Выбери любимый жанр

Где правда, там и ложь (ЛП) - Гир Керстин - Страница 10


Изменить размер шрифта:

10

Я говорила себе, что будет чистой похвальбой рассказывать о своём IQ, пока меня никто о нём не спрашивает. Или хвастаться иностранными языками. Я убеждала себя, что Лео и его друзья, пардон, мои друзья, будут любить меня и в том случае, если они узнают обо мне всё, то есть познакомятся с моей ненормальной, «фриковой» частью. У меня просто не было повода им об этом рассказать.

Когда ко мне приезжали родители – а они это делали минимум раз в месяц, потому что у них был железнодорожный проездной, а между Ганновером и Кёльном курсировали скоростные ICE-поезда, – я старалась, чтобы Лео не попадался им на глаза. Осторожность прежде всего. Десять минут, и моя мать гарантированно что-нибудь бы выболтала.

«Ах, как забавно, что вас зовут Лео», – могла сказать она. – «Каролина в шесть лет написала роман, который назывался «Глупая Жасмин и гадкий Лео». Верно, дорогая?».

Точнее говоря, это был не роман, а собственноручно иллюстрированный памфлет в большом альбоме для рисования. Памфлет назывался «Глупый Лео и гадкая Дженни». Лео и Дженни – так звали двух моих одноклассников, которые не были со мной особенно милы (что произошло в памфлете с глупым Лео и гадкой Дженни, лучше не рассказывать).

Во всяком случае, от «романа» недалеко и до уроков мандолины, поэтому я всячески оттягивала встречу Лео с родителями.

Как бы то ни было, у меня было счастливое детство. Мои родители очень заботились о нас, детях, брат и сестра хотя и ругались друг с другом, но со мной были неизменно милы и внимательны – видимо, потому, что они были намного старше меня. Мими на 11 лет, брат Мануэль – на 9. Наши родители очень любили друг друга, у нас не было материальных проблем, и наш дом с садом был такой же красивый, как и у матери Лео в Оер-Эркеншвике (прошу прощения, классический случай синдрома повторения). В моём детстве были собаки и кошки, много прекрасных отпусков и образцово-чудесные бабушка с дедушкой. Мы, дети, были абсолютно беспроблемными, здоровыми, хорошо учились, не были склонны ни к анорексии, ни к наркотикам. Мой брат, правда, пережил короткую фазу того, что отец называл «хамские годы», но его самое злостное хамство состояло в том, что он во время еды ставил локти на стол, говорил «Не волнуйся, старичок» и приходил домой позже, чем обещал.

Счастье моего детства омрачалось только тем, что у меня почти не было друзей. Я пошла в школу с пяти лет и была на голову ниже других детей в классе и всё ещё с полным ртом зубов. И в отличие от других детей я уже умела читать и писать и не понимала, что же такого сложного в том, чтобы от 10 отнять 8. Большинство детей считало меня странной, притягательной и отталкивающей одновременно. К тому же мы проживали в небольшом пригороде, где все знали всех. Куда бы я ни отправилась, меня опережала слава странного фрика. Я перепрыгнула второй и шестой классы, что не способствовало приобретению друзей. Некоторые охотно со мной водились, но в первую очередь для того, чтобы я делала за них домашние задания. Было больно осознавать свою обособленность, и моя мать повторяла свою утешительную фразу «Будь просто самой собой…» почти как молитву, но в конце концов я приспособилась к своей роли фрикового чужака. Было, так сказать, делом чести соответствовать своей репутации, выигрывать олимпиады, завоёвывать призы «Музыкальной юности» и лучше всех закончить школу – лучше всех в округе Ганновер. Правда, в Нижней Саксонии я была только второй – ещё один фрик, семнадцатилетний лауреат многих премий по естествознанию, был лучше меня. Я даже подумала, не написать ли мне ему, но потом увидела его фотографию в газете и отказалась от этой идеи.

В отличие от моей сестры, у которой была куча поклонников, я до шестнадцати лет ходила нецелованной. Первым, кто меня поцеловал, был Оливер Хензельмайер, которому я помогала с уроками. Оливер был на полгода старше меня и на три класса младше. Я с самого начала подозревала, что эти отношения обречены, но мне хотелось по крайней мере попытаться. Оливер мне этого не сказал, но через третьи руки я узнала, что он порвал со мной не из-за моего интеллекта, а потому, что у меня маленькая грудь.

