Лебединая песня. Любовь покоится в крови - Криспин Эдмунд - Страница 18

Джоан подошла к стоящему неподалеку Пикоку:

— Джордж, с какого места мы начинаем?

— С собрания мастеров и песенного состязания, — ответил Пикок.

— Тогда я пока не занята. — Она повернулась к Фену: — Пойдемте ко мне в гримерную.

Фен в свою очередь повернулся к Адаму:

— Вы можете петь и одновременно следить за своей супругой?

— Вполне.

— А зачем следить? — спросила Элизабет. — Со мной будет все в порядке.

— Наверное, именно так ответил Цезарь на вопрос Кальпурнии в мартовские иды[16]. Так что, пожалуйста, без особой нужды никуда не отходите.

— О чем идет речь? — поинтересовалась Джоан. — Почему с Элизабет что-то может быть не в порядке?

— Я вам скоро объясню, — пообещал Фен. — Надеюсь, ваша гримерная не на последнем этаже? Стыдно признаваться, но я уже не молод. И ноги уже не те. Как говорится: mon beau printemps a fait le saulet par la fenetre[17].

— Не беспокойтесь, мы уже пришли, — успокоила его Джоан, открывая дверь гримерной.

Комната была такой же, что и та, где встретил свой конец Эдвин Шортхаус, но ее содержимое выглядело, разумеется, совсем по-другому. Фен в очередной раз изумился тому, как женщины могут сделать любой беспорядок симпатичным и уютным. Одежда, косметика, книги, фотографии, разные случайные вещицы…

Джоан включила электрокамин, они сели рядом, закурили.

— И какие же у вас затруднения? — спросил Фен.

— Понимаете, — начала Джоан, — вчера вечером после ужина я и еще несколько участников спектакля собрались посидеть в баре, обсудить ситуацию. Мы были сильно удручены тем, как прошла репетиция. И одинаково сожалели о том, что родители Эдвина когда-то встретились. И тут я ляпнула — хорошо было бы отравить его. Конечно, не на смерть, а только чтобы он не мог петь. Кто мог знать, что через некоторое время Эдвин Шортхаус будет найден мертвым. Все бы ничего, но сегодня нас по очереди опрашивал инспектор Мадж, и кто-то ему рассказал об этом.

— Понимаю, — протянул Фен, выпустив кольцо дыма.

— Когда инспектор говорил со мной, мне ничего не оставалось, как подтвердить свои слова. Это скверно, потому что вырванные из контекста они звучат зловеще. Но, как говорится, слово не воробей.

— Вот именно, — согласился Фен.

— Но это еще не все. Выяснилось, что джин Эдвина был сильно сдобрен нембуталом, а я единственная, у кого здесь был такой препарат.

Фен выпрямился. Издалека донеслась проникновенная и возвышенная музыка. Началась репетиция первого акта. Барфилд затянул: «…я призываю мастеров на сходку…»

Да, неизвестно, какие фантазии могут возникнуть в голове Маджа в связи с этим нембуталом.

— Мне выписывают его от бессонницы, — продолжила Джоан. — Есть рецепт.

— Но то, что у вас есть нембутал, еще ничего не значит.

— Вся беда в том, — сказала Джоан, — что изрядное количество его пропало. Несколько десятков капсул.

— Откуда пропало?

— Из вон того ящика.

— Вы хранили лекарство здесь?

— Нет. Просто несколько дней назад положила в ящик и забыла. В последнее время я спала хорошо, и лекарство не было нужно. А когда сегодня хватилась, больше половины нет.

— Вы что, гримерную не запирали?

— Запирала, но не всегда. Здесь у меня нет ничего особенно ценного.

— Тот, кто украл лекарство, должен был знать, что оно у вас есть.

Джоан усмехнулась:

— Об этом наверняка известно половине труппы. Вы знаете Аделу Брант, которая поет Магдалену? — Фен отрицательно покачал головой. — Она заходила как-то ко мне и видела нембутал. Этого достаточно. Не сомневаюсь, что она тут же принялась нашептывать всем: «Вы представляете, Джоан принимает нембутал. И держит его у себя в гримерной. Говорят, что это наркотик…» В общем, что-то в этом роде.

— Да, — задумчиво проговорил Фен, — в актерской среде такое бывает. Но тут не за что зацепиться. Неужели Мадж всерьез подозревает вас в убийстве Шортхауса?

