Жмурик или Спящий красавец по-корейски (СИ) - Кувайкова Анна Александровна - Страница 69

— У меня патологическая тяга к одному единственному патологоанатому, — и снова в голосе та неприкрытая нежность и мягкость, от которой хотелось закрыться, спрятаться и сбежать. Как можно дальше и как можно быстрее.

И в то же время я не двинулась с места, вцепившись пальцами в подлокотник так, что побелели пальцы. Как сказала бы Эльза, мазохизм во всей его красе!

— Ты разбиваешь мне сердце, — криво усмехнулась и склонила голову набок. — Кто этот несчастливец? Я должна выказать ему свои соболезнования… Твоя тяга к кому-то, как оказалась до добра не доводит. Проверено…

Не удержалась. Горечь прозвучала в словах против моей воли, но я мужественно делала вид, что всё нормально, что всё так и должно быть. В конце концов, за этот месяц я научилась виртуозно врать всем подряд, прятаться в морге и в собственной квартире и топить себя в работе.

Единственной отдушиной был Славик. С ним можно было просто сидеть и молчать. Просто сидеть и молчать. Порою, это всё, что мне было нужно, что бы пережить ещё один день.

Когда он оказался так близко ко мне, я так и не заметила. Просто в один момент он стоял у стола, в другой прохладные пальцы обхватили моё лицо, вынуждая поднять голову и заглянуть в такие знакомые серо-зелёные глаза. И раздельно, медленно произнесла:

— Иди к чёрту.

— Неправильный ответ, Харон, — тихо вздохнув, он невесомо коснулся моих губ. И этого оказалось достаточно, что бы вернуть все воспоминания, которые я так рьяно пыталась забыть.

Недоумённо качающий головой парень, так неожиданно восставший на моём столе. Сонный, смущённо улыбающийся и немного растерянный у меня дома. Заботливый. Нежный. Важный. Нужный…

Необходимый как воздух.

Я сама не заметила, как потянулась в ответ, прижимаясь крепче, обхватывая шею ладонями и зло кусая нижнюю губу. А когда осознала, уже не смогла остановиться, выдыхая между поцелуями:

— Ненавижу… Как же я тебя ненавижу…

А он снова молчал, уже привычно и так знакомо. Целовал в ответ, обнимал за талию, не давал отстраниться и высвободиться. И на какой-то миг я действительно поверила, что ничего этого не было. Месяца нервотрёпки, боли и слёз. Месяца разлуки.

Месяца без него. Только лгать себе последнее дело, да Харон?

Удар в живот оказался для Андрея неожиданностью. Выпустив меня из объятий, он отступил на шаг, пытаясь выровнять дыхание и недоумённо на меня поглядывая. Я же стояла прямо, сжимая руки в кулаки и отстранённо, ровно выдавила из себя:

— Иди к чёрту… Андрей. Уходи.

— Я знаю, что я виноват, — тихо вздохнув, повторил он уже прозвучавший аргумент.

— И снова поздравляю, молодец. Герой. Дальше, что? — дёрнув плечом, я отвернулась, опёршись ладонями на стол и устало сгорбившись.

— Я тебя люблю, Жень… — и прозвучало это так растерянно, что я невольно улыбнулась, весело фыркнув.

— Сочувствую, — и даже почти не покривила душой против истины. — Искренне. Наверное…

В зале воцарилось странное, неуютное молчание. Конечно, назвать морг уютным вообще проблематично, но сейчас, не смотря на годы работы тут, мне вдруг захотелось сбежать из этих привычных стен куда подальше. И я не знаю от чего мне так хочется сбежать, от холодных и безучастных стен или же от этого чёртового бывшего трупа, которого мне так не хватало…

Жмур молчал. Стоял в стороне, сверлил взглядом мою спину, но молчал. И только когда я начала сомневаться в собственном же решении, он так же молча развернулся и ушёл. Вот так просто, без очередной попытки что-то мне доказать, убедить, уговорить, взять силой в конце концов! И от этого стало ещё больнее…

— Дура… — тихо пробормотала себе под нос, сжавшись в комок и обхватив себя руками за плечи. — Какая же ты дура, Женя…

А дальше вновь была работа. Единственная моя неизменная константа, ставшая тем спасительным якорем, позволяющим держаться. Оставшиеся три часа до конца смены прошли насыщенно и не без весёлых приключений, реагировать на которые у меня уже просто не было ни сил, ни желания. Так что из морга я вышла в восемь вечера, потирая саднящие виски, и щурясь от слишком яркого света уличных фонарей.

