Извлечение троих (Двери Между Мирами) - Кинг Стивен - Страница 3

• Предыдущая
• 3/92
• Следующая

Он продолжал втаптывать дохлого монстра в песок, пока не увидел посреди прокисшего месива свой собственный палец, белую пыль под ногтем — пыль с голгофы, где они с человеком в черном вели бесконечно долгий разговор. Вот тут-то стрелок отвернулся, и его вырвало.

Стрелок зашагал обратно к воде, пошатываясь, как пьяный, прижимая к рубахе свою искалеченную руку. Время от времени он оглядывался, чтобы удостовериться, что гнусная тварь не ожила, как какая-нибудь живучая оса, по которой колотят-колотят, а она все извивается, оглушенная, но живая… убедиться, что она не гонится за ним, задавая свои непонятные вопросы своим до жути отчаянным голосом.

На полпути до воды он остановился и стоял так, шатаясь, глядя на то самое место, где все это и началось. Глядя и вспоминая. По всей видимости, он уснул чуть пониже предельной линии прилива. Он поднял с сырого песка дорожную сумку и свой разодранный сапог.

В голом свете луны он увидел и других тварей — таких же — и в промежутке между набегающими волнами различил их вопросительные голоса.

Осторожно, по шагу за раз, стрелок отступил к тому месту, где галечный пляж переходил в траву. Там он уселся и сделал все, что надо было сделать: присыпал обрубки откусанных пальцев остатками табака, чтобы остановить кровотечение — присыпал погуще, не обращая внимания на новые приступы боли (теперь в этот хор вступил и оторванный большой палец ноги), а потом просто сидел, покрываясь испариной на студеном ветру, и гадал, будет заражение или нет и как ему теперь быть без двух пальцев на правой руке (что касается револьверов, тут обе руки его были равны, но во всех остальных делах он ловчее справлялся правой). А еще он гадал о том, ядовитая была тварь или нет, а если да, то не проник ли уже этот яд ему в кровь, и настанет ли для него завтрашний день.

Три. Вот число твоей судьбы.

— Три?

— Да. Три — это тайна. Трое стоят в центре мантры.

— Кто эти трое?

— Первый черноволос. Сейчас стоит он на грани убийства и грабежа. Демон его осаждает. Имя демону — ГЕРОИН.

— Что за демон еще? Я не знаю его, даже в сказках такого нет.

Он пытался говорить, но голоса не было, и голос оракула Звездной Шлюхи, Потаскушки Ветров, тоже исчез. Он видел, как падает карта из ниоткуда в никуда, переворачиваясь в истоме тьмы. На карте скалился бабуин, восседающий на плече у молодого мужчины с черными волосами; его пальцы, до жути похожие на человеческие, так глубоко вонзались юноше в шею, что их кончики утонули в плоти. Присмотревшись внимательнее, стрелок разглядел, что в своей скрюченной душащей лапе бабуин держит плетку. Лицо юноши искажено гримасою бессловесного гнева.

— Узник, — по-дружески прошептал человек в черном (тот самый Уолтер, человек, которому стрелок доверял когда-то).— Правда, что-то в нем есть угнетающее? Что-то в нем есть угнетающее… что-то в нем есть… что-то…

Вздрогнув, стрелок проснулся, отмахиваясь от чего-то своей искалеченною рукою, уверенный, что одно из этих чудовищ с панцирем из Западного Моря сейчас набросится на него , сдирая кожу с лица, отчаянно вопрошая его на странном своем языке.

Но вместо чудища он увидел какую-то морскую птицу, привлеченную бликами раннего солнца на пуговицах у него на рубашке; испуганно вскрикнув, она отлетела прочь.

Роланд сел.

Боль пульсировала в руке, ужасная и бесконечная. В правой ноге — тоже. Стрелок чувствовал свои пальцы, которых не было. То, что осталось от нижней части рубахи, напоминало изодранную в пух и прах фуфайку. Он сам отодрал одну полосу, чтобы перевязать руку, вторую — чтобы забинтовать стопу.

—Пошли прочь, — сказал он пальцам, которых не было. —Вас уже нет, вы — фантомы. Пошли прочь.

Чуть-чуть помогло. Совсем не много, но все-таки. Да, это были фантомы, призраки, но только — живые.

