Багровый берег (ЛП) - Чайлд Линкольн - Страница 26

Лейк чуть помедлил с ответом.

— Я провел четыре года на морском флоте, а затем еще три прослужил на танкере.

— И, я полагаю, там вам и сделали татуировку?

— Татуировку? — с удивлением переспросил Лейк. — Вы имеете в виду кита на моем правом плече? Откуда вы об этом узнали?

— Похоже, она восхитила многих в городе во время ваших редких появлений на пляже.

— Конечно. Так вот, я всегда любил море, а «Моби Дик» — моя любимая книга. Я перечитываю ее каждый год с шестнадцати лет. «Зовите меня Измаил» — самая лучшая первая строка романа из всех, что когда-либо были написаны.

— Сам я не люблю рассказы о животных.

Лейк закатил глаза. Пендергаст оказался тем еще фруктом.

— Первый раз слышу, чтобы «Моби Дика» называли «рассказом о животных».

— Возвращаясь к теме разговора, мистер Лейк, спешу отметить, что ваша морская подноготная оказалась трудным заданием для моих поисков. Странно, что в морском городе — таком, как Эксмут — так мало людей было осведомлено о вашем прошлом.

— Я ценю личное пространство.

— Вы не упомянули об этом и в тот раз, когда честно рассказывали мне о своем прошлом. Когда мы с вами беседовали в ресторане гостиницы.

Лейк пожал плечами.

— Я не привык говорить об этом. Этот образ как-то не вяжется с образом художника.

— Понятно. Я обнаружил также, что Дана Данвуди, прежде чем поступить в юридическую академию, также служил на танкере.

— Я этого не знал.

— Вы когда-нибудь служили с ним на борту одного корабля?

— Нет, никогда.

— Как хорошо вы знаете мистера Данвуди?

— Не очень хорошо. Он не в моем вкусе. Ничтожный, этически неприятный адвокат из маленького города.

— Знали ли вы, что у него тоже есть татуировка? Якорь на тыльной стороне запястья.

— Для людей, служивших на морском флоте, татуировки — обычное дело. Вы считаете, что у нас с Данвуди какой-то татуировочный заговор?

— Есть еще одна вещь, которую мне было трудно обнаружить, но она привлекла мое внимание. Об этом вы тоже предпочли мне не рассказывать. У вашей семьи довольно глубокие корни в Эксмуте. Ваш прапрадед переехал из Бостона в Эксмут, где женился на местной жительнице. Он пропал без вести в море в 1845 году, оставив жену с ребенком. Она вернулась в Бостон, и это разорвало связь вашей семьи с городом, пока вы не переехали сюда тридцать лет назад.

Лейк смерил Пендергаста взглядом.

— И это должно быть важно?

— Вы знаете девичью фамилию своей прапрабабушки?

— Нет.

— Данвуди.

— Боже! В самом деле? Господи, я понятия не имел. Но... здесь много Данвуди. На самом деле, очень много.

— Ваша выставка в Бостоне — в Галерее изобразительных искусств Глисона на улице Ньюбери — похоже, не имела особого успеха.

— Во время падения экономики искусство страдает первым.

— И правдивы ли местные слухи, что у вас сейчас не хватает комиссионных?

— К чему вы клоните?

Но, похоже, Лейк уже сам начал понимать, к чему клонит агент. Он почувствовал, что вот-вот выйдет из себя.

— Просто ответьте: у вас действительно есть финансовые трудности, мистер Лейк?

— У меня прекрасное финансовое положение! Я не живу роскошной жизнью, не привык к этому, поэтому могу выдержать небольшой экономический спад.

— Была ли застрахована винная коллекция?

— Это адекватная позиция любого домовладельца.

— Вы уже получили страховую выплату?

— Еще нет, но, ради всего святого, я надеюсь, вы не подозреваете меня в страховом мошенничестве?

— Значит, вы подали иск.

— Совершенно верно.

— На какую сумму?

