Будь счастлив, Абди! - Закруткин Валерий Витальевич - Страница 15

Одна из таких школ расположена недалеко от нашего госпиталя. Выглядит она необычно: под небольшим, подпертым четырьмя ветхими столбами навесом из ветвей эвкалипта и мимозы сидят на корточках ученики и внимательно слушают гнусавое пение учителя. Достаточно ему только закончить строку импровизированного стиха, как они с бешеным темпераментом скандируют пропетое. И так бесконечно. Складывается впечатление, что дети разучивают какую-то бесконечную песню, монотонную и скучную. Но, конечно, это не песня. Так они заучивают амхарскую азбуку, состоящую из двухсот семидесяти знаков. Для удобства запоминания буквы и слоги произносятся нараспев.

Учитель тоже сидит на корточках, босой, в поношенном национальном костюме. Поет он заунывно, надсадно, скрипучим голосом, как муэдзин, призывающий к молитве. В руках он держит длинную тонкую палку. Глаза его закрыты, но сквозь ресницы они зорко следят за шалунами и зеваками. Не успел такой проказник отвлечься, как длинная палка достает его неумолимо. Учитель приводит шалуна в чувство, и он мгновенно начинает петь, раскрыв рот, как галчонок.

Перерывы объявляет сам учитель. В такой момент трудно узнать малышей, которые только минуту назад отличались послушанием, а теперь превратились в шумных и подвижных мальчишек-забияк.

Устаревшими методами воспитания эфиопские церковные училища напоминают нашу древнюю бурсу с разучиванием «аз-буки-веди-глагола».

К вечеру Заудиту почувствовала себя плохо. Она металась в бреду, вся покрытая испариной, не узнавала родных и врачей.

Я сидел за столом ординаторской, когда ко мне зашел ассистент Баяне. Топчась у двери, как провинившийся школьник, он передал мне неожиданные вести. Муж и мать Заудиту решили забрать больную домой. По их словам, она должна умереть, и они хотят отвезти ее куда-то недалеко от Аддис-Абебы, на святые воды. Только там, в присутствии бога и духа своих героических предков, они еще надеются ей помочь.

— Ато Баяне, этого не должно произойти, — говорю ему.

— Они хотят, доктор…

— Чего хотят?

— Лечить святой водой.

— Так поговорите с ними, они же вам верят!

— Верят, — согласился он, — но богу больше верят.

Весь этот разговор для меня звучал странно и неестественно.

— Попросите ее мужа ко мне, — еще цепляясь за какую-то надежду, сказал я ассистенту.

Пока я искал выход из сложившегося положения и, нервничая, бегал по ординаторской, открылась дверь и вошел муж Заудиту в сопровождении нашего переводчика.

Во всей фигуре учителя читалась кротость и безнадежная подавленность верующего. Он смотрел на меня невидящими глазами.

Я усадил его на диван и, пригласив Баяне, выразил сочувствие и даже одобрил принятое решение. Но мои слова больше были обращены к ассистенту, чем к учителю:

— Далеко находятся святые воды?

— Нет, доктор, километров пятьдесят отсюда. Это на Поклонной горе. Там есть родники, — смущенно бормотал Баяне.

— Так они что — действительно священные, помогают больным?

— Да, там все лечатся. Туда ходили наши деды и прадеды, поклонялись священным камням и воде, — опередил нашего переводчика учитель.

— Интересно! Мне следовало бы туда съездить…

При этих словах муж Заудиту заволновался, что-то стал возбужденно доказывать ассистенту, а тот через короткие промежутки переводил его слова:

— Вы правы, там много интересного. На эту гору ходило много наших людей раньше, когда здесь еще не было европейцев. Там есть даже горячая вода, она струится из длинного и узкого ущелья, и никто не знает ее истоков. Там похоронены наши древние святые, и люди верят в их исцеляющую силу.

Это не было пересказом слов учителя. Я видел, как загорелся сам переводчик, пытаясь образно и красочно передать уже свое мнение о силе Поклонной горы и древних могильников. Речь шла о святынях нации, и даже Баяне, имея довольно ясные представления о нашей медицине, верил в таинственное могущество святых вод и камней.

Как бы твердо в Эфиопии ни было внедрено христианство, все-таки культ предков, поклонение камням, божкам и духу умерших еще крепко держатся в народе.

— Что же там лечат? — спросил я у Баяне.

