Снежный ком - Чехов Анатолий Викторович - Страница 8

— Когда не ругается, конечно, скучаю.

— А Васька и Павлик никогда не будут ругаться: они ведь и разговаривать не умеют.

— Ишь подъехал… Нет уж, — решительно сказал папа, — насчет этого Павлика повременим… А в общем… Все равно деваться нам некуда, придется ставить на место эту мойку…

И мы с папой раз-два, — расставили все по местам в кухне и в комнате, вымылись в ванной, папа побрился, потом мы надели чистые рубашки, выходные брюки, и папа наконец-то сел к телефону.

— Мила?.. Это мы… Да… У нас все в порядке. Все убрали, даже полы натерли. Торт на столе. Ждем… Что? Плохо себя чувствуешь? После дороги это естественно… Голова болит?..

Голос папы сник и стал такой же, как при разговоре с начальником треста, когда папа произносил только необходимее: «м… м… да», «м… м… нет».

— Очень жаль, — сказал он наконец. — Что ж, отдыхай…

Папа положил трубку на телефон и некоторое время молчал.

— Мама нездорова, сегодня приехать не может, — тусклым голосом сообщил он. — Ну что ж, Вячеслав Петрович, — добавил он немножко бодрее. — Не пропадать же торту. Будем чаевничать вдвоем. Авось мама соскучится и приедет…

Не успел он это сказать, как раздался телефонный звонок.

— Ага! Я говорил! — папа улыбнулся и даже поднял вверх указательный палец. Он снял трубку, приставил ее к виску так, чтобы и я все слышал, сказал громко и раздельно:

— А-ле!

— Петр, это ты? — раздался в трубке мамин голос.

Говорила она напряженно. Чтобы подвеселить папу, я запрыгал от радости. Он подмигнул мне и важно ответил:

— Петр Яковлевич слушает…

— Не дурачься, пожалуйста, — остановила его мама и как бы между прочим сказала: — Я у вас так расстроилась, что забыла спросить… Клара не приносила мне очки?

Папа зажал микрофон ладонью и, высоко подняв брови, сказал:

— Оказывается, мама «у нас» расстроилась… Клара Бояринцева? — спросил он в трубку.

— Ну да… Какая же еще?

— У тебя что, с глазами плохо?.. А почему ты мне об этом ничего не говорила?

— Не болтай глупости, — сказала мама. — Только дураки носят очки, если с глазами плохо…

— Для меня эта мысль новая, — папа даже не подал виду, что обиделся: в этом году он стал надевать очки для работы. — Видишь ли, я просто не знаю, о каких очках идет речь.

— Ну где ж тебе знать! — возмутилась мама. — Тебе ведь вообще до меня никогда нет дела. В тот день, когда приходила Клара, ты тут же был, сидел, в своих бумажках копался. Синючкова еще своего ругал и сам, конечно же, отлично слышал, что Кларин Жорка уезжает в Швейцарию. Тебя-то с твоей стройки разве пошлют куда? Я и заказала Кларе очки…

— От солнца?..

Папа никак не мог взять в толк, зачем маме очки. Зрение у нее было прекрасное: мои двойки она и без очков сквозь закрытый портфель видела.

— Петр, ты как будто на другой планете живешь, — холодно сказала мама. — Вся Москва сейчас гоняется за очками в большой оправе, как у политических обозревателей или хотя бы дикторов телевидения… В общем, что тебе объяснять!..

— Погоди, — остановил ее папа. — Давай уточним, у кого именно, у обозревателей или у дикторов?

— Это все равно, — с достоинством ответила мама, — ты и смолоду был бестолков…

— Все-таки надо разобраться, — продолжал тянуть время папа. Ему наверняка хотелось еще поговорить с мамой. — Ну я понимаю, дикторам нужны такие очки, а тебе-то зачем?

— Ах, да что с тобой говорить! Кроме своих кирпичей и бетона, знать ничего не знаешь!

— Знать-то я кое-что знаю, — вздохнув, ответил папа. — Например, что приехала моя жена, Славкина мама. Что мы оба ее любим и ждем домой…

— Извини, устала, — безразлично ответила мама. — До завтра…

В трубке раздались короткие сигналы. Папа еще секунду улыбался, а потом сразу стал грустным.

— Папа, а кто такой «Кларин Жорка»? — спросил я, чтобы отвлечь его от печальных мыслей. Я-то ведь точно знал, что у тети Клары один сын — Павлик.

— Так мама называет Георгия Ивановича — отца твоего приятеля.

