Выбери любимый жанр

Извлечение троих (Двери Между Мирами) - Кинг Стивен - Страница 22


Изменить размер шрифта:

22

Все это было настолько истинным, что не вызывало ни малейших сомнений… как и еще одна вещь.

Если дверь между ними захлопнется, она захлопнется навсегда.

Когда это случится,— мрачно подумал стрелок, — он должен остаться со мной. На этой стороне.

"Ты, стрелок, прямо-таки образец добродетели!— рассмеялся человек в черном. Похоже, он навсегда поселился в сознании Роланда.— Ты убил мальчика; это было жертвоприношение, которое помогло тебе настичь меня и, как мне кажется, создать эту дверь между мирами. Теперь ты намерен извлечь свою тройку, одного за другим, обрекая их всех на то, чего бы ты никогда не хотел для себя: жить в чужом мире, где они могут погибнуть, как звери из зоопарка, выпущенные в дикий лес".

Башня,— в исступлении подумал Роланд.— Как только я доберусь до Башни и сделаю то, что я должен сделать… великий акт восстановления или же искупления, который мне предназначено совершить… тогда, возможно, они…

Но пронзительный смех человека в черном, человека, который умер, но продолжал жить в запятнанном сознании стрелка, не дал ему даже закончить мысль.

Но даже мысль о предательстве, которое он замышлял, не смогла бы заставить его свернуть с избранного пути.

Он прополз еще ярдов десять, оглянулся и увидел, что даже самое большое из омарообразных чудовищ не решается выползти более чем за двадцать футов от линии прилива. А он уже покрыл расстояние в три раза больше.

Ну что ж, хорошо.

"Ничего хорошего,— весело отозвался человек в черном.— И ты это знаешь".

Заткнись,— подумал стрелок и, как ни странно, голос действительно умолк.

Роланд засунул мешочки с бес-пылью в расщелину между двумя камнями, накрыл их пригоршней вырванной сорной травы, потом отдохнул немного: голова гудела, как котел с кипящей водой, его бросало то в жар, то в холод, — и перекатился через дверь в другой мир, в другое тело, оставив на время свое, смертельно зараженное, лежать на камнях.

6

Вернувшись к себе во второй раз, он вошел в тело, погруженное в такой глубокий сон, что на мгновение ему показалось, что тело его впало уже в коматозное состояние… состояние, когда все функции тела снижены до такой степени, что временами сознание соскальзывает во тьму.

Этого он и опасался. Он заставил тело свое проснуться, толчками и пинками выгоняя его из темной пещеры, куда оно заползло. Он заставил сердце ускорить ритм, нервы — снова воспринимать боль, которая, испепеляя кожу, и пробудила плоть к суровой реальности.

Теперь была ночь, на небе сияли звезды. Эти штуки, похожие на длинные бутеры, которые Эдди купил для него, были как маленькие кусочки тепла посреди ночной стужи.

Какие-то они странные. Ему не хотелось их есть, но все же — придется. Однако сначала…

Он посмотрел на белые таблетки у себя в руках. Астин, назвал их Эдди. Нет, он назвал их как-то по-другому, но Роланд не мог произнести это слово так, как произнес его Узник. В любом случае, это — лекарство. Лекарство из другого мира.

Если что-то из твоего мира и может мне повредить, Узник, — угрюмо подумал он, — то это, скорее, снадобья, а не бутеры.

И все же придется ему принять эти пилюли. Не те, которые ему действительно необходимы, — по крайней мере, так считал Эдди, — но они должны сбить жар.

Три сейчас, три потом. Если будет это «потом».

Он положил три таблетки в рот, потом снял крышку — какой-то странный белый материал, не бумага и не стекло, однако немножко похож и на то, и на другое — с бумажного стакана с питьем и запил их.

Первый глоток несказанно его изумил: он мгновение просто лежал, привалившись к камню, в широко распахнутых спокойных глазах отражался свет звезд, и если б случилось кому пройти мимо, он бы принял Роланда за труп. А потом он принялся жадно пить, держа стакан обеими руками, почти не чувствуя гнилой ноющей боли в обрубках пальцев — так поглотило его новое ощущение.

Сладко! Боги вышние, сладко! Какая сладость! Какая…

Маленький кусочек льда из питья попал не в то горло. Стрелок закашлялся, похлопал себя по груди и выкашлял льдинку. Теперь в голове у него поселилась новая боль: серебристая боль, возникающая, когда пьешь что-то слишком холодное слишком быстро.

