Змея, что пьет гранатовую кровь (СИ) - "Luna Selena" - Страница 43

Теперь, когда король открыт, я вижу это — плотность нитей воздуха очень нестабильна. Что же, пора исправить это.

Белые стены лазарета. Тишина, пропахшая сухими травами. Остроконечный скальпель с изысканной жестокостью чертит узкую глубокую рану ниже ребер короля, слева. Я кладу камень возле пореза — и Илиас, ничем до того не выдавший своих ощущений, бледнеет. Но не просит прекратить.

Королева сидит на кушетке в углу операционной, выпрямившись болезненно-безупречно, и молча кусает губы до крови. Но я уверена, что своих ран она не замечает.

Кровь же Илиаса жжет мне руки, будто ледяная вода, даже сквозь специальные перчатки. С током этой крови, будто спящие чудовища из глубины — не разбудить бы — поднимаются черные семена. Притянутые силой камня, они исчезают в невидимых почти трещинах.

Мирабелла опирается на стену и закрывает глаза. Я вижу, как она улыбается.

— Все, — тихо говорит Его Величество.

Ни единого не осталось.

Стежок. Еще один. И еще. Я накладываю повязку, и выдыхаю наконец.

Когда все закончено, Илиас подносит к губам мою руку. Мирабелла же, не говоря ни слова, крепко сжимает меня в объятиях.

Камень будет находиться в надежном хранилище. Как напоминание о том, что могут двое влюбленных вместе.

***

Когда Аларик возвратился, я сидела на кровати, закрыв глаза и пытаясь успокоиться. Я чувствовала, будто кровь короля вновь касается моей кожи сквозь перчатки, чей материал белый, как молоко.

Мой супруг садится на пол возле меня, скрестив ноги, и я рассказываю ему о самой сложной операции, которую когда-либо проводила. Судя по реакции моего принца, это откровение для него. Насколько я могу понять, родители закрыли произошедшее в своих мыслях, дабы не волновать Аларика, пока не станет очевидным результат.

Мой принц смеется. Действительно забавно. Он ушел, дабы в одиночестве предаться сыновней печали, а когда вернулся в замок — оказалось, что для печали уже и нет оснований.

Он глубоко вздыхает. Поворачивается и кладет голову на мои колени, а я глажу его волосы.

Облекать чувства в слова — не самая сильная черта моего мужчины. Но что касается щедрости, с которой он делится своим теплом, своей силой — тут равных ему нет.

Неожиданно Аларик поднимается на ноги плавным, текучим движением. На губах его змеится совершенно сумасшедшая улыбка, и он смотрит, не мигая. А затем — бросается на меня, прижимая спиной к прохладному льну простыней, и покрывает мое лицо поцелуями. Мне остается лишь наслаждаться.

***

— Я читаю в твоем сердце, что ты не откажешься от Лидии и не нарушишь клятв.

Королева внимательно смотрит на своего сына.

Аларик улыбается матери, мягко и спокойно, и красноречиво касается серебряной змеи, что обвила третий палец его левой руки.

— Нет, я не смогу нарушить эти клятвы.

Ее Величество молчит, готовая слушать. Руки скрещены на груди, и темно-изумрудный бархат платья оттеняет белизну запястий.

— Я действительно… полюбил эту женщину. Еще когда наблюдал за ее жизнью до меня. Я хотел стать частью этой жизни.

— Я рада, что дом, который ты строил для вас, не будет пустовать.

Одна рука королевы коснулась плеча сына, а другой рукой она осторожно поправила одеяло супруга. Аларик опустил голову и поцеловал пальцы матушки, а король нежно коснулся волос своей супруги.

— Мне тоже нравится эта девочка, — Илиас удобнее устроился на своей кровати. Не совсем, конечно, привычно ему было спать в лазарете, но это такие мелочи. — И не нравится то, что я желал использовать ее. Так все замечательно совпало: та, которую ты спас, направляемый волей Ветра, оказалась сильной целительницей, способной вылечить меня — и в результате, она сделала это. И она сделала счастливым тебя. В благодарность, я принял бы ее любой. Просто Гранатовому дому повезло, что она достойна и сильна.

Аларик коснулся руки отца.

— Любопытные иной раз случаются повороты на жизненных дорогах. Кто знал, что именно орки, которые были всегда нашими врагами, приблизят момент твоего избавления.

