Сборник № 12. К истории теории познания I - Коллектив авторов - Страница 23

Не жаловаться хотим мы, но радоваться тому, что стоим, наконец, на распутье, где необходимо разойтись, радоваться тому, что раскрыли тайну нашего духа, в силу которой справедливый сам собою становится свободным, а несправедливый сам собою трепещет пред справедливостью, которой он не обрел в себе и которую поэтому он должен был переложить в иной мир, в руки казнящего Судьи. Никогда уже впредь мудрец не будет прибегать к мистериям с целью сокрыть от непосвященных глаз свои принципы. Скрывать принципы, доступные всем, – преступление пред человечеством. Но природа сама указала границы этой доступности; она сохранила для достойных философию, которая сама чрез себя становится эзотеричной, потому что ей нельзя научиться, ее нельзя бессмысленно повторять, ей нельзя лицемерно подражать, под нее не могут подделаться ни тайные враги, ни шпионы, – философию, являющуюся символом союза свободных духом, по которому они все узнают друг друга, которого им нечего скрывать, и который, понятный только им, остается вечной загадкой для других.

Эту статью, которою я закончил свои лекции в этом семестре, я прежде всего предназначаю для своих слушателей, чтобы при повторении облегчить им обзор целого. Если, однако, она попадет еще и в другие руки и при том также в руки тех, кто считает себя вправе говорить о философии, то, быть может, при некотором размышлении над ней они увидят, как неверно то понятие, которое они составили себе о наукословии, и путем каких громадных заблуждений они хотели помочь даже философствующему рассудку выйти на верный путь. Одного они, конечно, не поймут: того, что для того, чтобы философствовать, необходимо подняться до действительно свободного и творческого мышления; что никоим образом нельзя оставаться на ступени созерцания случаем и произволом (durch das Ohngefahr) образованного в нас мышления. Между тем как последнее они и были только в состоянии до сих пор созерцать, откуда и возникли все их несообразности. И поэтому-то они никогда не перестанут толкаться в сферу, недоступную им за недостатком способности54.

Наукословие, оставляя в стороне всякое частное и определенное знание, исходит просто из знания (Wissen schlechtweg), в его единстве, которое оно рассматривает как сущее. Прежде всего, оно задает себе вопрос: как такое знание может существовать, и что поэтому есть оно в своей внутренней и простой сущности.

От наукословия не может укрыться следующее. Только одно существует безусловно чрез самого себя – Бог. Бог же не есть мертвое понятий, которое мы только что высказали, но он есть в самом себе жизнь и только жизнь. Он также не может в самом себе изменять себя и определять и делать из себя другое бытие, ибо чрез его бытие дано все его бытие и всякое возможное бытие, и ни в нем, ни вне его не может возникать новое бытие.

Но если знание должно все-таки существовать, не будучи самим Богом, то, так как нет ничего, кроме Бога, оно может быть все же лишь самим Богом, но Богом вне его самого; бытием Бога вне его бытия; его обнаружением, в котором он был бы совсем так, как он есть, и все же оставался бы также в себе самом совсем так, как он есть. Но такое обнаружение есть образ или схема.

Если такая схема существует, – что может стать ясным лишь чрез непосредственное бытие ее, так как она существует только непосредственно, – то она существует исключительно в силу того, что Бог существует, и поскольку достоверно, что он существует, она не может не существовать. Ни в коем случае, однако, нельзя мыслить ее как действие Бога, благодаря особому акту его, ибо тогда он превращал бы себя в себя самого; но ее должно мыслить как непосредственное следствие его бытия. Она, по форме своего бытия, существует безусловно (schlechtweg), так же, как он сам существует безусловно, несмотря на то, что она не есть он сам, а его схема.

Итак, вне Бога не может быть безусловно ничего, кроме этой схемы. Никакого внутреннего в себе покоящегося бытия, ибо таков только он один; только схема его может быть вне его, и бытие вне его именно и называется его схемой, и оба выражения говорят одно и то же.

Так как, далее, от нayкocлoвия не может укрыться, что действительное знание все-таки никоим образом не является как единое в том смысле как оно его мыслило, но является как многообразное, то пред ним возникает вторая задача: вскрыть основание этого являющегося многообразия. Понятно, что оно не может заимствовать это основание ни откуда извне, но необходимо должно усмотреть его в хорошо известной ему сущности знания; что поэтому задача, при всей ее кажущейся двойственности, остается все-таки одной и той же, а именно: изобразить внутреннюю сущность знания.

А именно это бытие вообще вне Бога никоим образом не может быть связанным в себе, готовым и мертвым бытием, также как и Бог не есть ведь такое мертвое бытие, а вернее – жизнь; но оно необходимо должно быть простой только чистой способностью, так как именно способность есть формальная схема, жизни. И при этом оно может быть способностью для осуществления лишь того, что лежит в нем, т. е. схемы. Так как способность эта выражает определенное бытие, схему божественной жизни, то она, конечно, определена, но лишь в том смысле, в каком может быть вообще определена абсолютная способность – законами, и при том – условными (обусловленными) законами. Если то или это должно стать действительным, то при этом условии способность должна действовать так или этак.

Итак, прежде всего: действительное бытие вне Бога получается лишь чрез самоосуществление (SichVollziehung) абсолютной способности; но последняя может осуществлять лишь схемы, которые, путем сложного метода обращения с ними, становятся действительным знанием. Поэтому, то, что существует налично (da ist) вне Бога, существует налично лишь в силу абсолютно свободной способности, как знание этой способности, и в ее знании; и другое бытие, вне действительно сокрытого в Боге бытия, безусловно невозможно.

Затем, что касается определения этой способности законами, то она прежде всего определяется сама собою, как способность действительного знания. Но действительному знанию свойственно, чтобы чрез посредство способности вообще осуществлялась какая-нибудь схема; затем, чтобы чрез посредство той же единой способности в одном и том же едином состоянии схема эта была бы познана как схема; схема же вообще – как несамостоятельная и нуждающаяся для своего наличного существования (Dasein) в бытии вне себя. Непосредственное и конкретное выражение этого познания совершенно несознаваемого в действительном знании и возносимого в сознание лишь наукословием, есть само действительное знание в своей форме; и в силу последнего познания [т. е. наукословия] выставляется, в совершенном пренебрежении схемой, объективно и независимо от знания долженствующее быть. Так как в этом знании об объекте даже схема оказывается сокрытой, то тем более сокрытой и невидной остается способность, как начало, создающее ее. В этом состоит основной закон формы знания. Поэтому, при всей достоверности развития способности в знание, она развивается, как мы описали, не просто схематизируя, но также схематизируя схему как таковую, и познавая ее в ее несамостоятельной сущности; не то, чтобы она необходимо должна была [так развиваться], но только таким путем приходит она к знанию.

Итак, в действительном знании многое остается незримым, что, однако, действительно существует как выражение этой способности. Если бы это, если бы вообще всякое выражение способности должно было быть введено в знание, то это могло бы случиться лишь в совсем ином знании, чем вышеупомянутое, и вся совокупность знания распалась бы на разные куски, вследствие противоборства между законом формы зримости (Sichtbarkeit) и долженствованием созерцать себя в своей целостности.