Секретный фронт (СИ) - Шалыгин Вячеслав Владимирович - Страница 36

Ко всему прочему, за долгие окопные дни и ночи офицеры научились расставлять приоритеты. Сначала жизнь, потом смерть. В любых её проявлениях.

«Всё верно, - сделал вывод Покровский, когда помог загрузить в машину Филина, подсадил отрешенную, но послушную Ерёмину и запрыгнул на борт сам. – Сначала дело, после – разбор полётов. А не будет разбора по причине недостатка понимания из-за дефицита знаний, так тому и быть. Доложили и забыли, пусть командиры думают. Главное, что найден способ уничтожения новой угрозы. Остальное вторично. На войне, как на войне».

Развернутый в поле медсанбат это почти три десятка палаток, расположенных в определенном порядке, на предписанном расстоянии друг от друга. Определена и штатная численность личного состава, количество оборудования, схема снабжения медикаментами и расход материалов. В его структуре учтено почти всё и это жизненно необходимо.

Жизненная необходимость – первая и последняя причина, по которой Отдельные медико-санитарные батальоны разворачивались именно так, как положено по штатному расписанию, где бы то ни было и когда угодно, с любой частотой. Если требовалось, то хоть каждый день.

По мере продвижения фронта, сначала на восток, а потом обратно на запад, частота плавала, но если брать «среднюю температуру по больнице», статистика не менялась. Медсанбат сворачивался и разворачивался в среднем раз в две недели.

Госпиталь это совсем другая махина. Располагается он дальше от фронта, переезжает реже, и ему требуются условия, которые трудно обеспечить в поле, в палатках. Поэтому при любой возможности госпитали размещались в стационарных зданиях, желательно с коммуникациями. Особенно важен был водопровод.

В городке Мариамполь медслужбе повезло. Не пришлось искать подходящее здание и приспосабливать его под госпиталь. Медицинское заведение такого профиля существовало здесь давно. Немецкое.

Кроме настоящих операционных, больших палат и приличной столовой, госпиталь получил и часть немецкого оборудования. Бывшие хозяева успели вывезти не всё. А ещё тут имелось отдельно стоящее здание, куда переводили выздоравливающих. В нем же отлеживались те, кому изначально не требовалась хирургическая помощь. Например, контуженные.

Подполковнику Стасенко не требовалась вообще никакая помощь, кроме психологической. Дважды он побывал в кромешном аду, но оба раза ему невероятно повезло. Стасенко отделался ушибами, звоном в ушах и головокружением.

В штабе ему, конечно, не поверили и всё-таки отрядили к докторам на осмотр. И подполковник честно прибыл в медсанбат, но оттуда его отправили в госпиталь, поскольку невропатолог имелся на данный момент только там. А вот, когда Стасенко увидел, какие курортные условия созданы в терапевтическом отделении госпиталя, у него тут же созрела мысль не хорохориться, полежать в госпитале сколько там положено после легкой контузии.

Врач-невропатолог, не найдя особых проблем у пациента, но приняв во внимание его историю, которую частично подтвердили прибывшие с подполковником бойцы, прописал ему «глюкозную неделю». То есть, покой, несколько капельниц, усиленное питание, прогулки, сон.

Подполковника Стасенко перспектива маленького отпуска вполне устроила. Он обосновался на койке в углу офицерской палаты и начал с вдохновением наслаждаться прописанными процедурами. После ужина и капельницы Стасенко отрубился и проспал не меняя позы часов шесть. Спал бы так и дальше, но побудку сыграла лишняя жидкость в организме…

…Подполковник встал с койки, накинул халат, дошаркал в номерных тапочках до туалета и обратно, и уже собрался продолжить лечение сном, но тут в окна госпиталя ударил свет фар.

Стасенко не удержался и выглянул в окно. Выходило оно на приемный покой.

«Надо было выбрать койку с другой стороны. Так и буду по ночам просыпаться, то от света, то от голосов и гула машин».

К приемному покою подрулил не санитарный грузовик, но выгрузили из него раненых. В свете одинокой лампочки над дверью, фактически в полумраке, разглядеть лица было трудно, однако подполковнику почудилось, что кое-кого из прибывших он знает.

Стасенко приоткрыл форточку.

«И голос у одного товарища знакомый. Это ж Ворончук! Контрразведчик наш. А вон тот – Покровский! Точно! И дамочка с ними… это Ерёмина. А где Филин?»

