Лебединая песня. Любовь покоится в крови - Криспин Эдмунд - Страница 3

В свадебное путешествие они уехали после того, как прошел «Кавалер розы», а вернувшись из Швейцарии, поселились в доме в Тандридж-Уэллс. Молодожены так погрузились в обустройство хозяйства, что некоторое время ни о чем другом не могли и думать. К тому же на этот раз ангажементы Адама и Эдвина Шортхауса были в разных театрах.

В ноябре они оба подписали контракты на участие в опере «Дон Паскуале». На первую репетицию Адам отправился с тяжелым чувством и вернулся домой в замешательстве.

— Что-то случилось? — спросила Элизабет, встречая его в прихожей.

— Да, — ответил он. — Эдвин изменился.

— Что значит изменился? Перестал хамить?

Они перешли в гостиную, где в камине пылал огонь. Элизабет налила в рюмки херес.

— Перестал не то слово. Он теперь предупредителен и дружелюбен сверх меры.

— Может быть, осознал и устыдился?

— Маловероятно.

— Почему ты отказываешь ему в человечности? Ведь у него была мать.

— У безумного и развращенного сверх всякого предела римского императора Гелиогабала тоже имелась мать. У всех у нас были матери… Понимаешь, в поведении Эдвина чувствуется какая-то фальшь. Он не искренен.

— Но все равно так лучше, чем открытая враждебность.

Адам покачал головой:

— Не знаю. Это похоже на поцелуй Иуды.

— Не драматизируй, а кроме того, не проливай херес на ковер.

— Извини, я не заметил, — смутился Адам.

— В любом случае, — задумчиво продолжила Элизабет, — я не вижу, чем он может тебе еще навредить.

— Может быть, что-нибудь нашепчет Леви?

Элизабет пожала плечами:

— Да нет. Антрепренер Леви, я думаю, знает цену Эдвину.

— Наверное, ты права. — Адам повеселел. — Ладно, посмотрим, как все будет развиваться дальше. А у тебя что нового?

— Днем пришло письмо, а в нем заказ. И очень выгодный.

— Поздравляю. Новый роман?

— Нет. Серия интервью для воскресных выпусков газеты.

— Интервью?

— Да. С частными детективами.

— Неужели?

— Тебя это удивляет? — Элизабет чмокнула его в щеку. — Мой дорогой, ты еще многое обо мне узнаешь. К твоему сведению, мои первые книги были посвящены популяризации криминологии. Так что я в этом вопросе совсем не дилетантка. Прочитала гору литературы.

— И когда начнешь?

— Да прямо завтра с утра напишу и разошлю кучу писем всем своим знакомым.

— А знаешь, у меня тоже есть знакомый детектив. Он занимается частным сыском и не служит в полиции. Профессор Фен преподает английский язык и литературу в Оксфорде.

Элизабет кивнула:

— Помню такого. Перед войной он раскрыл дело, связанное с магазином игрушек. Ты должен меня с ним познакомить.

— Обязательно. А пока, Элизабет, занимайся остальными, у тебя их много, а Фена оставим на январь. После Нового года в Оксфорде намечается постановка «Мейстерзингеров», вот тогда мы с Джервейсом Феном и встретимся.

Репетиции «Дона Паскуале» прошли без инцидентов. Шортхаус общества Адама не искал, но был неизменно приветлив. А потом сразу после второго представления оперы случилось неожиданное.

Адам задержался за кулисами, беседуя с режиссером насчет одной мизансцены, потом, когда вошел в гримерную, с удивлением обнаружил там Шортхауса в длинном халате с баночкой крема для снятия грима в руке. При появлении Адама он поспешно вернул ее на место. Шортхаус был по-прежнему в гриме и парике, и Адам подумал, что у того кончился крем, а поскольку их гримерные расположены рядом, то он решил позаимствовать у соседа. Однако вскоре выяснилось, что крем был лишь поводом для визита.

— Послушай, Лангли, — произнес Шортхаус, изрядно насытив воздух парами джина, — полагаю, у тебя есть причины на меня обижаться. Признаюсь, я вел себя довольно скверно.

Смущенный Адам вяло пробормотал в ответ что-то невнятное. Шортхаус понимающе кивнул и продолжил доверительным тоном:

— Я пришел к тебе извиниться. Да, извиниться за свое недостойное поведение.

— Да полно тебе, — принялся успокаивать его Адам. — Я вовсе не обижаюсь. Все в порядке.