Он лежал неподвижно, тихо, но сердце билось в груди, точно двигатель, вышедший из-под контроля. Свежая энергия влилась в его тело так быстро, что, казалось, сейчас оно взорвется. Роланд оторвал от рубахи еще полоску — скоро она превратится в лохмотья, свисающие с воротника — и положил ее на колено. Когда он допьет, он замотает лед в тряпку и приложит его к раненой руке. Он делал все это не думая, мысли его блуждали в иных сферах.

Сладко!— снова и снова выкрикивал он про себя, пытаясь постичь смысл, таящийся в этом, или убедить себя, что смысл в этом есть, точно так же, как Эдди пытался себя убедить в том, что другой существует, что это не какой-нибудь спазм сознания, когда ты обманываешь сам себя.— Сладко! Сладко! Сладко!

В этом темном питье сахару было даже больше, чем в кофе Мартена, которое этот великий чревоугодник, скрывавшийся за суровой внешностью аскета, пил по утрам и в периоды мрачных депрессий.

Сахар… белый… порошок…

Взгляд стрелка невольно обратился к мешочкам с зельем, едва заметным под травой, которой он их укрыл, и Роланд даже подумал, уж не одно ли и то же это вещество: то, которое в мешочках, и то, которое у него в питье. Когда Эдди был здесь на берегу, когда они были двумя людьми, он прекрасно понимал стрелка, и Роланд подозревал, что если он сможет переместиться в мир Эдди физически, в своем теле (а он знал инстинктивно, что это возможно… хотя если дверь захлопнется, когда он будет там, он останется там навсегда, как и Эдди останется здесь навсегда, если они поменяются ролями), он тоже будет понимать его язык. Пребывая в сознании Эдди, он узнал, что в основе своей языки этих двух миров похожи. Похожи, но все-таки это разные языки. У них, например, «состряпать» означает «принести чего-нибудь поесть». Значит… не исключено, что то снадобье, которое Эдди называет кокаин, в мире стрелка называется сахар?

Но подумав как следует, он решил, что — нет. Эдди купил это питье открыто, зная, что за ним наблюдают люди, которые служат жрецам Таможни. Потом Роланд вспомнил, что тот заплатил за питье относительно недорого. Даже меньше, чем за бутеры с мясом. Нет, сахар — не кокаин. Только Роланд не мог понять, зачем нужен этот кокаин или любое другое запретное зелье в мире, где такое сильное средство, как сахар, настолько доступно и дешево.

Он опять поглядел на мясные бутеры, ощутил первый приступ голода… и осознал с изумлением и смущенною благодарностью, что чувствует себя лучше.

Почему? Из-за питья? Или из-за сахара в питье?

Отчасти — да, но вряд ли только поэтому. Когда ты устал, сахар может на какое-то время восстановить силы; это он знал еще с детства. Но утолить боль или унять лихорадочный жар в твоем теле, когда заражение превратило его в раскаленную топку… нет, сахаром здесь не поможешь! Но именно это с ним и произошло. И все еще происходит.

Дрожь прекратилась. Пот на лбу высыхал. Рыболовные крючки, дравшие ему горло, как будто исчезли. Факт невероятный, но все-таки неоспоримый. Это не воображение, не стремление выдать желаемое за действительное (кстати сказать, стрелок никогда не был способен на такие вольности — для него это было немыслимо, и он даже не знал, что такое бывает). Пальцы руки и ноги, которых не было, по-прежнему исходили болью, но даже и эта боль стала не столь пронзительной.

Роланд запрокинул голову, закрыл глаза и вознес благодарственную молитву к Богу.

К Богу и Эдди Дину.

Не совершай ошибки, Роланд, не давай себе привязаться к нему,— поднялся голос из самых глубин сознания: не нервный, чуть-чуть истеричный голос человека в черном и не грубый — Корта. А голос отца, или так стрелку показалось.— Ты же знаешь: все, что он делает для тебя, он делает ради собственных интересов. И эти люди — хоть они и инквизиторы — частично или даже полностью правы в своих подозрениях. Он — сосуд слабый, и задержали его не по ложной причине. В нем есть сталь, я этого не отрицаю. Но в нем есть и слабость. Он как Хакс, повар. Хакс отравлял людей неохотно… но от этого крики людей, у который горели внутренности, не становились тише. И есть еще причина остерегаться…

22
Перейти на страницу:
Мир литературы