Мифы для жизни - Кэмпбелл Джозеф - Страница 3

Нашли еще и здания, что опять не согласуется со Священным Писанием. Например, период египетской истории, предположительно описанный в Исходе, – правление Рамзеса II (1301–1234 гг. до н. э.), или, может быть, Мернептаха (1234–1220 гг. до н. э.), или Сети II (1220–1200 гг. до н. э.) – хорошо представлен останками сооружений и иероглифических надписей. Однако в них нет ни одного упоминания о чем-то похожем на известные библейские бедствия, никаких свидетельств даже сопоставимых событий. Более того, как говорят другие хроники, еврейские кочевники, «хабиру», уже вторгались в Ханаан во времена правления Эхнатона (1377–1358 гг. до н. э.), на сотню лет раньше правления Рамзеса. Как бы там ни было, суть в том, что древнееврейские тексты, из которых выросли все эти популярные иудейские предания о сотворении мира, исходе, сорокалетнем скитании по пустыне и завоевании Ханаана, не были созданы Богом или неким Моисеем, а относятся к разным эпохам, написаны разными авторами, и все – намного позже, чем считалось ранее. Первые пять книг Ветхого Завета (Тора) были сформированы уже после Ездры (IV в. до н. э.) из текстов, датируемых периодом с IX в. до н. э., – так называемые источники Яхвист (J) и Элохист (E) – до приблизительно II в. до н. э. – источник (P), или «Священнический кодекс». Можно заметить, например, что существуют два описания Всемирного потопа. Из первого мы узнаем, что Ной собрал в ковчег «от всякой плоти по паре» (Быт. 6:19–20; источник P, период после Ездры), а из второго: «И всякого скота чистого возьми по семи, мужеского пола и женского, а из скота нечистого по два, мужеского пола и женского» (Быт. 7:2–3; источник J, около 800 г. до н. э., плюс-минус 50 лет). Еще мы обнаруживаем две истории о сотворении мира, более раннюю во второй главе Бытия, а более позднюю – в первой. Во второй главе говорится, что был насажден сад и создан человек, чтобы возделывать его, затем появились животные, и наконец, как в сказке, из ребра Адама сотворена «матерь всех живущих» Ева. С другой стороны, в первой главе Бог, один над космическими водами, сказал: «Да будет свет» и так далее, после чего, шаг за шагом, возникает Вселенная: сначала свет, три дня спустя солнце; затем растения, животные и в конце концов человечество – сразу и мужчина, и женщина. Первая глава Бытия датируется приблизительно IV вв. до н. э. (период Аристотеля), а вторая – IX–VIII вв. до н. э. (время Гесиода).

Сравнительные культурологические исследования продемонстрировали, вне всякого сомнения, что подобные мифические легенды можно обнаружить повсюду, где живет человек. Когда Кортес со своими католиками-испанцами прибыли в Мексику ацтеков, они сразу подметили в местной религии так много параллелей со своей собственной «истинной верой», что оказались в затруднении, пытаясь объяснить этот факт. Высокие пирамидальные храмы, олицетворяющие, ярус за ярусом, подобно Дантовой горе Чистилища, этапы вознесения духа. Тринадцать небес, каждое со своими богами или ангелами, девять кругов ада для страдающих душ. И над всем этим – Верховный Бог, существующий вне всякого человеческого разумения и воображения. Был даже ассоциирующийся со змеей настоящий Спаситель, рожденный от девственницы, который умер и воскрес, и крест являлся одним из его символов. Чтобы объяснить все это, католические священники сочинили два собственных мифа. Первый заключался в том, что святой Фома, апостол Индии, вероятно, достиг Америки и проповедовал здесь Евангелие. Но земли эти были настолько далеки от влияния Рима, что вероучение исказилось, и обнаруженное конкистадорами было просто ужасно выродившейся формой их собственного Откровения. Второе объяснение гласило, что дьявол нарочно измышляет пародии на христианскую веру, чтобы помешать миссионерской работе.

Систематически сравнивая мифы и обряды человечества, современные гуманитарные науки почти везде находят легенды о девственницах, дающих рождение героям, которые умирают и воскресают. Индия изобилует такими сказаниями, и ее величественные храмы, в точности как ацтекские, олицетворяют нашу многоярусную вселенскую гору с раем на вершине и ужасными кругами ада внизу. У буддистов и джайнистов есть похожие представления. Оглядываясь назад, в дохристианское прошлое, мы обнаруживаем убитого и воскресшего Осириса в Египте, Таммуза в Месопотамии, Адониса в Сирии и Диониса в Греции – все это послужило ранним христианам моделью для образа Иисуса.