Из этого я извлекла два урока. Во-первых, парням всё равно, какой у тебя IQ, если с твоим размером бюста всё в порядке. Во-вторых, парень, которому безразличен твой IQ, потому что его IQ гораздо ниже, не слишком эротичен (и фамилия Хензельмайер тоже не очень, кстати говоря).

Но с Лео было по-другому. Во-первых, моя грудь нравилась ему такой, какая она есть (ну ладно, он, честно говоря, сказал, что ему важна не внешность, а внутренние качества). Во-вторых, его IQ был гораздо выше, чем у Оливера. В-третьих, у него была красивая фамилия. И в четвёртых, он говорил мне только приятные вещи. После нашей первой ночи – я бы пошла с ним в постель в первый же день, из принципа и ещё потому, что мне было уже пора – он сказал: «Я отношусь к тебе очень серьёзно, Каролина. Я считаю, что мы очень подходим друг другу».

Я тоже так считала. Хотя у меня, конечно, не было с кем сравнивать и я не знала, имел ли он ввиду нашу телесную или духовно-эмоциональную совместимость. Или и то, и другое.

После третьей ночи Лео сказал: «Я тебя люблю», и я ответила: «Я тоже тебя люблю», как и полагается. И при этом я чувствовала себя действительно, действительно хорошо. Как-то очень нормально.

Ну, а теперь я стояла в ванной комнате его родительского дома и должна была выслушивать, что я недостаточно оригинальна. Довольно забавно, если подумать.

– Вы вполне могли бы воспользоваться расчёской, – сказала мать Лео, когда я опять вышла к ним. – Она специально для гостей.

Да уж, нельзя сказать, что между нами обеими возникла симпатия с первого взгляда.

Лео представил мне своих младших сестёр, Коринну и Хелену. Две высокие, красивые белокурые девушки скептично оглядели меня с ног до головы. Коринна всё время старалась улыбаться, но Хелена постоянно одаривала меня мрачными взглядами. Лео на обратном пути объяснил мне, что Хелена очень привязана к его бывшей подружке и злится на него за то, что он порвал с ней.

– Она скорее злится на меня! – сказала я.

– Ерунда. Это было за несколько недель до нашего с тобой знакомства. Ты увидишь, в следующий раз она будет гораздо приветливей.

При этих словах меня бросило в холодный пот. Следующий раз. Следующий раз в Оер-Эркеншвике. В моих ушах это прозвучало как жуткая музыка в фильме – к примеру, во время сцены в душе в «Психо». Или «Там-там-там», который всегда звучит непосредственно перед тем, как на экране появляется плавник белой акулы.

К кофе мама Лео испекла вишнёвый пирог. За кофе она стала расспрашивать меня о моей семье. Под её взглядами я чувствовала себя неуютно, но постаралась изложить те факты, которые бы ей понравились. Я сказала, что мой отец министерский советник, мой брат врач, а сестра – экономист. Что моя сестра прошлым летом вышла замуж и сейчас ищет дом в Кёльне, что мой брат с женой ожидают ребёнка и мы все ужасно этому рады. Последнее не было ложью, скорее небольшим преувеличением. Мои родители действительно очень ждали своего первого внука, но мы с Мими радовались скорее умеренно. Мы до последнего надеялись, что наш брат бросит Циркульную пилу или она бросит его.

Потом я слегка приврала и сказала, что моя мать тоже печёт вкусный вишнёвый пирог (правда), но не такой вкусный, как мать Лео (ложь). Чтобы сделать ей приятное, я немного подлизалась – спросила её, можно ли мне получить рецепт пирога.

– Этот рецепт – семейная тайна, – ответила мать Лео с улыбкой, выражающей сожаление. – Он передаётся только членам семьи.

Окей. Я попыталась. В мыслях я выключила модуль лести.

Со своей стороны, мать Лео поведала мне, что она хотела стать учительницей музыки или оперной певицей, но из-за детей и бывшего мужа отказалась от этих планов.

– Но я очень старалась дать детям музыкальное образование, – сказала она. – Все трое унаследовали мой музыкальный талант и прекрасно играют на пианино.

10
Перейти на страницу:
Мир литературы