Багровый берег (ЛП) - Чайлд Линкольн - Страница 37

— Это кажется поспешным выводом.

— Только до тех пор, пока ты не узнаешь, кем был этот мужчина, а именно джентльменом по имени Уорринер А. Либби.

— Ты узнал имя этого человека?

— Конечно. Пендергаст выглядел необычайно довольным собой.

— Уорринер А. Либби был капитаном «Замка Пембрук». Ему было сорок лет, он родился на Барбадосе, а рос в Лондоне и Нью-Йорке, его отец был африканцем, а... мать — если использовать прискорбную манеру произношения того времени — мулаткой. В свое время он был уважаемым и процветающим морским капитаном.

— Весьма впечатляюще, — заметила Констанс.

— Человек, которому, несомненно, будет известно все о местонахождении чего-либо ценного на борту корабля, это капитан. Его было легко идентифицировать. Я узнал возраст и расовые характеристики нашего скелета. Они совпали. Все довольно просто, — он сделал глоток «Кальвадоса». — Так или иначе, если Либби подвергся пыткам, отказываясь выдать местонахождение ценностей, перевозимых на корабле, это говорит нам кое о чем важном: корабль не затерялся в море. В противном случае ценности затонули бы вместе с ним.

— Значит, корабль нашел убежище в гавани Эксмута?

— Нет. Гавань для него слишком мелкая. Это был трехсотфутовый пароход с восемнадцатифутовой осадкой.

— И что же с ним случилось?

— Я считаю, что он был затоплен у берегов Эксмута, где так много коварных песчаных отмелей и скал.

— Секундочку. Был затоплен... умышленно?

Пендергаст кивнул.

— Да. Умышленно.

— Кем?

— Несколькими горожанами.

— Но как могли горожане умудриться затопить корабль, находящийся в море?

— Вступить в сговор со смотрителем маяка. Это хорошо известный трюк. Погасить маяк и развести огонь на пляже, в месте, специально рассчитанном так, чтобы направить судно на скалы. Случись тут такое, горожане разграбили бы корабль и забрали весь груз, который бы выбросило на берег. Если бы корабль сел на мель до того, как разбился, мародеры, скорее всего, успели бы не только заполучить весь груз, но также забрать и деньги — если бы они точно знали, где именно они были спрятаны. В те дни на кораблях, на которых перевозились слитки или монеты, всегда были секретные отсеки именно для хранения подобных вещей.

— Так что же случалось с оставшимися в живых?

— На самом деле, это самый мрачный вопрос.

Наступила пауза, прежде чем Констанс заговорила снова.

— Если ты считаешь, что крушение было преднамеренным, то я могу себе это представить, потому что Эксмут в 1884-ом голодал: тогда случился неурожай, и люди находились в отчаянии. Проходящий корабль, скорее всего, перевозивший ценности, мог оказаться слишком большим соблазном, чтобы ему мог сопротивляться голодающий город. Мародеры пытали капитана и замуровали его, чтобы обнаружить местонахождение сокровищ на борту корабля.

— Браво, Констанс.

— Но зачем возвращаться через сто тридцать лет, чтобы забрать скелет капитана? Может, потомок кого-то из участников того заговора, забрав его, пытался скрыть старое преступление?

— Вряд ли. Не было никакого риска, что этот скелет обнаружат.

— Так зачем же рисковать и забирать его?

— Вот именно, зачем?

Краткая тишина окутала комнату до того, как Пендергаст продолжил.

— МакКул дважды посещал Эксмут. Он приезжает — скелет крадут, он возвращается — и его убивают. МакКул, должно быть, проговорился о чем-то во время своего первого визита — о чем-то, о чем узнали по очереди несколько горожан, знавших о зверствах, случившихся с «Замком Пембрук». Это и спровоцировало кражу скелета. Когда МакКул вернулся, его убили, чтобы запечатать ему рот и не допустить разглашения его открытия. Когда мы вычислим, что именно выяснил МакКул — тогда мы точно узнаем, зачем был украден скелет.

Пендергаст замолчал. Огонь потрескивал. Констанс не могла подавить чувство радости от того, что помогает Пендергасту продолжать его дедуктивную работу. Она сделала еще глоток «Кальвадоса».

Агент продолжил.

— Перейдем ко второму запутанному клубку этого дела: Печатям Тибейна. Ты дала мне список тех, кто обращался к записям Саттера в Историческом обществе, и он оказался весьма интересным.