Шортхаус оживился:

— Так мы можем быть друзьями?

— Друзьями? — проговорил Адам упавшим голосом. — Да, конечно.

— Спасибо, дорогой. Я восхищаюсь твоим великодушием.

Адам снял парик и повесил на крючок.

Шортхаус постоял с минуту, переминаясь с ноги на ногу, затем нарушил молчание:

— Сегодня, кажется, был аншлаг.

— Да, аншлаг, — подхватил Адам. — Публика смеялась довольно часто. Ты заметил?

— Да, конечно. Так ведь опера замечательная.

— Замечательная, — согласился Адам.

— А твоя партия Эрнесто просто жемчужина спектакля. Меня особенно восхищает драматическая ария во втором акте «Cerchero lontana terra»[2].

Адам молчал, не зная, что ответить.

Шортхаус встрепенулся:

— Ладно, пойду сниму с лица эту дрянь.

— Если у тебя закончился крем, то ты можешь…

Шортхаус замотал головой:

— Нет-нет, большое спасибо. Я только посмотрел, какой ты используешь. До завтра.

— Да, — растерянно проговорил Адам. — До завтра.

Он с огромным облегчением посмотрел на закрывающуюся за Шортхаусом дверь и начал переодеваться. Неожиданное преображение Эдвина поставило его в тупик. Он пришел с извинениями. Такого еще не бывало.

Адам продолжал размышлять об этом по пути домой, а придя, тут же все выложил Элизабет.

— Он интересовался кремом для снятия грима? — спросила она. — Это тот, что я тебе купила?

— Нет, старый. А твой я храню отдельно и только недавно открыл. — Он вздохнул. — Впредь придется держать гримерную запертой.

— Я рада, что он наконец перестанет трепать тебе нервы.

— Я тоже, но… — Адам задумался. — Знаешь, дорогая, мне все же не верится. Этот Тартюф просто так ничего не делает. Иногда мне кажется, что он способен даже на убийство.

Адам тогда и не думал, насколько был близок к истине.

В конце января в унылый промозглый день Адам и Элизабет отправились в Оксфорд. Адам отворачивался от холодного ветра, прижимая плотнее к горлу толстое кашне. Для него простудиться сейчас было бы катастрофой. К счастью, поезд хорошо отапливался, так что беспокоиться не следовало. На вокзале они взяли такси до отеля «Булава и скипетр», где у них был забронирован номер. Адам помог Элизабет распаковать и разложить вещи, а затем они спустились в бар, где с радостью увидели Джоан Дэвис, которая одна за столиком потягивала сухой мартини.

От нее Адам узнал, что партию Давида будет исполнять молодой певец из Германии Фриц Абельхайм, а партию пекаря — Джон Барфилд. Сакса, разумеется, будет петь Эдвин Шортхаус, а Вальтера и Еву — Адам и Джоан.

— А ты знакома с дирижером? — спросил Адам. — Что за человек этот Пикок?

Джоан улыбнулась:

— Я с ним знакома, но не близко. Джордж достаточно молод и невероятно обаятелен. «Мейстерзингеры» его первая большая работа, и он наверняка будет экспериментировать. Теперь нам придется забыть то, что мы делали раньше, и усердно ему помогать.

— Но он хоть чего-то стоит?

— Увидим. Но, я думаю, Леви не стал бы его приглашать, будь он бездарен. У Леви на хороших оперных дирижеров особый нюх.

— А кто режиссер?

— Дэниел Резерстон.

— Этот меланхолик? Понятно. А помогает ему, конечно, Карл?

— Да. Он вне себя от радости. Ты же знаешь, какой Карл фанатик Вагнера. Тем более что только недавно разрешили ставить его оперы. Я так и не знаю, почему во время войны Вагнера запрещали.

— Его считают идейным вдохновителем нацизма, — пояснил Адам. — И не без оснований. Оперы Вагнера, взять хотя бы цикл «Кольцо нибелунга», возвеличивающие германский дух, с энтузиазмом приняли нацисты во главе с Гитлером. Вагнер считался главным композитором Третьего рейха. Хотя конечно, в чувствах, которые пробуждают произведения Вагнера, нет ничего плохого. В конце концов, он умер за пятьдесят лет до того, как наци пришли к власти. Извини, увлекся. Я ведь могу рассуждать на эти темы до бесконечности. — Он улыбнулся. — Ты ведь бывала за границей?