— Ну до этого, я думаю, дело не дошло. — Джоан глубоко затянулась сигаретой. — Мне показалось, что он считает смерть Эдвина самоубийством. С другой стороны, нембутал в его бутылке с джином противоречит этой версии.

— И что за мотив мог быть у вас для убийства?

Джоан вздохнула:

— Целых два. Бескорыстный и корыстный. Первый — желание спасти постановку, второй — спасти Джорджа.

— Какого Джорджа?

— Джорджа Пикока, дирижера. — Она посмотрела на Фена: — Профессор, что мне делать?

— Ничего.

— Но я должна что-то предпринять. Нельзя, чтобы обо мне подумали…

— Пусть они думают все, что им нравится. А вы не переживайте. Выдвигать против вас обвинения — это такой же абсурд, как изобретение Бленкинсопа.

— А кто это?

— О, мистер Бленкинсоп мой любимый трагикомический персонаж из истории. Он жил в эпоху, когда железные дороги, поезда, локомотивы существовали только в теории. Так вот Бленкинсоп, считая, что локомотивы будут пробуксовывать и не смогут двигаться по рельсам, предложил модель паровоза с зубчатыми колесами. Представляете? — Фен загасил сигарету. — И учтите, у Маджа против вас нет абсолютно никаких доказательств. Если даже на разбирательстве у коронера присяжные вынесут вердикт, что это было убийство, инспектор суду ничего предъявить не сможет.

— То есть я зря запаниковала, — заключила Джоан. — Ладно, не будем об этом. Вы сказали, что хотели со мной поговорить.

— Да. Подробнее узнать о Стейплтоне и Джудит Хайнс.

— Тут особенно нечего рассказывать. Они любят друг друга. Он композитор. Сегодня утром я просмотрела черновик вокальной партитуры его оперы.

— Мадж ее вернул?

— Да. Партитуру нашли в квартире Эдвина.

— И какое впечатление?

Джоан поморщилась:

— Честно говоря, не очень. Но он молод, и главные свершения у него впереди. Композиторский талант у некоторых в полную силу проявляется не сразу. Да мне сейчас трудно судить о чьей-то музыке, когда голова полна «Мейстерзингерами». Как говорил Пуччини: «Иногда мне кажется, что по сравнению с ним мы только тренькаем на мандолинах». Это он о Вагнере.

— А Уолтер Тернер считал лучшей оперой Вагнера «Летучий голландец». — Фен попытался напеть первые такты увертюры. — Что касается «Мейстерзингеров», наверное, еще только «Генрих IV» Шекспира так прославляет величие и благородство человека. В отличие от «Макбета» или «Девятой симфонии» Бетховена, где речь идет о богах. — Он помолчал, а потом, как будто спохватившись, произнес: — А что там было у Шортхауса с Джудит Хайнс?

— Эдвин имел на нее определенные виды, — отозвалась Джоан. — Далеко не благородные.

— И были инциденты?

— Были, — призналась Джоан. — Но я не хочу об этом говорить, потому что обещала…

— Я думаю, в данной ситуации обещание можно нарушить. Надеюсь, это никак не опорочит молодую девушку?

— Нет… но все же…

— Понимаете, Шортхаус мертв, но существует угроза жизни еще кое-кому.

— Вы серьезно?

— Абсолютно.

— Но они не имеют отношения ни к чему такому.

— Наверное, нет, но в данном деле важна каждая мелочь.

Джоан колебалась недолго.

— Не так давно я застала Эдвина в его гримерной, сильно пьяного, когда он пытался изнасиловать Джудит. Я видела своими глазами, как он стаскивал с нее платье. Бедная Джудит, сколько страдания было на ее лице. Пришлось вмешаться.

— И каков был результат? — с интересом спросил Фен.

— Схватила его за воротник и стукнула по голове. Он повалился на спину и заснул.

— Превосходно.

— Потом Джудит умоляла меня никому об этом не рассказывать. Говорила, что ей будет очень неудобно перед людьми. Пришлось обещать.

— Но Стейплтон об этом узнал?

— Да. Ему она рассказала. На следующий день он подошел ко мне с благодарностями. Вид у него был довольно странный. Думаю, он весь кипел от гнева. — Она замолкла. — Теперь, полагаю, в вашем перечне мотивов появился еще один.