Журнал Борьба Миров № 3 1924
(Журнал приключений) - авторов Коллектив - Страница 20

На следующее утро я, по обыкновению, выпил кофе в постели и теперь уже не только без сливок, но и без ежедневной газеты. Это отсутствие известий о внешнем мире было пока самым тяжелым моим испытанием. В клубе я мало узнал нового. Райдер уехал из Окленда на своей шлюпке, а Гельстед, съездил в Сан-Хозе и обратно на своей машине. По их словам, там происходило то же самое, что в Сан-Франциско. Все, решительно все было парализовано забастовкой. Во всех бакалейных магазинах товары были расхватаны представителями высших классов. Но в остальном царил полный порядок. Но что делалось в остальной части страны: в Чикаго? В Нью-Йорке? В Вашингтоне? Вероятно, то же самое, что и у нас, решили мы. Но мы не знали этого с положительной достоверностью, и это раздражало.

Кое-какие новости имелись у генерала Фольсома. Была сделана попытка поставить на телеграф военных телеграфистов, но провода оказались перерезанными во всех направлениях. Покуда это был единственный противозаконный акт, учиненный рабочими, и то, что это было сделано одновременно, во всей округе, доказывало полную его предумышленность. Фольсом соединился по беспроволочному телеграфу с военным постом в Бенисии, но телеграфные линии которого охранялись солдатскими патрулями на всем пути в Сакраменто. На одну только минуту они получили связь с Сакраменто, а затем провода опять оказались перерезанными. Генерал Фольсом полагал, что такие же попытки установить сообщение делались по всей стране, но он не решился сказать, есть ли у него надежды на успех таких попыток. Больше всего его беспокоило срезывание телеграфных проводов; приходилось заключить, что это очень важный пункт широко задуманного рабочего заговора. Как жаль, говорил он, что правительство не построило давно проектированной сети беспроволочных станций.

Дни проходили за днями, время тянулось монотонно и скучно, нового ничего не случилось. Интерес новизны притупился. На улицах было уже не так людно. Рабочие перестали ходить в центр города смотреть, как мы переносим забастовку. Уже не так много автомобилей разъезжало по улицам. Ремонтные мастерские и гаражи были заперты, и раз машина ломалась, она выбывала из строя. На моей машине сломалась вилка, и ни за деньги, ни в одолжение я не мог добиться, чтобы ее починили! Как и все прочие, я теперь ходил пешком. Сан- Франциско замер, и мы не знали, что делается в остальной части страны. Но из того, что мы этого не знаем, мы заключали, что по всей стране царит такая же мертвая тишь, как у нас, в Сан-Франциско. Время от времени в городе появлялись прокламации Организованного Труда — они были отпечатаны много месяцев тому назад и свидетельствовали о том, как основательно Ф. П. Р. подготовляла забастовку. Все детали ее были разработаны давно. Никаких актов насилия покуда не отмечалось, если не считать того, что солдаты застрелили нескольких рабочих, перерезавших проволоки; но население трущоб голодало и начинало зловеще шевелиться.

Дельцы, миллионеры и лица свободных профессий устраивали митинги и выносили резолюции, но не было способа опубликовать эти воззвания. Их нельзя было даже напечатать. Однако, под давлением этих митингов генерал Фольсом оказался вынужденным захватить военными силами оптовые склады и все склады муки, зерна и продовольствия. И пора было, потому что в домах богачей, уже начался голод, и необходимо было установить хлебные очереди. Я видел, что у моих слуг начинают вытягиваться физиономии, и поразительно, какой урон они нанесли моему запасу провианта! Как я впоследствии узнал, каждый из слуг потихоньку от меня крал запасы и устраивал собственный склад!

С образованием хлебных очередей начались новые неприятности. В Сан-Франциско имелся только определенный запас продовольствия, и его могло хватить ненадолго. Мы знали, что у организованных рабочих имеются частные запасы, — и тем не менее, все рабочие стояли в хлебных очередях! В результате продовольствие, арестованное генералом Фольсомом, таяло с угрожающей быстротой. Как могли солдаты отличить оборванного представителя среднего класса от члена Ф. П. Р. или трущобного жителя? Первых и последних следовало кормить, солдаты не знали ведь всех членов Ф. П. Р. в лицо, и меньше всего их жен, дочерей и сыновей. При содействии предпринимателей некоторые из наиболее известных членов профессиональных союзов были, правда, выкинуты из хлебных очередей, но это ведь были пустяки! В довершение бедствия, казенные буксиры, возившие продовольствие из военных складов на острове Маре к острову Энджеля, прекратили работу, потому что им больше нечего было перевозить. Теперь и солдаты получали свои пайки из конфискованных запасов продовольствия, и получали их первыми.