В то время представители всех больших цивилизаций были склонны толковать собственные символические образы буквально, а следовательно, считать себя в каком-то смысле избранными, приближенными к Абсолюту. Даже политеистические греки и римляне, индусы и китайцы, способные с пониманием относиться к чужим богам и обычаям, считали себя превыше всех или, по крайней мере, в чем-то превосходящими других; а уж для монотеистов – иудеев, христиан и мусульман – чужие боги являлись и не богами вовсе, а демонами, а поклоняющиеся им представлялись безбожниками. Вследствие этого Мекка, Рим, Иерусалим и, менее выраженно, Бенарес и Пекин веками были, каждый по-своему, центрами вселенной, напрямую – как бы «горячей линией» – связанными с Царством Света, или Бога.

Сегодня к таким притязаниям никто не отнесется всерьез даже в детском саду. И в этом есть существенная опасность. Не только потому, что так уж заведено: массы всегда толкуют символы буквально, но и потому, что такие дословно прочитанные символические формы всегда были и фактически все еще являются опорой цивилизаций, поддержкой для их моральных устоев, единства, жизнеспособности и творческих сил. Следом за потерей подобного символа возникает неопределенность, а за ней – неустойчивость, поскольку жизнь – как понимали и Ницше, и Ибсен – требует жизнеутверждающих иллюзий. Там, где они были развеяны, не остается ничего надежного – ни прочных опор, ни нравственного закона. Мы уже видели, что, например, случается с примитивными обществами, потревоженными цивилизацией белого человека. С дискредитацией своих старинных табу они тут же теряют стержень, распадаются и становятся рассадниками пороков и болезней.

Сегодня то же самое происходит с нами. Табу, происходящие из древних мифов, разрушены нашей же собственной современной наукой. В итоге повсюду в цивилизованном мире быстро растет уровень безнравственности и преступности, психических расстройств и наркотической зависимости, насилия и отчаяния, увеличивается число убийств и самоубийств, распавшихся семей и испорченных детей. Это – факты, а не мои выдумки. Они придают убедительности призывам проповедников к покаянию, пересмотру взглядов и возврату на путь истинный: к прежней религии. И они же бросают вызов современному педагогу, верному собственным взглядам и принципам. Что делать добросовестному преподавателю, обеспокоенному моральными качествами своих студентов так же, как их научными познаниями, – хранить преданность мифам, на которых держится цивилизация, или все же «подтвержденным фактами» истинам своей науки? Действительно ли первое противоречит второму? Разве не существует какого-то мудрого способа выйти за рамки противоречий между заблуждениями и истиной, чтобы снова сделать жизнь цельной?

Я бы сказал, что на сегодня это главный вопрос в воспитании детей. Несомненно, именно эта самая проблема сидела в тот день рядом со мной за стойкой кафе. Тогда и учитель, и мать оказались на стороне уже устаревшей иллюзии. Обычно – или так мне кажется – большинство охранителей общества склонны поступать именно таким образом, используя свой авторитет не в защиту, а против поиска смущающих истин. Подобная тенденция недавно обнаружилась даже среди социологов и антропологов в дискуссиях о происхождении человека. И можно с готовностью понять, даже в какой-то мере разделить их беспокойство, поскольку мир кормится ложью, и в конце концов, не то что немногие, а лишь редкие люди способны принять вызов истины и жить в соответствии с ней.

Я твердо убежден, что лучший ответ на этот важнейший вопрос принесут открытия психологов, в особенности тех, которые имеют дело с происхождением и природой мифа. Нравственные устои сообществ всегда основывались на мифах, которые канонизировались в форме религии. Поскольку влияние науки на мифологию ведет – очевидно неизбежно – к нарушению морального равновесия, придется выяснить, так ли уж невозможно осмыслить с научной точки зрения жизнеутверждающую природу мифов. Нельзя ли, критикуя отжившие черты, не отвергать и не отрицать их необходимость – так сказать, не выплескивая вместе с водой ребенка (целые поколения детей)?