Маршал грозового мира (СИ) - "Юста" - Страница 40

— Вас я уважаю, — ответил Хор, тоже выделив местоимение.

— Похоже, — заметил с новой усмешкой Иушнице, — это исключительно из-за того, что я веду дружбу с теневиками и вообще ушел в армию. Я повторяю свой вопрос. Вы не любите полицейских?

— Некоторых, — по-прежнему сдержанно отозвался Хор.

— А точнее? — адмирал явно не собирался сдаваться.

— Тех, кто слишком любит свое положение, — на длинные фразы Мальса сейчас не тянуло.

— То есть вам не нравятся полицейские, гордящиеся своими заслугами?

— Своим положением, — бесстрастно поправил его Хор. — Я не беру в расчет заслуги. Я рассматриваю невыразимую гордость людей от осознания того, что они — служители порядка, служители закона. Как будто это само по себе означает великую роль человека в общественной жизни.

— Закон, — негромко повторил адмирал. — Вы произносите это слово так, как будто оно для вас клетка, досадная помеха, ограничивающие рамки, и ничего более.

— Для меня — да, — лаконично ответил Хор. — Для других людей он, безусловно, более важен.

— Вот, значит, как, — с неприятной улыбкой протянул Иушнице. — Вы у нас, выходит, самый умный, выше всех, да?

— Нет, — качнул головой Мальс.

— Тогда почему все должны соблюдать закон, а вас это не касается? — кажется, налаживание контактов привело к прямо противоположному результату. Что ж, они собирались говорить друг о друге — так пусть адмирал хорошенько узнает будущего союзника. Или начальника. Первое не всегда сочетается со вторым, второе не всегда означает первое.

— Закон — это рамки. А рамки нужны тому, кто не умеет их выстраивать самостоятельно.

— И ещё тем, кто их выстраивает неверно, хотя уверен в собственной правоте, — язвительно прибавил Иушнице.

— Безусловно, — кивнул Хор. Его, в отличие от собеседника, не настолько волновала тема, чтобы не суметь сохранить спокойствие.

— Так вы, выходит, непогрешимый? — выражение синих глаз стало презрительным.

— Нет, ошибки есть у всех.

— Тогда объясните, каково ваше положение в этой системе, — потребовал слегка запутавшийся адмирал. — Вы сказали, что для вас закон — всего лишь помеха.

— Законы Объединенного Мира — да, больше помеха, чем нечто полезное, — не стал отрицать Мальс. — Законы морали, чести и долга для меня имеют немалое значение, но иногда они идут вразрез с правовой системой нашей страны. Это первое. Я не люблю, когда законом, правилами, нормами человек ограничивается и контролируется настолько, что не может действовать хоть отчасти самостоятельно. Это второе. Я допускаю, что некоторых ограничивать можно и нужно: некоторых — но не всех. И третье: меня раздражают люди, которые превозносят законы выше небес.

— То есть полицейские, стремящиеся к их выполнению? — разумеется, неприязнь во взгляде и голосе Иушнице не угасала.

— То есть полицейские, мыслящие только ими. Ставящие выше всего эту ноту, букву, четчайшие правила — и заменяющие свой разум одной-единственной нотой или буквой.

— Но позвольте, — насмешливо приподнял бровь адмирал, — при исполнении служебных обязанностей полиции и полагается себя так вести, она — часть армии, а в армии устав священен.

— Во-первых, — Хор скрестил руки на груди, — даже уставу иногда не стоит повиноваться слепо, хотя это имеет отношение лишь к крайним случаям. Во-вторых, полиция работает не с врагом, которого нужно убивать без пощады, а с обычными жителями страны, и тут уж не распишешь всего устава, как следует поступать. Слишком много тонкостей. И меня раздражает, когда рассудительные люди на них плюют, ставя во главу угла закон. Да, некоторые без него действительно могут навредить. Но кому-то он — помеха.

— Послушайте, Мальс, вы ведете к несовершенству всей правовой системы в целом, к тому, что никакие своды правил не могут предусмотреть всех мелочей. Это известно всем, кому довелось столкнуться с неправдой. Однако смысл ли вам критиковать, если вы сами вряд ли знаете, как это изменить к лучшему?

— Я не критикую, — пожал плечами Хор. — Я объясняю, почему я не считаю закон прописной истиной и почему не люблю, когда его возводят в высший ранг. К правилам нужно подходить с рассуждением.

— Ко всему нужно подходить с рассуждением, — на губах адмирала снова появилась усмешка. — К жизни вообще.