Но уже видно было начало конца. Начались кое-где насилия! Законность и порядок ослабели и, нужно сознаться, ослабели в среде трущобных жителей и высших классов. Организованные же рабочие продолжали сохранять полный порядок. Да им и нетрудно было хранить его — у них было вдоволь еды! Я помню послеобеденный час в клубе, где я застал Гэльстэда и Брентвуда, перешептывавшихся в углу. Они посвятили меня в свои планы. Машина Брентвуда находилась еще в исправном состоянии, и они собирались украсть корову! При Гэльстеде был длинный мясницкий нож и секач. Мы выехали на окраину города. Кое-где на лугах паслись коровы, но их неусыпно стерегли хозяева. Мы произвели рекогносцировку, двигаясь по окраине города к востоку, и на холмах, недалеко от Охотничьей Стрелки, увидали корову, которую стерегла маленькая девочка. С коровой был и теленок. Мы не стали тратить времени на прелиминарные переговоры. Девочка убежала с криком, а мы убили корову. Я опускаю детали, весьма некрасивые — мы не привыкли к этой работе и делали ее как сапожники.

Среди этой работы, торопясь, мы услышали крики: к нам бежала толпа. Бросив добычу, мы ударились в бегство. К своему изумлению мы убедились, что нас не преследует! Обернувшись, мы увидели, что преследователи наскоро свежуют корову. Оказалось, что они пришли за тем же делом, что и мы. Рассудив, что мяса хватит на всех, мы вернулись. Последовавшая сцена не поддается описанию! Мы дрались и ссорились на дележе, как дикари. Брентвуд, помнится мне, вел себя совершенным зверем. Он рычал, захлебывался и грозил совершить смертное убийство, если нам не дадут нашей законной доли! Покуда мы занимались дележом, на сцену появились новые лица. На этот раз страшные полицейские Ф. П Р. Их привела маленькая девочка! Они были вооружены бичами и дубинками и их было два десятка. Девочка приплясывала в бешенстве, слезы текли по ее щекам, но она вопила:

— Задайте им! Задайте им! Вон тот малый, в очках, — он это сделал! Разбейте ему морду! Бейте его в морду!

«Малый с очками» — это был я! И мне разбили-таки «морду», хотя у меня хватило присутствия духа предварительно снять очки. Боже, но какую же нам задали лупку, когда мы убегали врассыпную! Брентвуд, Гэльстед и я побежали к машине. Из носа Брентвуда лилась кровь, а на щеке Гэльстеда алел багровый рубец от полученного удара бичом.

О счастье! Когда преследование прекратилось, и мы добрались до машины, за нею оказался спрятавшийся перепуганный теленок! Брентвуд знаками приказал нам не шевелиться и пополз к теленку, как волк или тигр какой-нибудь. Нож и секач были забыты на месте побоища, но у Брентвуда остались его руки, и он катался по земле с бедным теленком, стараясь задушить его. Мы бросили телячий труп в автомобиль, прикрыли его плащом и двинулись домой. Но это было только начало наших злоключений.

Мы бросили телячий труп в автомобиль, прикрыли его плащом и двинулись домой. Но это было только началом наших злоключений…

У нас лопнула шина. Заменить ее было нечем, между тем наступили сумерки. Мы бросили машину, и Брентвуд, пыхтя и пошатываясь, двинулся вперед, неся на плечах теленка, прикрытого плащом. Мы тащили этого теленка по-очереди и чуть не погибли от него! Вдобавок мы заблудились и, после нескольких часов скитаний и трудов наткнулись на шайку буянов. Это были не рабочие из Ф. П. Р.; вероятно, они были так же голодны, как мы. Во всяком случае им достался теленок, а нам тумаки. Брентвуд бесновался всю дорогу домой, и впрямь похож был на помешанного со своим разодранным платьем, распухшим носом и глазами в синяках.