Равноценный обмен (СИ) - "Olivia" - Страница 8

На языке Линара вертелось: «А ты? Ты её контролируешь?», но задать этот вопрос он не осмелился, боясь снова обидеть Детлаффа, вместо этого зашёл немного глубже и нырнул, разбивая водяную гладь. Под водой юноша находился совсем недолго, вынырнул и принялся тщательно мыть волосы, успевшие пропитаться потом, пылью и слипнуться. Пожалуй, они были единственным, что Линару нравилось в себе: густые, шелковистые, длинные, по-настоящему красивые. И это тоже досталось ему от матери, от отца он унаследовал тёмно-карие, почти чёрные, глаза и резко очерченные губы.

Выбравшись из воды на берег, юноша увидел, что Детлафф, по-прежнему обнажённый, сидит на берегу озера. И в какой-то момент Линар поймал себя на мысли, что видеть вампира таким ему… нравится. Бледная кожа под солнечными лучами казалась перламутровой, а лицо, с закрытыми глазами, утратило выражение мрачной суровости, и было сейчас просто красивым.

Юноша застыл на месте, очарованный своим спасителем и шокированный тем, что восхитила его красота мужчины, а не женщины. Он смотрел на Мариэлу, словно на куклу, равнодушно отмечая правильность черт, а сейчас чувствовал восхищение, смешанное с чем-то странным и непонятным. В этот момент на плечо юноши спикировал слепень и пребольно укусил, Линар зашипел, отгоняя насекомое, потрогал бельё, понял, что оно ещё не высохло, вздохнул и присел рядом с вампиром, решив, что пока что одеваться не стоит.

Вытирая волосы полотенцем, чувствуя, как тёплый ветер ласкает кожу, юноша улыбался, невольно вспоминая, как кормилица водила его, тогда ещё совсем малыша, к пруду, который соорудили по приказу отца. Как плескался он в тёплой воде, обрызгивал кормилицу, зная, что ругать его за это точно не будут. Как пытался поймать хоть одну из множества золотых рыбок, плававших в пруду, надеясь, что она окажется именно той, сказочной, и обязательно исполнит его самое заветное желание. Только вспомнить, каким было это желание, Линар не мог, как ни напрягал память.

— Жаль, что нельзя остаться здесь навсегда, — обронил юноша, устраивая мокрое полотенце на кусте, — тут так хорошо.

— Согласен, — не открывая глаз, произнёс Детлафф, — в вашем мире есть своя прелесть. Впрочем, я родился уже здесь, по сути, мне не с чем сравнивать.

— А вы… — Линар не смог удержаться от вопроса, — рождаетесь так же, как мы?

— Да, — прозвучал короткий ответ, — в этом мы похожи. Почти. Мы взрослеем быстрее, у нас нет нянек, кормилиц и орды слуг.

— А браки? Или вы…

— Мы лишены религиозных предрассудков этого мира. Двое соединяются, когда это желание обоюдно, и остаются вместе до тех пор, пока оно не угаснет. Иногда это длится века, иногда — месяцы или годы, — по-прежнему не открывая глаз, пояснял Детлафф. — Но никаких обрядов и церемоний у нас нет.

— А боги? В них вы тоже не верите?

— Нет. В нашем мире никаких богов не было, а ваши… — Детлафф открыл глаза, встал и потянулся за одеждой: — Думаю, нам пора идти.

***

Линар проснулся среди ночи, когда понял, чем именно были чувства, испытанные при виде обнажённого тела Детлаффа. Это было… возбуждение, такое же, как он испытал, однажды ночью. Тогда ему не спалось, мешала уснуть тревога за Звездочку — свою любимую кобылу, подвернувшую днём ногу.

Юноша чувствовал себя виноватым, ведь это он послал лошадь вперёд, разгорячённый скачкой. И хоть конюх заверил его, что ничего страшного не случилось, и через пару дней с кобылой все будет в порядке, Линар продолжал о ней беспокоиться. Проворочавшись в кровати до полуночи, юноша понял: пока не убедиться, что с лошадью всё хорошо, так и уснет, а потому решительно встал с постели.

Войдя в конюшню, он направился было к стойлу Звёздочки, но остановился, услышав странные звуки. Кто-то сдавленно стонал, словно ему было больно, и юноша, помня то, чему учила его кормилица, поспешил на помощь, и застыл, увидев то, свидетелем чему не должен быть стать никогда.