— Да — и не заменять слепо это рассуждение буквой закона, — с легким раздражением бросил Хор. — Мы живем в стране, система которой имеет очень много недостатков, из-за которых страдают люди, и превозносить эту систему я не намерен. И жить, ориентируясь на нее полностью, тоже не намерен.

— Видимо, у вас был плохой опыт встреч с полицейскими, — тихо сказал Иушнице.

— Видимо, — уже хладнокровно согласился Хор.

— Вести себя так, конечно, для вашей гордости лучше, но вот для людей, которые находятся рядом с вами, — хуже, — так же без эмоций произнес адмирал и быстро прибавил вдруг: — Хотите увидеть батерс?

— Я его уже вижу, нет? — двинул бровью Мальс.

Иушнице покачал головой:

— На расстоянии — не считается. Думаю, вы не раз мечтали подойти поближе и прикоснуться к этой вещи. Одно из самых известных изобретений магической науки Облачного Мира, распространившееся во все остальные Миры. Нам следует благодарить облачников за их щедрость, остальные регионы не спешат облагодетельствовать чужаков.

— Для чего вы мне это говорите? — Хора слегка смутил этот его монолог, хотя в тоне этого не слышалось. — Раз уж мы ведем откровенный разговор, то я не вижу смысла в фразах о ничего не значащих вещах.

— Я б не назвал батерс ничего не значащей вещью, — невозмутимо отбил последние его слова адмирал. — Так вы хотите взглянуть на него поближе или нет? Я два раза не предлагаю.

Хор без слов кивнул. Он так и не разобрался в этом стремлении собеседника, хотя, возможно, оно служило для отвлечения от ставшего неприятным разговора и восстановления душевного равновесия уязвленного Иушнице. Последний повозился с дверцей ограды и резким движением распахнул ее. Послышалось жалобное звяканье. Адмирал все так же резко указал своему спутнику на узкую дорожку к механизму, которой, видимо, пользовались все механики для починки неисправностей батерса.

Хор неторопливо шагнул к проходу и опустил ногу на дорожку. В тот же момент он на мгновение потерял равновесие, как если бы поверхность находилась ниже, чем казалось. Мальс поспешно выправился, поймал усмешку на лице Иушнице — а не для этой ли сцены все задумывалось? — непринужденно пожал плечами — впрочем, нет, это было бы слишком мелочно, — и двинулся дальше. На третьем шаге лампочки в механизме замерцали беспорядочно мутноватым светом, а медь заблестела особенно резко и неприятно. Хор моргнул, надеясь, что все станет нормальным, однако что-то ярко, до рези в глазах вспыхнуло, и он почувствовал, как валится куда-то вниз. Звучал озабоченный голос Иушнице, но он стремительно тускнел на фоне накатывающегося беспамятства.

***

Бывают такие люди, хорошие, приветливые, доброжелательные, но постоянно включащие в мозгу странную реакцию: стыд и неловкость в ответ на самые обычные их слова и действия. В приятном разговоре об этом можно забыть и непринужденно беседовать, однако стоит наступить малейшему несогласию, и ты уже начинаешь чувствовать себя виноватым, а от спокойного тона собеседника веет строгим нравоучением, хотя, возможно, он и не хотел того. Просто в разуме какая-то особая статья, отвечающая за странности, приказывает смущаться от любых речей этого человека. Чем это вызвано — Раль не знала, но на нее подобным образом действовали два человека.

Соунтис Зорренд, занимавшаяся с «крылатыми» одаренными практическими занятиями и иногда читавшая лекции по магии. Молодая, но талантливая преподавательница была младше некоторых учеников Центра, а с Раль имела разницу в возрасте где-то восемь лет. Соунтис нравилась окружающим, неплохо знала о жизни одаренных и, наверное, могла бы в ней что-то поменять, однако она, как и большинство молодых педагогов, не имела права вмешиваться в основы системы, потому только улыбалась ученикам и говорила на те темы, какие подразумевал её предмет. Соунтис объясняла все просто и доступно, но при том четко, и требовала той же четкости в ответах учеников, и потому Раль всегда смущалась, когда её спрашивали. И совсем тихо, порой неразборчиво произносила первый и второй законы энергии, относящиеся к любому виду энергии, в том числе и к магии: она никуда не исчезала, а лишь превращалась, и могла идти от тел с большей концентрацией к телам с меньшей концентрацией лишь при действии сторонней силы.