Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима) - Кинг Стивен - Страница 23

• Предыдущая
• 23/73
• Следующая

- Мне нравится Хорек, - сказал Бен. - Что с ним случилось?

- О, никаких историй. Бутылка. Она въедалась в него глубже и глубже с каждым годом, а теперь забрала его целиком. Он получил серебряную звезду на второй мировой. Циник мог бы сказать, что лучше бы он погиб там.

- Я не циник, - возразил Бен. - Мне он все равно нравится. Только, пожалуй, я отвезу его сегодня домой.

- Хорошо сделаете. Я прихожу сюда время от времени послушать музыку. Мне нравится громкая музыка: я глохну. Я так понял, что вы интересуетесь Марстен Хаузом. Ваша книга будет о нем?

Бен подпрыгнул:

- Кто вам сказал?

- Как там поется в той старой песне? - улыбнулся Мэтт. - "Я услыхал это сквозь виноградную лозу..." Лоретта Старчер, вот кто был, выражаясь газетным языком, моим источником информации. Она - библиотекарь в нашей местной литературной цитадели. Вы искали статьи о том старинном скандале в газетах и книгах. Кстати, книга Ламберта хороша: он сам приезжал сюда расследовать в 1946-м, а у Сноу спекулятивная дребедень.

- Я знаю, - ответил Бен машинально.

Перед его внутренним взором внезапно возникла тревожная картина: вот плывет рыбка среди водорослей по своим делам и, как ей кажется, без помех. Но отдались от нее на пару шагов, взгляни со стороны и поймешь: она в аквариуме.

Мэтт расплатился с официанткой и продолжал:

- Да, отвратительные дела здесь творились. И это отразилось на городе. Конечно, такого рода сказок везде хватает, но здесь, мне кажется, было что-то принципиально серьезное.

Бен невольно проникся восхищением. Учитель высказал ту самую мысль, которая тлела в его собственном подсознании с самого дня приезда в город.

- Вот он, талант, - произнес он вслух.

- Простите?

- Вы сказали именно то, что я думаю. Марстен Хауз смотрел на нас сверху вниз почти полвека, на все наши грешки и обманы. Как идол. Но, может быть, он видел и хорошее тоже?

- В таких городках мало хорошего. Безразличное большинство с вкраплениями бессознательного зла. А то и хуже - сознательного зла. Томас Вульф написал об этом фунтов семь литературы.

- Я думал, вы не циник.

- Это сказали вы, а не я, - улыбнулся Мэтт, потягивая пиво. - Но вы не ответили на мой вопрос. Ваша книга о Марстен Хаузе?

- Пожалуй, в каком-то смысле.

- Я назойлив? Простите.

- Да нет, все в порядке, - Бен помнил о предостережении Сьюзен и почувствовал себя неловко. - Что там случилось с Хорьком? Чертовски долго нет его.

- Могу я вас просить... такое короткое знакомство не дает права рассчитывать на одолжения, и, если вы откажете, я вполне вас пойму.

- Говорите, конечно, - поспешил ответить Бен.

- У меня есть творческий класс - умные дети, из самых старших. Я хотел бы им представить кого-нибудь, кто зарабатывает на жизнь пером. Кого-нибудь... как бы это сказать... кто умеет воплощать мысли в слова.

- Буду более чем счастлив, - Бен почувствовал себя глупо довольным. Сколько продолжаются ваши уроки?

- Пятьдесят минут.

- Ну, за это время, думаю, я не успею им слишком наскучить.

- Я-то успеваю регулярно. Но вы не наскучите им. Как насчет четверга на следующей неделе?

- Называйте время.

- Четвертый урок. Это без десяти одиннадцать. Освистать вас - не освистают, но, боюсь, услышите громкое урчание в животах.

- Я заткну уши ватой.

Мэтт рассмеялся:

- Я очень рад. Встречу вас в конторе, если...

- Мистер Берк! - подбежала Джекки. - Хорек отключился в мужской уборной. Как вы думаете...

- О, Боже, ну конечно. Бен?..

- Само собой.

Они встали из-за стола. Оркестр играл опять - что-то насчет того, как ребята из Маскоджи все еще уважают декана колледжа.

В уборной воняло мочой и хлоркой. Хорек привалился к стене между двумя писсуарами, и какой-то парень в армейской форме писал приблизительно в двух дюймах от его правого уха.

Крейг валялся там с открытым ртом и выглядел ужасно старым, - старым и раздавленным некой холодной, безразличной, жестокой силой. Бена охватило ощущение своего собственного разложения и упадка - не в первый раз, но потрясающе неожиданно. Жалость, поднявшаяся в горле как блестящая черная вода, относилась не только к Хорьку, но и к нему самому.