На душистых тюках сена сплетались два мужских тела. Одно из них: загорелое, жилистое и сильное, Линар видел не раз — конюх часто ходил по двору без рубахи. Второе было незнакомым: стройное, смуглое, молодое. И сейчас по ним обоим струился пот, а губы юноши были полуоткрыты, из них вырывались сдавленные стоны, а тела… тела были слиты в одно. Линар видел, как плоть конюха погружается в тело юноши, в то самое место, которое прежде было связано у Линара с только одним, не очень чистым делом.

Он стоял, словно зачарованный, наблюдая за происходящим, и даже рот себе закрыл, чтобы не вырвался из него изумлённый вздох и не спугнул любовников. И только вернувшись в спальню, Линар осознал, что его собственная плоть откликнулась на увиденное, затвердев до боли. Плюнув за запреты священников, юноша сжал её в руке и совсем скоро впился зубами в подушку, чтобы приглушить стон.

Удовольствие оказалось слишком острым и это поразило Линара. Никогда прежде он не испытывал такого, хоть предавался запретным ласкам достаточно часто: молодое тело переполняли желания, реализовать которые юноша пока что не мог. Он даже на недвусмысленные намёки одной из горничных не ответил, хоть она была явно не против провести с молодым хозяином ночь.

Тогда это показалось Линару грязным и недостойным: отыметь, не испытывая к девушке ничего, кроме животной похоти. Слишком не похоже на волшебные истории, которые рассказывала кормилица. В них всегда была любовь, и сначала соединялись два сердца и только потом — тела. И это казалось Линару единственно-верным, а потому он продолжал избавляться от напряжения нехитрым способом, совершенно уверенный в том, что ничего греховного в этом занятии нет.

В конце концов, боги сами создали его тело таким, так почему голова и руки — чисты, а плоть, наливающая тяжестью по ночам, — греховна? Не раз и не два хотел он задать эти вопросы священникам, но так и не смог победить смущение, а в книгах Лебеды, которые постоянно цитировала мать, ни о чём подобном не говорилось. Зато о «богопротивной страсти» двух мужчин сказано было много, пророк однозначно называл таких «мерзкими, достойными только презрения и кары».

Интересно, а конюх об этом знал? Линар помнил выражение настоящего блаженства, разлившегося по лицу мужчины, словно наяву слышал его хриплое дыхание и никак не мог забыть об этом. Более того, в следующую ночь Линар снова отправился в конюшню, в тайне надеясь опять увидеть конюха и его молодого любовника. Но в этот раз никого, кроме лошадей, там не оказалось. Линар разочарованно вздохнул, долго стоял, поглаживая Звёздочку по шелковистой щеке и то и дело поглядывая на дверь.

Конюх не появился, и юноше не оставалось ничего другого, как вернуться в свою спальню и напрасно пытаться уснуть, отгоняя жаркие картины чужой страсти. Получалось это плохо, вернее — не получалось совсем, а уснуть Линар смог только после того, как успокоил отяжелевшую от неутолённого желания плоть. Но и это было ещё не всё, собственное тело продолжило преподносить юноше сюрпризы из разряда неприятных.

Спустя пару дней, он совершенно случайно увидел, как пастух трахал одну из скотниц. Тогда Линар просто решил искупаться в пруду и на берегу заметил их. Юноша шагнул за кусты, чтобы не мешать, и не сразу понял, что плоть его не отзывается на увиденное никак, хоть скотница стонала очень громко, а её большие груди подскакивали в такт движениям любовника.

Линар долго и мучительно искал ответ на вопрос: почему его тело реагирует на мужскую любовь и молчит, когда он видит мужчину и женщину? Спросить было не у кого. Задать этот вопрос кормилице он не мог, одна мысль заставляла краснеть и опускать голову, а мать и отец всегда были чем-то слишком заняты. Да и как спросишь? В какие слова облечёшь то, что не даёт спать по ночам?

А потом он стал свидетелем того, как отец с позором выгнал конюха, заявив, что «грязному мужеложцу не место в почтенном доме». Линар видел, как вспухали желваки на щеках конюха, как сжимались в кулаки его руки, но мужчина даже не попытался оправдаться, просто криво усмехался, а после молча пошагал прочь, не отвечая на ядовитые насмешки дворни.