Все прибывшие скрылись в приемном покое и больше Стасенко ничего и никого не разглядел.

Спать расхотелось окончательно. Какой уж тут сон, когда сложилась этакая комбинация из доктора Ерёминой, Покровского и Ворончука! Любопытство теперь до утра не уляжется, не даст уснуть проклятое.

Стасенко нащупал на тумбочке папиросы со спичками и снова пошаркал из палаты в коридор. В офицерской палате договорились не курить.

Подполковник встал у окна, открыл форточку, достал папиросу, смял нужным образом мундштук и закурил. Первая же затяжка оборвалась на середине. Нет, затянуться Стасенко сумел, но выдох не получился. К виску прижался холодный ствол пистолета, а затем щелкнул взведенный курок.

- Выдыхайте, подполковник, - прошептал тот, кто держал оружие.

Стасенко послушно выдохнул и уставился на оконное стекло. В нем отражались только замаскированные табачным дымом контуры. Человек за спиной был чуть выше ростом и одет в офицерскую форму – это всё, что уловил подполковник.

Нет, не всё. Пистолет отражался лучше, чем остальное. Это был не ТТ, а что-то другое и на ствол у него был навинчен толстый глушитель.

- Вы… кто? – У Стасенко перехватило горло и больше он ничего из себя не выдавил.

- Я пришел за вами.

- Возьмете в плен? – Просипел подполковник.

- Возьму вас на службу, раз уж так вышло.

- Что вышло? Как «так»?

- Вы оказались там, где не должны были оказаться и теперь имеете то, чего не заслужили. Придется отработать.

- Что я имею?

- Сколько раз за вчерашний день вы должны были погибнуть? Два, три?

- Два… наверное. Но мне повезло…

- Это не было везением, Стасенко. Вы живы и здоровы по другой причине. По этой же причине вы останетесь таким очень и очень долго. И всё это время будете делать то, что я вам скажу. Или…

- Или что?

- Или я сдам вас властям, как немецкого шпиона.

- Я не шпион!

- Тише, Стасенко, тише. Вы не были шпионом до этого момента. Теперь стали, я вас завербовал.

- Да не завербовали вы меня! – Стасенко попытался обернуться, но незнакомец сильно ткнул пистолетом ему в висок.

- Стойте смирно. Помните, что было, когда взорвался состав?

- Помню, что вагон перевернулся. Потом провал. А потом я очнулся и едва не утонул в какой-то липкой жидкости. Еле выкарабкался. Выполз из вагона и пополз, а после пошел… куда глаза глядят.

- Где вас и нашли доктор Ерёмина и солдаты Жданова. Верно?

- Плохо помню. И что?

- Да то, Стасенко, что липкая жидкость сделала вас немного другим. Это мягко говоря. Вам знакомо слово регенерация?

- Заживление… или что-то в этом роде. Помню, слышал, что у ящерицы хвост может заново отрасти… вы об этом?

- Отчасти. Ваша способность к регенерации теперь на два порядка выше, чем у обычного человека. Пули вам больше не страшны, - как бы подтверждая свои слова делом, незнакомец убрал пистолет от виска Стасенко. – Вы больше не сможете умереть, если только вас не разорвёт в мелкие клочья прямым попаданием снаряда или вы сами не заберетесь в печь крематория. Как вам такая перспектива?

- Это… как те фашисты, о которых рассказывали Филин и Покровский? – По-прежнему глядя на отражение собеседника в окне, спросил Стасенко.

Подполковнику вроде бы ничто не мешало обернуться, но его удерживал страх. Незнакомец убрал пистолет недалеко, держал в руке. Мог и пальнуть, если обернешься. Страшны теперь пули подполковнику, не страшны… это теория. Проверять её не хотелось.

- Примерно так, Стасенко. Только ещё лучше. Участники того эксперимента были чем-то вроде боевых машин на основе человеческого организма. Умелых, но тупых. Таков был побочный эффект. Вы же сохранили нормальное мышление. С этим положительным отклонением придется ещё разобраться, но сейчас нам важно другое. Вы больше не служите Советской Родине, подполковник. И, успокойтесь, я не заставляю вас служить Рейху. Вы теперь участвуете в закладке фундамента нового государства, даже нового мира.