Стрелок съел немного вяленого мяса. Соленое, оно было не в радость ни рту, ни желудку, но он все же заставил себя поесть и потом почувствовал чуть получше: покрепче. Хотя, на самом-то деле, силы его были уже на исходе. Положение почти что безвыходное.

А ведь нужно еще кое-что сделать.

Он нетвердо поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Птицы парили над морем и ныряли под воду, и больше не было никого. Как будто весь мир принадлежал только им и ему. Чудовищ не наблюдалось. Может, они существа ночные или выходят на берег только во время прилива. Сейчас это казалось почти неважным.

Море — огромное — соприкасается с горизонтом в некоей размытой голубой точке, которую невозможно вычислить. Заглядевшись, стрелок на мгновение забыл про боль. Он в жизни не видел столько воды. Разумеется, слышал о море и в детских сказках, и от учителей. Некоторым из них удалось убедить его в том, что оно существует… но чтобы своими глазами увидеть… эту громаду, это чудо безбрежной воды после стольких лет в иссушенных землях… ему было трудно поверить в это. Трудно даже смотреть на такое.

Он смотрел долго, в упоении, заставляя себя смотреть, и дивился, на время забыв свою боль.

Но уже утро, и еще нужно многое сделать.

Он осторожно нащупал в заднем кармане челюсть, стараясь касаться ее ладонью и не тревожить обрубки пальцев: на месте она или нет. Непрестанная боль обернулась вскриками.

Кость на месте.

Порядок.

Дальше.

Он неуклюже расстегнул ремни с кобурами и положил их на залитый солнцем камень. Вытащил револьверы, вывернул барабаны, вынул бесполезные теперь патроны и выбросил их. Один засиял на солнце. На яркий блик прилетела птица, подхватила патрон клювом, потом выронила и улетела прочь.

Теперь пора позаботиться и о самих револьверах — надо бы в первую очередь, но поскольку и в этом мире, и в любом другом револьвер без патронов — всего лишь кусок металла, стрелок сперва разложил патронташи у себя на коленях и осторожно провел левой рукой по коже.

Оба промокли от пряжек до того места, где ремни соприкасаются с бедрами; дальше — как будто были сухими. Он осторожно вынул все сухие патроны. Правая его рука так и рвалась приняться за работу, несмотря даже на боль забыв про увечье, и вскоре стрелок поймал себя на том, что он раз за разом возвращает ее на колено, как глупого или капризного пса, который не понимает команд. Обезумев от боли, он пару раз едва не ударил по ней.

Кажется, у меня назревают большие проблемы,— снова подумал он.

Он сложил все патроны — будем надеяться, что хорошие — в одну кучу и тут же пришел в уныние: такой она была маленькой. Двадцать штук. И некоторые, скорее всего, непременно дадут осечку. То есть, нельзя полагаться ни на какой. Он достал остальные патроны и сложил их в другую кучку. Тридцать семь.

Ну что ж, нельзя сказать, что и раньше ты был вооружен до зубов, — утешил себя стрелок, но он хорошо понимал разницу между пятидесятью семью действующими патронами и с натяжкою — двадцатью. Или десятью. Или пятью. Или одним. А, может, вообще не один не сработает.

Стрелок отложил сомнительные патроны в сторону.

Хорошо еще, что сумка его не пропала. Стрелок разложил ее на коленях, потом медленно разобрал револьверы и свершил ритуал чистки. Закончил он через два часа. Боль стала настолько сильной, что у него закружилась голова. Даже связно мыслить было затруднительно. Хотелось спать. Никогда в жизни ему так не хотелось спать. Но ни разу еще сон не служил ему оправданием для того, чтобы отложить дела и забыть о долге.

— Корт, — проговорил стрелок, и сам не узнал свой голос, и рассмеялся натянуто.

Медленно, очень медленно он собрал револьверы и зарядил их патронами, которые — предположительно — остались сухими. Когда он закончил, он поднял в левой руке револьвер… и медленно отпустил курок, так и не выстрелив. Да, он хотел знать. Хотел знать, что будет, когда он нажмет на курок: выстрел или еще один бессмысленный щелчок. Но щелчок не значил бы ничего, а выстрел лишь уменьшил бы количество пригодных патронов с двадцати до девятнадцати… или до девяти… или до трех… а может быть, их бы вообще не осталось.

• Предыдущая
• 3/92
• Следующая