Но ведь это не все, что хотел сказать, сын наш?

Король и королева переглянулись обеспокоенно.

— Что-то не так? — спросила Мирабелла.

Аларик, глубоко вздохнув, стал мерить медленными шагами палату.

— Никто не должен знать о корыстных мотивах. Никто. Если Лидия узнает об этом, она не поверит больше в мою любовь. А я не смогу быть без нее.

Принц повернулся к родителям и вытер устало лоб ладонью.

— Простите. Если это случится, виноват буду я сам. Дьяр знает.

***

Слыша голос друга, Аларик легко мог бы представить, как Дьяр улыбается.

— Разумеется, нет.

Принц смотрит на темно-синие камни-передатчики коммуникатора. Опирается о стену приемного покоя в лазарете и закрывает глаза.

— Просто ты ведь знаешь, что все это для меня значит, правда? Если расскажешь Лидии — этим ты убьешь меня. А после я убью тебя. Не сомневайся.

Светлый и не сомневается. Ничуть.

Голос Аларика спокойный, тихий. Будто течение реки, которое скрывает острые жестокие камни.

— От меня она ничего не узнает, — серьезно говорит Дьяр. Он смотрит на свою металлическую руку, скрытую бархатом перчатки. Берет со стола стакан темного имбирного эля и делает глоток. — Даю тебе слово. Похоже, ты счастлив. Она счастлива. Зачем мне вмешиваться?

Верно. Все верно.

— Расскажи мне, — вдруг говорит Аларик.

Дьяр не спрашивает о значении этих слов. Между теми, кто проливал кровь вместе, ни к чему глупые вопросы.

— Это Лайолешь. Мы то наговориться не можем, трахаемся ночами напролет, то она холодная, злая. Иногда она почти на грани истерики. И обнимает меня так, будто знает, что скоро я сдохну.

Светлый смеется, и горечи в этом смехе хватит, чтобы отравить не только ту реку голоса дроу, что прячет смертоносные камни — а неисчислимое множество таких рек.

— Как думаешь, действительно скоро? Кажется, это все из-за ее отца. Ублюдок собирает армию, хочет оспорить мою власть. В землях Золотых, родных для Лайолешь, неспокойно, хоть они все еще под моей рукой. И я принесу им покой.

Не ограничивая себя в выборе средств, разумеется.

— Если я буду нужен — только скажи.

— Знаю, — устало отвечает Дьяр. — Благодарен за это. И… Смерть?

— Да? — Аларик подходит к шкафу и берет закрытую бутылку с водой, настоянной на листьях мяты — вкусной, чистой. Вот только жажду прикоснуться к Лидии, убедиться, что она все еще здесь, с ним, не утолит, конечно.

— Я рад, что с твоим отцом все в порядке теперь.

— Я тоже, — едва заметно улыбается принц. — Я тоже.

***

— Прекрати, пожалуйста, — говорит мягко эльфийка. — Поешь. Из-за того, что ты изводишь себя, моришь голодом, твои мертвые не возвратятся.

Пантера вздрогнула, будто от удара, и бросила полный злобы и отчаяния взгляд на Риссу. Одно легкое движение тонкой руки — фарфоровая тарелка летит на пол. Прекрасный суп из белых грибов со сливками разливается на темно-зеленом ковре.

Маили любит этот суп. И иной раз даже предпочитает его куску хорошо прожаренного мяса. Но это — непозволительная слабость. Столь же непозволительная, как и прийти к эльфийке вновь.

Волосы Риссы в тусклом свете белых свечей, чей воск смешан с маслом черного ириса, отливают серебром. И пантера знает, что за это серебро она сможет купить немного покоя для себя.

Но не сегодня.

— Ты меня предала. Ты рассказала королевской семье о том, когда нападут веры. Зачем?

Эльфийка положила ложку на стол, идеально ровно подле тарелки. Сняла несуществующую пылинку с рукава своей блузки. На шелке изображены лисы, уютно спящие.

Хитрые, жестокие твари. И Рисса — хитрая, жестокая тварь.

— Зачем? — голос Маили тих, будто она бесконечно устала.

Эльфийка склонила голову к плечу, оценивая расстановку сил — как оценивала стоимость драгоценных металлов и камней на весах.

Конечно, она может сказать правду. Но решает солгать — сама не зная, зачем.