Болело всё. Начиная от тела, заканчивая душой и сердцем. Пока работала с телами, успела раз десять переиграть в голове всё, что произошло, весь этот разговор, раз за разом коря себя за то, что поступила именно так. Да, мне всё ещё обидно. Да, я всё ещё злюсь.

Но без него было куда хуже, чем с ним. И если бы не моя чёртова гордость и не треклятое упрямство, я бы сейчас не думала о том, как оттянуть момент возращения в одинокую, пустую квартиру. Где нет ничего. Вообще. И так же пусто как в моей душе.

Вздрогнув от холодного ветра, забравшегося под кое-как застёгнутый пуховик, я поёжилась и медленно, нога из-за ноги поплелась в сторону дома. Засунув руки в карманы и старательно думая обо всём, кроме как о том, как теперь пережить оставшееся до новой смены время. И не будет ли слишком уж нагло попросить к Славику с ночевой? Почему-то рядом с недоученным психологом было спокойно, и я не боялась спать.

Что бы дойти до родного подъезда, у меня ушло где-то полчаса времени. Я шла обходными путями, специально задерживаясь подолгу на перекрёстках, пугая своим бледным лицом с тёмными кругами под глазами немногочисленных прохожих. Но как бы я не петляла, всё равно оказалась возле дома и нехотя открыла дверь, неторопливо поднимаясь на нужный мне этаж. Замедляясь, шаг за шагом.

И остановилась, не дойдя до квартиры каких-то пару ступенек. Охнула, схватившись рукой за перила, и медленно присела на корточки, уронив потрёпанный рюкзак на пол.

По щекам потекли слёзы, а дрогнувшие губы растянулись в слабой, неуверенной улыбке. Увиденное пугало, а ещё дарило робкую, неуверенную надежду, что сказки всё-таки не врут. И даже мне перепадёт свой кусочек личного, только моего счастья…

— Эй… — решив кое-что для себя, я осторожно коснулась кончиками пальцев щеки задремавшего на самой верхней ступеньке около моей квартиры парня. Тот выпал из полудрёмы и чуть не упал от неожиданности.

Глянул на меня и нахмурился, упрямо поджав губы:

— Я никуда не уйду, Харон. Можешь орать, ругаться, злиться, колотить меня или пытаться отравить. Мне плевать. Я тебя люблю и не больше не хочу с тобой расставаться, никогда. Как бы сопливо это не звучало.

— Андрей…

— Я не думал, что всё получится именно так, — он криво улыбнулся, неосознанно прижавшись щекой к моей ладони. Которую я так и не убрала, продолжая невесомо поглаживать слегка колючую от щетины кожу. — Отец слёг с сердечным приступом. Мать чуть не заработала нервное истощение. Я только через пару недель смог осознать, что натворил. Прости… Я, правда, не думал, что всё так получится.

Я, молча, его слушала, не особо обращая внимания на слова. Куда больше меня интересовало, чего мне хочется и стоит ли давать шанс человеку, который уже однажды причинил мне столько боли. И чем больше я прислушивалась к этому мягкому, такому уже родному голосу, чем больше согревались пальцы от чужого тепла, тем больше я понимала…

Я, может быть, и дура. Но хочу счастья, хочу попытаться снова, не смотря ни на что. Глупо, но так сильно.

— Это было больно, — наконец выдавила я из себя, с трудом проглотив стоящий в горле ком. — Это было очень больно, Андрей. Я не хочу снова это переживать.

— Я никуда не уйду. Больше никуда, — взгляд у него был упрямый, твёрдый, уверенный в собственной правоте, и я сдалась.

Хрипло хохотнула, медленно поднялась на ноги, прихватив упавший на плитки рюкзак и прошла к квартире, не оглядываясь. Только прошептала, едва слышно:

— Идём домой, Жмураэлло… Я хочу кофе, чёрного крепкого кофе, бутербродов и обнимашки. Без обнимашек я не согласна!

Крепкие, родные объятия окончательно согрели меня, прогоняя и усталую злость, и надоевшее одиночество, и обиду, оставляющую горечь на языке. Жмур затянул меня в коридор, захлопнув дверь, и снова поцеловал. Мягко, нежно, ласково. Разбивая все те сомнения, что у меня ещё оставались.