Тут я даже рот раскрыл от удивления. Мне и в голову не приходило, что Георгия Ивановича Бояринцева — очень большого министра из очень большого министерстве! — можно называть вот так вот запросто: «Жоркой». Все ребята звали его только Георгием Ивановичем, потому что он всегда привозил Павлику из-за рубежа жевательные резинки.

Один раз Георгий Иванович сам подарил мне жвачку, и не простую, а надувную — «бабл гамм». Жуешь ее жуешь, а потом пузырь как надуешь! Всем на зависть! Не помню только, откуда он ее привез, из Англии или из Швейцарии…

И вдруг меня поразила мысль: «Если Георгий Иванович приехал из Швейцарии, наверняка Павлику жвачки привез! Надо только раньше других успеть к нему!

— Па… Можно я сбегаю узнаю, вдруг Павлик приехал?

— Беги, только сразу возвращайся, — разрешил папа, — буду ждать…

— Я скоро!

Но кое-как одетым к Павлику не пойдешь. У него-то всегда все самое модное. И нам, его приятелям, очень трудно тягаться с Павликом. Например, мне: мой папа никогда за рубеж не ездит и никакие «тряпки», как говорит мама, не привозит…

Я быстро приметал карманы «Ли» к индийским джинсам, которые с настоящими американскими и рядом не лежали. Теперь они стали совсем вроде бы как настоящие «Ли», но только для тех, кто не понимает. Но Павлик-то понимает! Запросто может заметить!..

— Что-то я в толк не возьму, — наблюдая за мной, сказал папа, — чем хуже твои новые джинсы этих старых фирмы «Ли»? Вон у тебя на заднем кармане даже мартышка нарисована…

— Что ты, папа, — тут же возразил я. — Того, кто понимает, мартышка не обманет: нарисована красиво, а «чертова кожа» — вроде бы и не с черта, а так, дохленькая шкурка с какой-нибудь пенсионерки бабы-яги… Фирме «Ли» или там «Левис-Страус» мартышки или слоны с крокодилами вовсе ни к чему, потому что сам материал — люкс! У настоящих «Ли» задний карман сделан просто: сверху прямо, книзу — заострено, как щит у рыцаря. По краю прошит двойной строчкой. Такая же двойная строчка волнистой линией поперек. И все!.. И никаких мартышек!

Папа хотел что-то сказать, но только рукой махнул и снова склонился над своим чертежом, и тут я понял, что в джинсах разбираюсь лучше моего папы! Это было очень приятное открытие.

Мне ведь и в самом деле повезло: перед самым отъездом в деревню я удачно выменял у «лопуха Вовки» из 5-го «А» настоящие карманы «Ли». Джинсы он истрепал, а карманы остались. Я и спихнул ему за них свои самые неходовые марки «Животный мир», что в любом киоске «Союзпечати» покупай сколько хочешь. Теперь оставалось только проверить, заметит или не заметит Павлик Бояринцев, что у меня под отличненькими карманами «Ли» сидит мартышка фирмы «Милтонс»?

Эта окаянная мартышка сзади меня как огнем пекла. Стоило мне надеть свои джинсы с «двойным дном», сразу начинало казаться, что вся Москва только на них и смотрит.

Одолеваемый недобрыми предчувствиями, я схватил свой югославский берет, японскую куртку с молниями на колечках и выскочил за дверь.

На лестничной площадке я тут же почувствовал чей-то пристальный взгляд.

Я поднял голову: через перила четвертого этажа меня разглядывала тети Клопина Наташка. Настоящая «подпольная кличка» ее — Наташка-промокашка: когда она была совсем маленькая, тетя Клопа подкладывала ей в коляску промокательную бумагу. Ребята как-то узнали об этом от своих мам… В общем, стоит показать Наташке хотя бы кусочек промокашки, поднимается такой крик, не рад будешь, что и связался… Ведь что с ней делать? Посмотришь — дылда, с меня ростом. Вредная, как перцовый пластырь на эпоксидной смоле. А перешла всего во второй класс — ни отлупить, ни косы повыдергать. Так, сцепив зубы, и обходишь стороной…

Одета Наташка в красные польские рейтузы, белое румынское пальто и тоже белую пуховую шапочку, кажется, из Вьетнама. Приделай к Наташкиной голове красный клюв и получится аистенок. Не видно только, какие на ней ботинки. Но я знал: тетя Клопа всегда покупала ей чешские «бульдожки» на низком каблуке.