— Туда идут не только больные, но и люди, у которых есть горе, несчастья.

Рассказанное ассистентом как две капли воды похоже на бытовавшие когда-то у нас наивные поверья. Еще в Узбекистане мне приходилось в детстве слышать от стариков узбеков удивительно яркие легенды об исцеляющих камнях, таинственных родниках, дающих жизнь больным и калекам.

В далекой Киргизии есть местечко Арсланбоб, затерянное среди величественных гор, стремительных рек и орехового леса. Там тоже есть древняя гробница Арслана и множество «священных» камней. Одна из таких гранитных глыб лежит в наклонном положении, упираясь верхним концом в выступ горы и опускаясь ровной десятиметровой стрелой к весело журчащему роднику. По преданию, она обладает чудотворной силой исцеления от болезней. Гробница Арслана притягивала толпы паломников, калек и юродивых. Дервиши поддерживали и разжигали эту страсть в народе, и Арсланбоб стал священным местом.

В современной, развитой Киргизии древние поверья воспринимаются как красивые, но наивные сказки.

Здесь же, в Эфиопии, отсталые взгляды предков сохранились и по сей день. И наш учитель еще оставался во власти невежества и красиво оформленной первобытной мистики.

Не думаю, что жители Эфиопии заимствовали это поверье у нас в Киргизии или наоборот. Каждое поверье или даже религиозный миф складывается в сознании человека из реальных представлений окружающей природы, с которой он сталкивается и в которой он живет. Этапы исторического развития разных племен и даже разных континентов, несомненно, совпадали, имея только отличительную окраску от влияния различных религий, социальных условий и своеобразия той природы, где эти племена находились. А в легендах, поверьях и мифах выявились законы общности развития всего человечества.

Сейчас мне представилась конкретная возможность заставить суеверного человека признать силу науки. И надо принимать какое-то решение.

— На чем же вы повезете Заудиту? — задал я вопрос.

— До Поклонной горы на машине, а там переложим в наши носилки и понесем на руках.

— Она не выдержит такой тряски.

— Тогда отсюда повезем осторожно на лошадях.

— Еще хуже и сложней.

— Так как же быть, доктор? — недоумевая, спросил учитель.

— Думаю, что ее надо оставить у нас.

Он растерялся от такого предложения, умоляюще посмотрел на меня.

— Моя жена — единственная дочь этой женщины; мать не согласится с нами, — робко сопротивлялся он.

— Надо поговорить с матерью, я это поручу вам и нашему ассистенту.

— Нет, вы должны присутствовать обязательно, мы вам верим, — уже тверже заговорил он.

С радостью и надеждой я отправился к матери Заудиту.

В палате больной тускло светился ночничок, отбрасывая длинные тени от окружающих предметов. Мать сидела у изголовья дочери, оцепенев и ссутулившись под тяжким бременем несчастья и отчаяния. Заудиту все так же трудно дышала, до сих пор не придя в сознание. При виде нас мать стремительно встала, бросилась сперва к учителю, потом ко мне и залепетала: «Абеба, абеба…»

Я подошел к больной, чтобы еще в сотый раз осмотреть ее, а ассистент стал терпеливо убеждать женщину согласиться с нами.

— Елем, елем! (Нет, нет!) — возражала она.

Состояние Заудиту было тяжелым, но не безнадежным. Она могла продержаться еще два-три дня, получая плазму, жидкости, антибиотики. За это время надо принять какие-то меры. Но какие?

Мысль работала четко и напряженно: увезут — значит, погибнет! Оставить у себя? А как спасти? И все же задержать Заудиту в больнице просто необходимо, к этому обязывают долг врача и совесть человека. Оставалась лишь одна трудность — уговорить мать.

— Баяне, передайте матери, что мы попытаемся во что бы то ни стало найти для Заудиту свежую кровь и перелить ей.

При этих словах старушка на мгновение остановилась, и ее скрюченные пальцы застыли на иссохшей груди. Медленно и молча осматривая каждого из нас, она пыталась вникнуть в смысл сказанного. В глазах матери Заудиту промелькнуло недоверие, даже страх. Горе и усталость мешали ей понять значение наших слов о переливании крови. Да и где она могла слышать, что на земле существует такая операция, когда всю жизнь прожила в глухих саваннах Африки! Старую мать мучили сомнения. Она смотрела на нас как загнанный зверек, отчаянно ищущий спасения, Потом она сказала: