Коготь Хоруса - Дембски-Боуден Аарон - Страница 52

Несколько раз перед нами оказывались неспешно парящие сервочерепа. Я приветствовал их при каждой встрече, повторяя наши имена и цель визита на «Дух мщения» в надежде, что тот, кто за ними следит, кем бы он ни был, заметит наше присутствие через глазные линзы черепов. Большинство из них сканировали или записывали нас, а затем сразу же старались скрыться на своих чирикающих антигравитационных двигателях.

Леор позволял большинству уплывать прочь, хотя и подстрелил три из них, заявив, что если Абаддона беспокоит печальная судьба его игрушек, то Первый капитан мог бы, черт побери, прийти и обсудить это лицом к лицу. Я счел, что сложно оспаривать столь прямолинейный подход.

Все это время Гира продолжала хранить молчание. Дотянувшись до нее один раз, я ощутил злость, вызванную одним лишь моим присутствием. Куда бы волчица ни забрела, она охотилась в одиночку.

Металл помнит все. Контакт с волнами Ока извлек воспоминания из корпуса корабля, материализовав отголоски жизней экипажа, погибшего в ходе службы на борту флагмана за десятки лет Великого крестового похода. Там были сотворенные из стекла призраки. С костяных стен зловеще глядели хрустальные лица, и на всех было выражение уродливой гармонии. Лица, выполненные с детальностью, недоступной даже мастеру-скульптору, маски с закрытыми глазами и распахнутыми ртами. Подойдя достаточно близко, можно было увидеть морщинки на губах. Приблизившись еще сильнее — разглядеть поры.

— Даже их призраки кричат, — заметил Леор.

— Не будь простаком, — упрекнул его Телемахон. — Взгляни поближе.

Мечник был прав. Ни на одном из лиц не было напряженных от страдания линий вокруг глаз, которые ожидаешь увидеть на кричащей маске. Эти мужчины и женщины умерли в муках, но их эхо не кричало.

— Они поют, — произнес Телемахон.

Я провел пальцами перчатки по одной из масок, почти ожидая, что ее глаза откроются, а из стеклянных уст раздастся песня. В этих статуях сохранялась своего рода жизнь. По ту сторону их закрытых глаз клубились приглушенные сущности, что отчасти напоминало слабые проявления жизни в моих рубрикаторах. Однако это было не совсем то же самое.

Изучая хрустальный язык, а затем закрытые хрустальные глаза, я понял, почему ощущение казалось настолько знакомым. Это было то же обморочное чувство, которое испытываешь, когда душа покидает умершее тело — в те сводящие с ума мгновения, пока боги еще не затянули ее в варп.

— У меня от этих штук кожа зудит, — сказал Леор. — Клянусь, они двигаются, когда на них не смотришь.

— Я бы не стал исключать такую возможность, — отозвался я.

И снова прикоснулся к одному из них, приложив кончики пальцев ко лбу маски.

«Я — Хайон». Бессловесный импульс, сконцентрированное ощущение моей личности.

«Я жив», — безмолвно пропело оно.

Мелодия слагалась из чуть слышных криков боли.

«Я кричал, когда корабль горел. Я кричал, когда огонь слизывал плоть с моих костей. А ныне я пою».

Я опять убрал руку. Эти безмятежные лица, служившие могильными памятниками столь мучительных смертей, завораживали. У нас на Просперо существовал аналогичный обычай ковать изысканные погребальные маски для павших властителей. Какой бы смертью они ни умирали, мы хоронили их в золотых умиротворенных личинах.

В следующий раз я коснулся протянутых пальцев руки, выходящей из стыка костяной стены.

«Я — Хайон».

«Я жив. Кашляя, я вдыхал пламя. Каждый вдох втягивал огонь в мое горло. Кровь заполняла изжаривающиеся легкие. А ныне я пою».

Хватит. Этого было достаточно. Я отвел руку, разрывая контакт.

Неожиданно раздался треск стекла. Я обернулся и увидел, что Леор от нечего делать бьет по тянущимся из костяных стен рукам. Он хлопал по ним ладонью в перчатке, и они ломались.

— Прекрати, — сказал я.

Каждый раз, когда он ломал одну из них, мне в виски вонзалось копье неприятного, гудящего жара.

— Что? Почему? — Он нанес по очередной напряженной руке удар тыльной стороной ладони, переломив ее посередине.

Обрывающаяся на предплечье хрустальная культя осталась на месте, а кисть и запястье разлетелись по костяному полу звенящими осколками. Болезненный жар у меня в голове на мгновение превратился в огонь.

— Они психически резонируют. Ты заставляешь их петь, и эта песня неприятна.

Он остановился.

— Ты их слышишь?

— Да. И радуйся, что ты — нет.

Мы подошли к очередному Т-образному перекрестку. Леор указал своим топором налево.

— Центральный продольный коридор в той стороне.

— Мы направляемся не на мостик.

Пожиратель Миров продолжал смотреть в проход, ведущий к одной из основных магистралей хребта корабля.

— Нам нужно идти на командную палубу, — сказал он.

— Пойдем. Но сперва я схожу в эту сторону.

— Почему?

Я направил Саэрн в противоположный коридор. Из стен, потолка и пола неподвижно тянулся настоящий лес конечностей из серого хрусталя. Мне не требовалось к ним прикасаться, чтобы расслышать их шепот. Когда много поющих собиралось в одном месте, их слабый психический резонанс усиливался до такой степени, что вызывал у меня оскомину.

— Надо признать, это и впрямь выглядит многообещающе, — отозвался Леор.

Мы двинулись дальше, стараясь не притрагиваться к кристаллическим рукам.

Там, где стены все еще состояли из темного железа и чистой стали, резко выделялись повреждения. Корабль сражался в небесах над Террой, и в последние часы Осады его брали на абордаж бесчисленные ударные группы элитных воинов Императора. Их наследие было записано на холодном металле отметинами от попаданий зарядов болтеров и жжеными пятнами подпалин от лазерных лучей.

— Чувствуешь что-нибудь? — поинтересовался Леор.

— Не смогу ответить, пока не появится более отчетливая связь.

— Прощупай их магией.

Магия. Опять…

— Машинный дух корабля пребывает в коматозном сне. Где-то еще присутствует жизненная энергия, но я не могу быть уверен касательно ее источника. Возможно, это всего лишь кристаллические призраки корабля или же сознание самого мира, которое просачивается внутрь костей звездолета. Все кажется живым, но ощущение искаженное и рассеянное.

Леор выругался, и его локоть с треском снес несколько вытянутых пальцев. Я вздрогнул, но промолчал.

Мы продолжали идти. Каждые несколько шагов Леор дергался, сжимая пальцы и скрежеща зубами. Я постоянно слышал, как он что-то шепчет в вокс.

— Это все кристаллы, — произнес он, заметив мой взгляд. Его зубы снова сжались, взвизгнув, словно фарфор. — Я потому их и бил. От них Гвозди кусаются.

Его окружал ореол боли. Она венчала его незримой короной, и нерожденные демоны, слишком слабые, чтобы обрести форму, гладили его доспех на ходу.

«Еще», — умоляли они, отчаянно желая поддержки — топлива, которое позволило бы им обрести жизнь.

Я сомневался, что большинство Нерожденных вообще замечали присутствие Телемахона. После того как я начисто лишил его нервы и мозг чувствительности, он не испытывал практически никаких эмоций. После переделки я много раз видел его глазами Гиры. Пламя его души было слабым и почти неощутимым, пока он находился вдали от меня. Он без дела стоял посреди комнаты, почти так же неподвижно, как рубрикаторы, дыша в такт тем мыслям, что еще оставались в его голове. Чувства возвращались к Телемахону лишь тогда, когда он оказывался неподалеку от меня. Этот соблазн обеспечивал его верность. Я был ему ненавистен в той же мере, что и необходим.

В холодных залах «Духа мщения» время текло странным образом. Согласно показаниям моего ретинального дисплея, секунды ползли чудовищно медленно, а Леор сообщил, что показания его хронометра меняются в обратную сторону. Не раз я замечал, что на краю обзора движутся кристаллические призраки мертвого экипажа. Не все из них были людьми — здесь встречалось и множество воинов Легионес Астартес, возродившихся в виде эха на борту флагмана, где они погибли. Из стен, потолков, пола тянулись Кустодии в изысканно отделанных доспехах и покрытые боевыми шрамами Имперские Кулаки… Все они беззвучно пели погребальные гимны об огне и ярости. Некоторые были вооружены боевыми алебардами, иные держали абордажные щиты, но большинство сжимали болтеры в руках, которым уже не суждено было вновь выстрелить из оружия.