после обеда. До скорого.

Шаван поспешил завернуть краны, разделся и блаженно юркнул под воду, несмотря на озабоченность. «Стабилизировавшаяся кома» — это означало, что Люсьена погрузилась в небытие, и если такое состояние продлится, то ему грозит в любой час дня лицезреть Лейлу дома — разрушенную, но упорную в своей дерзости. Он энергично намылился, словно желал содрать корочку, образовавшуюся после ожога.

21
Перейти на страницу:
Мир литературы