— В каком смысле?

— Там было двадцать четыре имени. Двадцать три из них я подтвердил, как принадлежащие реальным людям, практически все из них оказались викканами. Затем появилось имя, которое не фигурировало ни в одном списке членов Викканства. Оно и звучало как-то фальшиво.

— В самом деле?

— Мистер Уильям Джонсон. Слишком обыкновенное, чтобы быть подлинным, тебе так не кажется?

— А ты не находишь, что для этого утверждения недостаточно доказательств?

— За исключением того, что, когда я связался с твоей подругой, миссис Джоб и расширил твою же забавную историю, добавив деталь о матери, ищущей свою дочь, отвернувшуюся от верования амишей, я смог узнать, что наш Уильям Джонсон попал на видеозапись. С помощью незначительного мягкого убеждения миссис Джоб отправила мне по электронной почте изображение этого мужчины.

— И что?

— Это оказался Дана Данвуди, наш покойный адвокат.

— Боже. Тебе пришлось потрудиться, — Констанс приостановилась. — Когда он успел посетить библиотеку?

— Три недели назад.

— Он не мог знать о скрытой камере видеонаблюдения, — произнесла Констанс, больше для себя, чем для Пендергаста. Затем она взглянула на агента ФБР. — Но какая связь между ним, историком и этой потерянной колонией ведьм?

— Этого я не могу сказать. А пока, Констанс, позволь мне показать тебе это, — из своего портмоне Пендергаст достал пачку фотографий и карту. — Подойди сюда, если хочешь.

Констанс поднялась со стула и села рядом с ним на кровать, смотря через его плечо. В комнате стало теплее, и она почувствовала, как в шее усилился кровоток. Она уловила слабый запах его бальзама после бритья «Флорис № 89», и заставила себя сосредоточиться на фотографии.

— Мой Бог! — она в изумлении смотрела на нее. — Что это?

— Предмет, который я извлек из-под двух футов земли в центре Квинкунса в старом поселении ведьм — в том самом, которое Саттер назвал «Новым Салемом».

— Какая нелепость. И на нем нанесен знак Моракса. Это... подлинник?

— Кажется, что да. Конечно, он был закопан много веков назад. Вот здесь он находится непосредственно на месте, а вот еще один его снимок, — он перелистнул изображение, — а здесь карта колонии ведьм с указанием места. Я также обнаружил три медальона, закопанных в точках Квинкунса. Я временно поместил их все в сейф здесь, в городе, в качестве меры предосторожности.

Констанс наблюдала, как он перебирает фотографии. Он вытащил одну из них, на которой был изображен искореженный, грубо отлитый медный медальон с нанесенным на нем знаком.

— Знак Форраса, — сказала она.

Еще одна фотография.

— Знак Андреальфа.

Другие фотографии.

— Знаки Шакса и Скокс. Все символы относятся к Печатям Тибейна. Кстати говоря, упомянутая викканка сказала, что слово «bane» помимо прочего, означает «яд».

— Очень интересно, учитывая, что эта область известна обильным ростом смертельной белладонны, — он на секунду задумался. — В любом случае, если судить по твоему частичному переводу Печатей, особенно, что касается «Темного Паломничества» и «Места Странствий», то можно сделать вывод, что колония ведьм как таковая и не существовала в той степени, в которой она упоминается в легенде, а сразу же вымерла.

— Я сама пришла к такому же выводу. Так что же с ними произошло?

— Они переехали.

— Куда?

— Еще один хороший вопрос. Кажется, что на юг, — он вздохнул. — В конце концов, мы найдем связующую нить, хотя я уверен, что аспект колдовства, в конечном итоге, имеет косвенное отношение к нашему основному делу. Еще раз спасибо, Констанс, твоя помощь неоценима. Я рад, что ты приехала со мной.

Наступила тишина. Пендергаст начал складывать фотографии. Констанс же осталась сидеть на кровати, ее сердцебиение необъяснимо участилось. Она чувствовала тепло, исходящее от его тела, чувствовала, что его бедро слегка касается ее бедра. Пендергаст закончил складывать фотографии и повернулся к ней. Секунду они просто смотрели друг на друга, лицом к лицу. Тишина в комнате нарушалась лишь потрескиванием огня, далеким грохотом прибоя и стонами ветра. А затем, легким движением, Пендергаст встал с кровати, схватил со стола бутылку «Кальвадоса», поднял ее стакан и повернулся к ней.