- Возьмем его под руки, - предложил Мэтт, - когда этот джентльмен управится с делами.

- Ты бы не мог поторопиться, приятель? - попросил Бен солдата.

Как ни странно, солдат поторопился.

Хорек был тяжел всей тяжестью человека, потерявшего сознание.

"Вот и Хорек", - сказал кто-то в зале, и раздался общий смех.

- Деллу следовало бы не пускать его, - Мэтт тяжело дышал. - Знает же, чем это всегда кончается.

Кое-как они добрались до дверей, потом по деревянным ступенькам спустились на автомобильную стоянку.

- Легче, - проворчал Бен, - не уроните.

Ноги Хорька прыгали по ступенькам, как деревяшки.

- "Ситроен"... там, в последнем ряду.

Воздух похолодел - завтра листья на деревьях станут кровавыми. У Хорька начало клокотать в горле, голова его подергивалась.

- Сможете уложить его, когда приедете? - спросил Мэтт.

- Думаю, да.

- Отлично. Посмотрите, над деревьями видно крышу Марстен Хауза.

Действительно, конек крыши виднелся над массой верхушек сосен, заслоняя звезды.

Голова Хорька привалилась изнутри к стеклу машины, придавая ему какой-то гротескный вид.

- Так в четверг, в одиннадцать?

- Спасибо. И за Хорька спасибо тоже, - Мэтт протянул руку, и Бен пожал ее.

Бен сел в машину и направился к городу. Когда неоновая вывеска Делла исчезла за деревьями, дорога сделалась пустынной и черной. Бен подумал: "На этих дорогах теперь нечисто".

Хорек издал короткий храп, сопровождаемый стоном, и Бен подпрыгнул. "Ситроен" слегка вильнул.

"С какой стати я так подумал?"

Ответа не было.

Он опустил боковое стекло, направив поток холодного воздуха на Хорька, и, к тому времени как "ситроен" подъехал к дверям Евы Миллер, Хорек обрел какое-то смутное полусознание. Бен отволок его, спотыкающегося, через заднюю дверь в кухню, слабо освещенную горящей печкой. Хорек застонал, потом пробормотал хрипло: "Чудесная девчонка, а замужние, они... знаешь..."

От стены отделилась тень и оказалась Евой, огромной, в потрепанном домашнем халате, с тонкой сеткой на волосах. Лицо ее выглядело бледным и призрачным от ночного крема.

- Эд... - проговорила она. - Ох, Эд, ты опять?

Глаза Хорька открылись при звуке ее голоса, и лицо тронула улыбка.

- Опять, опять и опять, - прохрипел он. - Ты-то должна знать, кажется.

- Вы не могли бы отвести его в спальню? - попросила она Бена.

- Конечно, невелик труд.

Он крепче обхватил Хорька и втащил его по лестнице.

Дверь в комнату оказалась открытой. Оказавшись в кровати, Хорек в ту же минуту лишился всяких признаков сознания и погрузился в глубокий сон.

Бен осмотрелся. Комната выглядела чистой, почти стерильной, порядок в ней царил, как в солдатском бараке. Когда Бен принялся за ботинки Хорька, Ева Миллер сказала у него из-за спины:

- Оставьте, мистер Мерс. Идите к себе.

- Но надо же...

- Я раздену его. - Лицо ее было серьезным, исполненным достойной печали. - Я делала это раньше. Много раз.

- Ладно.

- Бен отправился наверх, не оглянувшись. Он медленно разделся, подумал, принимать ли душ, и решил обойтись. Лег, смотрел в потолок и не спал очень долго.

6. ЛОТ (2)

Осень и весна приходили в Джерусалемз Лот внезапно, как тропические рассветы и закаты. Но весна - не лучший сезон в Новой Англии: слишком коротка, слишком неуверенна, слишком склонна без предупреждения превращаться в яростное лето. В апреле случаются дни, которые остаются в памяти дольше, чем ласка жены, чем ощущение беззубого ротика ребенка на соске груди. Но в середине мая солнце встает из утренней дымки авторитарно и властно, и вы знаете, стоя в семь утра на пороге, что роса испарится к восьми, что пыль, поднятая автомобилем, будет висеть в неподвижном воздухе минут пять и что к часу дня у вас на третьем этаже текстильной фабрики будет девяносто пять градусов [по Фаренгейту; +35 по Цельсию] и рубашка облепит вас, будто промасленная.

• Предыдущая
• 23/73
• Следующая