— Сто девяносто тысяч долларов. Все это задокументировано. Я бы предпочел вернуть вино вашими стараниями. Это, кстати, ваша работа. И лучше бы вы занимались ею, чем расспрашивали меня в оскорбительном тоне о таких неуместных вещах. Ради бога, вы ведь раскопали грязные подробности о прошлом моей компаньонки. Обвинили меня в том, что я состою в сговоре с этим ослом-адвокатом, который случайно оказался моим семнадцатиюродным братом, одиннадцатого колена, который мог украсть мое вино! Думаете, я привлек вас к делу шутки ради? Господи, не заставляйте меня сожалеть, что я нанял вас!

Кэрол сжала его руку.

— Дорогой, пожалуйста.

Он слишком поздно понял, что перешел на крик.

Пендергаст молча смотрел на них, его лицо приобрело оттенок льда, а серебристые глаза отражали угасающий свет.

— В любом расследовании девяносто девять процентов собранной информации не имеет значения. В поисках этого одного процента я буду задавать множество сторонних, неудобных или оскорбительных вопросов, из-за которых многие люди выходят из себя. Ничего личного. Доброго вечера, мистер Лейк. Мисс Хинтервассер.

Пораженный Лейк стоял рядом с Кэрол и наблюдал, как темная фигура Пендергаста неспешно спускается по склону холма, направляясь в сторону своей машины.

Над болотами висели миазмы тумана, под которыми специальный агент А. К. Л. Пендергаст пробирался сквозь осоку. Его темная фигура то и дело появлялась и исчезала среди густых, покачивающихся лезвий.

В час ночи стоял мертвый отлив, и илистые отмели оказались обнажены, сияя в редких проблесках лунного света, пробивавшегося сквозь стремительно движущиеся облака. Поймы дышали серным запахом дохлой рыбы, который в сочетании с усиками тумана, образовал зловоние, въедающееся в волосы и кожу. Пендергаст привез с собой свернутую карту, которую чуть ранее этим же днем набросал от руки, основываясь на морских картах, картах геологической службы США, диаграммах ветров и течений метеорологической службы и своих собственных наблюдениях.

Соляные болота Эксмута покрывали около двенадцати тысяч акров за барьером острова Кроу. Они раскинулись там, где реки Эксмут и Метакомет сливались вместе на пути к морю, создавая фантастический лабиринт болот, каналов, островов и солоноватых бассейнов, прежде чем перейти в мелкие бухты, которые тянулись вплоть до моря, начиная с северного конца острова Кроу. Около половины болотистых мест были объявлены заповедной зоной дикой природы. Остальные же были в значительной степени труднодоступны и считались пустошами, не использующимися из-за ограничений экологического порядка. Летом они страдали от нашествия черных слепней и мух, а с точки зрения дикой природы не являлись в достаточной степени ценными и интересными, чтобы их включили в заповедную зону. Они представляли ценность лишь для добычи моллюсков, которые обитали здесь, на илистых отмелях, обнажающихся во время отлива, но большая часть из этих краев так и оставалась практически недоступной как на лодке, так и пешком.

Пендергаст двигался с кошачьей грацией, используя растущий месяц в качестве единственного источника света. Время от времени он останавливался, чтобы проверить направление ветра или принюхаться к воздуху. Однажды, ненадолго, он уловил слабый запах горящих дров; было трудно сказать, доносился ли он из далеких домов Дилл-Тауна, расположенного в пяти милях к северу, или от костра бездомного, который, по словам Бойла, жил на болоте. Так или иначе, Пендергаст остановился, отметил свое положение на карте, направление ветра и провел линию по ветру.

Он выбрал в качестве входа участок болота, примерно в миле вверх по течению от того места, где было найдено тело историка. Он располагался дальше по каналу, где, как Пендергаст догадался — учитывая движения приливов и направление ветра — мужчина мог быть убит и сброшен в воду. Предположение было грубым, но при имеющихся скудных фактов ничего лучше он предложить не мог. В том месте не оказалось ничего интересного, поэтому следующим своим шагом Пендергаст решил сосредоточить внимание на конечном пункте назначения — то были изолированные болотные острова в отдаленных западных областях соляного болота, за пределами заповедника.

Когда он начал свой путь сквозь траву, все мысли оставили его. Отключив внутренний голос, он был подобен животному, существующему в данный момент только в виде сгустка обостренных органов чувств. Осмысление — он знал — придет позже.